Ты должна это все забыть - Елена Кейс

К тому времени я знала позицию очень многих отказников, в том числе и Абы Таратута, - с кагебешниками ни на какой контакт не идти вообще. Такая позиция была выработана по двум соображениям. Во-первых, показать, что нам с ними просто не о чем говорить, а, во-вторых, любое общение с сотрудниками КГБ часто просто парализовало волю, и их вежливое, но профессиональное запугивание и балансирование "кнутом и пряником" могло привести к той цели, которой они добивались.

Ко мне самой однажды пришел мой хороший знакомый-отказник, напуганный и растерянный после разговора с сотрудником КГБ. И хотя, по моему мнению, кагебешник вел себя примитивно до предела, то есть сказал моему приятелю, что шансы на выезд у него равны нулю и единственно, кто может ему помочь это КГБ. Однако их благодарность нужно заслужить. Ничего особенного делать не надо, только сообщать о кружках иврита: кто посещает, о чем говорят. Вот и все. Ничего сложного. Сразу ответ давать не обязательно. Надумает - вот номер телефона.

Казалось бы такая беседа, "шитая белыми нитками", предполагает однозначную реакцию. Нужно или не нужно показывать ее кагебешнику - это особый вопрос. Но решить для себя, что сотрудничество с этой организацией неприемлемо ни при каких обстоятельствах - это не должно подлежать сомнению.

Однако мой приятель был страшно напуган. И не только угрозой бессрочного отказа. Ему уже мерещилась "месть" за отказ в сотрудничестве, инспирирование какого-нибудь "дела", судебный процесс и тюрьма. И такие случаи бывали, конечно. Но, как правило, это надо было очень "заслужить", очень им надоесть. Такие процессы обычно имели целью запугать других активистов. Мой же знакомый принадлежал к так называемым "тихим" отказникам и, чтобы выполнить условия, поставленные КГБ, ему пришлось бы изучать иврит, чем он до того даже не занимался.

Я не знаю, воспользовался ли он моим советом выбросить бумажку с номером телефона и выкинуть из головы разговор с сотрудником КГБ. Это в общем-то его личное дело. Я это к тому рассказываю, что прежде чем подать кагебешнику чашечку кофе, надо быть очень уверенным в своих позициях. И если хоть капля страха или сомнения сидит в мозгу и точит его, то лучше просто избегать всяческих контактов.

Ни страх, ни сомнения меня не мучили. И если своему рождению я была обязана Сталину, то своему становлению как личности - КГБ. Вот уж воистину я могла сказать: "Стране Советов я обязана всем!" Но если отбросить шутки в сторону и вернуться к тому заманчивому предложению, которое я получила посетить выставку в Манеже - то я согласилась. "Если вы заботитесь о моем эстетическом воспитании, то это вполне похвально", - ответила я ему на следующий день, когда он перезвонил, чтобы узнать мое решение.

Короче, мы договорились встретиться у входа в два часа дня. Он попросил меня не опаздывать. Я сказала, что обещать не могу, так как у меня есть дурная привычка на свидания приходить с опозданием. Он подчеркнул, что очень просит придти вовремя. Боже, те же интонации, что у Новикова, когда он настойчиво-вежливо приказывал мне явиться на допрос к определенному часу. Все знакомо, все пройдено. Даже не интересно. Когда-то я хотела войти с ними в контакт после приезда Гизелы. Мой адвокат отговорил меня, сказав, что мне их не переиграть. Я это усвоила и не обольщалась на этот счет, и четко установила для себя ту грань, дальше которой я не пойду. Именно поэтому, я думаю, преимущество было на моей стороне. В то же время, соглашаясь на встречу в Манеже, я давала выход своему любопытству и авантюризму. В монотонной безрадостной жизни в отказе это было хоть каким-то разнообразием.

Пришла я на место встречи во время. И случайно произошло там событие, само по себе очень незначительное, но засевшее в моей памяти. Я стояла у входа в Манеж. Вдруг ко мне подошел какой-то молодой человек и спросил, где здесь касса, чтобы купить входной билет. Я ответила, что сегодня выходной день и касса не работает. Пока мы так беседовали, из Манежа вышел мой кагебешник. Оказывается он уже был внутри. Увидев его, я распрощалась с молодым человеком и пошла навстречу кагебешнику. Он был неузнаваемо официален и раздражен. Я недоумевала. Так молча мы дошли до кабинета директора Манежа. Директор ждал нас и подобострастно просил быть в его кабинете как дома. До меня дошло - директор понятия не имеет, кто я, и уверен, что я тоже сотрудник КГБ. Или кто-нибудь в этом роде. Меня устраивала такая игра. Хотелось лишь выяснить следующий ход.

Вдруг кагебешник пронзительно взглянул на меня и раздраженно спросил: "Елена Марковна, кому это вы меня сейчас "засветили"?" Я обалдела. Так он, оказывается, заподозрил, что молодой человек, с которым я разговаривала у входа, был приглашен мной специально, чтобы "показать" с кем я встречаюсь. Господи, какая болезненная мнительность, смешанная с самомнением! И почему-то заявление его меня страшно разозлило. Я не давала ему никаких обещаний держать наше знакомство в секрете. Я, слава Б-гу, не нахожусь у них на службе и не должна давать ему отчет в своих действиях. А, кроме того, меня как-то по-детски обидело, что у него настолько невысокое мнение обо мне, что он считает, что я могу действовать такими примитивными методами.

"Если вы меня держите за идиотку, которой нужно вас "засвечивать" таким примитивно-глупым способом, то зачем вы вообще время зря теряете? Уверяю вас, что если бы у меня было намерение вас показать кому-нибудь, то я давно уже сделала бы это. Но показывать вас ничуть не интересно, так как таких, как вы, вокруг слишком много и всех не перекажешь, да и смысла особого нету". А еще я посоветовала ему сменить работу, так как она расшатала его нервную систему.

После такого монолога я взяла сигарету из его пачки и с удовольствием затянулась. Моя злость почему-то его успокоила, что еще раз подтвердило мои наблюдения, что у них все-таки мозги по другому устроены, чем у нормальных людей. Но это его проблема.

Ну, а потом для нас действительно провели экскурсию. Мы вдвоем ходили по огромным залам, и милая молодая женщина-экскурсовод заученно, но очень интересно объясняла нам особенности и достоинства той или иной картины. И именно оттого, что я получила удовольствие от этой экскурсии, я поняла, что я достаточно хорошо контролирую себя и внутренне абсолютно спокойна.

Потом мы возвратились в кабинет, и я понимала, что именно сейчас он должен выложить карты или, по крайней мере, сделать первый ход. А он вдруг сказал: "Елена Марковна, а вы знаете, что вашему сыну в Израиле в армию придется идти, а обстановка там очень неспокойная". Я ответила, что пока из-за их неусыпного внимания ко мне моему сыну грозит пойти в Советскую армию. И высказала все, что я думаю по этому поводу. Тут он впервые вышел из себя и сказал, что я веду себя некорректно, так как он на службе и не имеет права ответить мне то, что он думает и чувствует, а я пользуюсь этим и поливаю грязью все, что ему дорого. "Послушайте, - перебила я его, - я на это свидание не напрашивалась. Удовольствия оно мне не доставляет. И единственный смысл для меня в этой встрече с вами - это высказать все, что я думаю по затрагиваемым вами вопросам. Ну, а если это начало вас раздражать, то мы можем в заключение поговорить о погоде".

На его лице вновь появилось доброжелательное выражение. Ни тени раздражения. Профессионал. "Елена Марковна, - обратился он ко мне, и в голосе его послышались заботливые отеческие нотки, - я хотел вас предупредить, что за последнее время вы очень сблизились с людьми, которые только уменьшают ваши - и без того незначительные - шансы на отъезд". Наконец-то что-то конкретное. "Вы меня заинтриговали, - ответила я. - И я не могу отказать себе в любопытстве уточнить кого же вы имеете в виду?" "Я говорю о Иосифе Радомысльском", - ответил он, выжидающе глядя на меня.

Я рассмеялась ему в лицо. Надеюсь, что это получилось естественно. А про себя подумала, как же скрупулезно они следят за каждым нашим шагом. Иосиф был одним из самых активных отказников, преподавателем иврита, человеком, пользующимся огромным уважением среди нас и очень известным на Западе. Именно в последние несколько недель его жена Нина стала посещать мои занятия ивритом. И хотя я знала иврит несравненно хуже Иосифа, он, улыбаясь, объяснил мне, что быть учителем собственной жены у него не получается. После занятий Иосиф заходил за ней, чтобы проводить домой. Вот по поводу этих участившихся контактов мне и было высказано недвусмысленное предупреждение.

Итак, я рассмеялась и ответила: "Одна из немногочисленных положительных сторон отказа - это приобретение единомышленников и надежных друзей. Друзья не могут помешать мне получить разрешение на выезд. А Иосиф - это такой человек, что даже знакомство с ним - это огромная честь. А быть его другом это для меня привилегия и гордость". И я ощутила, что мне стало разговаривать с ним тошно и скучно. Я встала и стала надевать пальто, показывая, что наш разговор окончен. А он, видя, что я ухожу, скороговоркой произнес: "Елена Марковна, меня просили вам передать, что с вами хотел бы встретиться мой начальник". Его последнее предложение меня страшно оскорбило. Уж не возомнили ли они, что я согласна контактировать с ними? "Послушайте, - сказала я зло, - неужели вы не понимаете, что у меня нет никакого желания поддерживать знакомство с вашей организацией? Наша сегодняшняя беседа удовлетворила меня, я думаю, навсегда. Надеюсь, что и вы расстаетесь со мной с таким же ощущением". И ушла. Но встреча эта оказалась не последней. Однако об этом чуть позже.