Карафуто - Олесь Донченко

Рабочий молча отошел к клеткам. Володя видел, как энергично он подхватывал из корзины сырое мясо вилами и бросал псам.

Неожиданно в виварий зашел человек в белом халате. Это был очень бледный японец среднего возраста, слепой на один глаз.

— Кто ты? — спросил он у Володи.

— Помощник господина профессора Аюгавы.

Японец почтительно поклонился юноше и подошел к клетке, в которой неподвижно сидел большой худой пес.

— Номер сто сорок второй до сих пор не околел? — удивленно спросил он, записывая что-то в книжечку.

Взяв вилы у рабочего, он продвинул их сквозь решетку и толкнул пса. Тот упал на бок, но и опять лежал неподвижно, только глаза его мигали и слезоточили.

— Странный случай, заслуживающий внимания, — сказал японец в халате, посматривая единственным глазом на Володю. — Три дня животное в состоянии оцепенения, но живое…

От смрада юноше стало тошно. Он быстро вышел из вивария и скоро оказался на улице.

Освещенный электрическими фонарями, совсем недалеко высился забор. Сверху на нем густо торчали гвозди и вилась колючая проволока.

Юноша подошел ближе. Теперь он окончательно убедился, что перелезть через этот высокий забор без стремянки невозможно. Для побега надо искать другие пути, надо строить другой план.

Неожиданно мелькнула мысль о подкопе. Почему, в самом деле, не попробовать подкопаться под забор?

Аж дух забило от волнения. В самом деле — подкоп! Конечно, это связано с большой опасностью, — но разве побег бывает безопасным? Надо рискнуть.

Останавливало то, что на подкоп нужно много времени. Надо сначала найти более-менее тихое место, где можно было бы копать. Надо, в конце концов, хорошо выучить, где посты часовых.

— Отойди дальше! — вдруг прозвучал за спиной окрик часового. С другой стороны приближался еще один дежурный солдат.

Не оставалось ничего другого, как выполнить приказ.

Юноша отошел к дому и, притворяясь, что любуется звездным небом, начал следить за дежурными. Их было двое. Они ходили вдоль забора, каждый на своем участке.

Володя вздохнул. Получается, что подкоп — это только фантазия. Ведь дежурные даже близко не подпустят никого к забору.

Тем не менее надежда не покидала юношу. Планы бегства, будто специально, возникали один фантастичнее другого. Мыслился огромный аэростат, уцепившись за который можно подняться в воздух. План совсем неплохой, но не хватало именно такой мелочи, как аэростат.

Воображалось, в конце концов, как он, Володя, переодетый в форму коменданта, смело идет к дежурным и приказывает им распахнуть ворота. Или — еще лучше: Володя бросает гранату, она взрывается, и вот уже в заборе зияет огромная дыра.

Только поздно ночью возвратился он в каморку. Уставший, заснул быстро и крепко.

ЛАБОРАТОРИЯ

Володю разбудил Фудзита.

— Вас давно ждет господин профессор Аюгава, — сказал он. — Разрешите напомнить, что вы — его помощник. Господин профессор уже в своей лаборатории, куда мы сейчас пойдем.

По дороге комендант неожиданно спросил:

— Как вам нравится наш виварий?

«Откуда он знает, что я там был?»— мелькнуло у Володи.

— Совсем неплохой, — ответил юноша. — Жалко только животных, которые страдают…

— Животных?

Странное выражение появилось на лице коменданта: и холодная жестокость, и саркастическая улыбка, и еще что-то, чего в тот миг никак не мог разгадать Володя.

— Животных? — повторил Фудзита. — Мы не останавливаемся даже перед страданиями людей, если этого требует укрепление могущества Японии и славы нашего императора.

Вслед за комендантом Володя поднялся на второй этаж.

— Вот лаборатория, — сказал Фудзита, останавливаясь перед дверью, обитой черной кожей. — Вы хорошо запомнили дорогу? Надеюсь, что вы извините мне эти вопросы, но я обязан знать, так как с завтрашнего дня вы должны появляться сюда без проводника. Разрешите дать вам пропуск на свободный доступ в лабораторию.

Комендант подал Володе бумажку.

— Прошу, господин Хабаров, возьмите. И еще один небольшой вопрос, что не заберет много времени. Как вам понравился Ли Фун?

— Я не знаю никакого Ли Фуна.

— Пользуюсь случаем, чтобы объяснить вам, что речь идет о дежурном, с которым вы вчера ночью разговаривали. У него китайское имя.

— Откуда вы знаете об этом? — не выдержал Володя.

— Разрешите заметить, что если отвечают вопросом на вопрос, то это, я считаю, очень запутывает дело и никогда не идет, беру на себя смелость уверить вас в этом, на пользу собеседникам.

— Я случайно встретился с этим великаном. Разговаривать с ним не мог, так как он — немой.

— Это прекрасно — быть немым. Это замечательное свойство для дежурного.

Фудзита постучал, и служитель открыл дверь лаборатории.

С этого дня началась Володина «служба». Лаборатория помещалась в большом зале, где под присмотром профессора Аюгавы работали два десятка ассистентов. Великое множество стеклянных трубок, колб и реторт с загнутыми шейками стояло на полках. За стеклом шкафов находились бутыли с короткими выразительными этикетками: «Тайхен абунайдес!»[8] Много аппаратов и приборов для опытов располагалось на длинных белых столах.

Во время работы Володя подавал профессору Аюгаве банки и пробирки, небольшие баллоны с плетением резиновых трубок, растирал в каменных ступках вещества, нужные для опытов.

Больно щемило сердце, но Володя хорошо научился владеть собой, и никто не замечал его состояния.

«Вот только губа… дрожит, проклятая…»

Прошло несколько дней. Каждый вечер Володя заходил к Аюгаве и расстилал его постель, сметал пыль с книжек, занавешивал шторами окна.

Морщинистый, как печеное яблоко, старик-профессор, скукожившись в уголке кресла, закутавшись в дотеро и зябко съежившись, часто начинал с Володей длинные разговоры. От него юноша узнал, что лаборатория имеет восемь залов, что кроме Аюгавы в других помещениях работают еще шесть профессоров-химиков.

— Нам нужны новые газы, которых бы не имело ни одно государство, — говорил старик. — Спасение человечества — это священная миссия императорской Японии. Этого можно достичь, завоевав вселенную и везде установив социализм.

— Социализм? — вырвалось у Володи.

— Социализм, юноша.

— Вы — социалист, господин профессор?

— Социалист, юноша. Я за социализм во всем мире под руководством императора. Да, да, я за то, чтобы наш тенно[9] всегда ездил в машинах, крашенных в красный цвет социализма!

Володя чуть сдерживал себя, чтобы не проговориться каким-то насмешливым словом. Улыбка заиграла на его губах, и Аюгава заметил это.