СССР: вернуться в детство-2 - Владимир Олегович Войлошников

— О! Плуг! Плуг! — заорала я. — Жень, посигналь ему, чтоб остановился!

Вчера, я посмотрела, столько ям после корчёвки осталось! Руками выравнивать — убийственно. Надо хотя бы часть перепахать, упорядочить всё это безобразие.

Женя побибикал трактору на обгоне, остановился чуть впереди и вышел из машины. Я выскочила тоже.

— О, у него ещё и борона прицеплена! Давай, нам минимум половину вспахать надо. Торгуйся, Жень!

Трактор допыхтел до нас и остановился. Женя пошёл договариваться. Я не пошла — уж больно на специфической смеси великого русского разговаривают товарищи трактористы, мне не положено. Через некоторое время они кивнули друг другу, и мы снова двинулись вперёд — на этот раз потихоньку, чтобы трактор не отстал. Хорошо, тут рядом.

— Я на сорок соток пока договорился. Плуг, борона. За шестьдесят, нормально?

Бабушка с мамой успели округлить глаза, а я сказала:

— Я думаю, даже дёшево. С целиной сколько возни! Как считаете, Наилю кусочек хоть вспахать надо? А то Даша страдает. Так бы взяли её, пусть грядки колупается потихоньку делает. Манеж бы им, чтоб пацанов туда усаживать. Надо Наильке подсказать.

На въезде в «Ньютон» Женя ускорился, и до подъезда трактора успел ударными темпами отвязать и снять коляску и табуретку. Подъехал и вышел тракторист, мужики определились с фронтом работ, после чего тракторист проехал к верхнему краю моего участка и стал там греметь железяками, подготавливая свою зверюгу к работе, а Женя понёсся убирать с его пути оставшиеся с вечера корни. Мама понеслась следом, таскать что поменьше. А я не понеслась. Всё, что я вчера смогла поднять, я вчера же и утащила.

Бабушка, несколько сюрреалистично смотревшаяся в чистом поле на табуретке и с коляской, спросила:

— Наше-то где?

— А пошли, пройдёмся, — предложила я, и повела её на экскурсию. Федька лежал в коляске с откинутой тюлевой занавесочкой, глазел на нас и активно общался на своём младенческом языке. Коляска у него была модная, с прозрачными пластиковыми окошечками по бокам в районе головы, так что иногда он мог таращиться ещё и по сторонам.

Из самых ярких достопримечательностей пока был только забор дяди Рашида, тоже выглядящий довольно концептуально: кусок ограды с воротами посреди ничего.

Мы зашли к ним на участок, посмотрели слегка поникшие кусты малины, пересаженную клубнику, несколько грядок неопределённого пока назначения. Потом прогулялись вдоль дороги, отмечая где кончается один участок и начинается другой, вернулись назад.

— Ну вот, вот этот кусочек — наш с тобой, — показала я шесть наших соток, — а дальше — дополнительное моё, до самого леса.

— Просторно! — восторженно прицыкнула зубом баба Рая. — Как обрабатывать-то будем?

— С применением ума и народной смекалки, — хитро ответила я. — Ты разве не знаешь, что сумма приложенных на огороде умственных, физических и временны́х усилий — величина постоянная?

— Это как? — не поняла баба Рая.

— Это так: если ты думать не хочешь, то будешь впахивать тяжело и долго, а если приложишь рационализаторское мышле-е-ение…

— То можно вапше в потолок плевать? — засмеялась бабушка. Я засмеялась тоже:

— Нет, совсем плевать не получится, но жить станет легче и веселее — это точно.

День разошёлся почти по-летнему. К обеду мы поснимали свои куртки и плащи, оставшись в свитерах и ма́стерках. Всё-таки жгли костёр из корней и жарили над ним хлеб, насаживая его на прутики. Обедали, разложив на клеёнке наши припасы (пригласив конечно же, тракториста — а то ж не по-людски получится). Звали труженика села Толей. Оказалось, работает он не от себя, а от ближайшего колхоза, но за процент от выработки. Остальное уходит в счёт горючки, износа техники, на запчасти и ещё там куда-то типа колхозного фонда. Самому́ трактористу остаётся двадцать процентов, но мужик был доволен и пахал в прямом и переносном смысле с утра до ночи, а иногда даже и в ночь, получая чистыми по пятнадцать-двадцать рублей в день — весьма неплохие деньги! У нас раньше только Наиль сопоставимые суммы домой приносил, буря по северам.

Пробыли снова до позднего вечера.

Анатолий до самой темноты остаться не мог, кровь из носу надо было ему по времени ещё на заказ успеть, но сделал довольно приличный кусок, обещавшись девятого прям с утра явиться и закончить. Теперь вдоль трёх наших участков (мамы с Женей, бабушки со мной и чисто моего) тянулась перепаханная полоса шириной метров, наверное, в десять. Понятное дело, идеально на первый раз не получилось, но агро-специалист обещался в следующий раз прихватить ещё какую-то приспособу и пройтись ещё раз. Хотя мне, в принципе, казалось, что и так уже поровнее, чем было, все эти ямины-колдобины почти совсем сгладились.

Самым экстремальным за день оказалось Федьку переодевать. Памперсов-то, товарищи, нет! Вместо этого у нас с собой была гигантская сумка пелёнок и подгузников[28] и, на всякий случай, два сменных одеяла. Хорошо, жара стояла, и Федька благоразумно решил повременить с крупными грязными делишками до возвращения домой.

УХ ТЫ!

8 мая, вторник

Сегодня Женя работал в день, и мы, естественно, остались дома. Точнее, женщины и дети остались дома, а я «на работу» пошла. И так столько дней выпало!

Хотела на четвёртом уроке в столовую сгонять — а кошелёк забыла дома! И даже мелочи на булочку нет. Потащилась домой.

А там бабушка сидит, довольная страшно. Нас снова напечатали в «Восточке»! Говорит, даже приходил кое-кто из соседей, поздравлять.

Я, конечно, взяла газету, чтоб своими глазами посмотреть статью. Не напортачил сосед, которого фотать просили! Коллективный снимок получился вполне ничего себе. К фотке прилагалась поздравительная статья, в которой все оказывались молоды — и мы, и редакция газеты, и телевизионщики, и активисты местной коммунистической ячейки, и работники Исполкома. Я мысленно, пусть и несколько цинично, похвалила всех оптом и автоматически просмотрела газету дальше.

Справа — официальное заявление ЦК о курсе на бо́льшую хозяйственную самостоятельность предприятий. Интересно-интересно. Пока ни о каком свободном рынке речи, конечно, не шло, но такой бледный намёк на самоуправление.

Внизу страницы…

Оп-па! Восьмое — день ежемесячного рапорта по закупкам молока, что ли? Эта заметка была ещё интереснее предыдущих. Обнаружены приписки по литражу, начата масштабная проверка, сняты или временно отстранены несколько глав районов, ведётся разбирательство.

А я говорила!

Я развернула газету. Нет, основную массу статей, честное слово, читать было невозможно. Какие-то восторженные рапорты, цитаты с пленумов… Среди множества разных голосов я со страхом боялась увидеть оскал однажды случившегося будущего. И с надеждой — приметы того, что всё на этот раз идёт иначе. Но были ещё такие своеобразные «репортажи с мест», письма от коллективов или от читателей, и вот среди них… Взгляд выхватил в статейке слово «перестройка», и меня прошиб холодный пот.

Боже мой, неужели началось? Даже без Горбача? Всё равно???

«…любая перестройка требует тщательной подготовки и прежде всего продуманной материальной заинтересованности рабочих в большей затрате времени при выпуске новой модной обуви…»

Блин. Фу. Но фраза-то! Вы сами поняли, что написали?

На фотке под статьёй запечатлена сцена из магазина. Девушка с модным (наверное) сапогом в руках, вторая, скукоженная над ботами, как будто она рыдать собралась, и продавщица на фоне совершенно ушлёпочных сандалей.

Ну-ка…

Статья была здоровенная, чуть не на пол-листа. Работники предприятия сетовали на то, что всё очень туго. Я уже говорила, что всё очень туго? Практически во всех сферах. Ну вот, оказывается, не я одна это замечаю. Только выражались они, конечно, более строгим языком.

Из всего перечисленного более всего меня зацепило два пункта. Первое. Модельеры обувного объединения «Ангара» сетовали на то, что они разрабатывают-разрабатывают модную обувь, потом отправляют свои проектные эскизы в Министерство лёгкой промышленности для одобрения (в этом месте я слегка подохренела от того, как оно, оказывается, тут устроено) а потом месяцами и чуть ли не годами ждут высочайшего решения.

С — стремительность!

А ведь одобрения может и не прийти. Зашибись вообще.

Второе. Бригады, которые осваивали новые модельные ряды, сильно потеряли в зарплате, поскольку на новой продукции скорость, естественно, замедлилась, и они попали в разряд отстающих. Ну, охренеть теперь! Это кто так умно придумал, а?

Ну и вообще, много было всего прекрасного, пафосные слова в духе «догоним и перегоним»,