Гражданин Галактики - Роберт Хайнлайн

Торби не очень-то хотелось такого испытания: он плохо знал оборудование «Гидры». Но приказ есть приказ, и в назначенное время Пиби с самодовольной ухмылкой экзаменовал его.

Но ухмылялся он недолго. Аппараты «Гидры» не походили на те, что были на «Сизу», но работали по тому же принципу, и старший сержант-кибернетик не мог найти пробелов в знаниях экс-оператора и в его умении стрелять. Он всегда нуждался в талантах; люди, способные управлять баллистическими ракетами в непредсказуемых условиях боя на субсветовой скорости так же редки среди гвардейцев, как и в Народе. Он расспросил Торби о компьютере, с которым тот работал. Потом кивнул:

– Я только в общих чертах представляю себе тандемное дюссельдорфское вооружение, оно устарело. Но, если ты можешь стрелять из этого барахла, сможешь и здесь. – Сержант повернулся к Пиби: – Спасибо, Децибел. Я доложу в штаб. Будь поблизости, Торби.

Пиби удивился:

– Ему есть что делать, сержант. Сержант Лютер пожал плечами:

– Доложи своему начальству, что Торби нужен мне здесь.

Торби был шокирован, узнав, что великолепные компьютеры «Сизу» называют барахлом. Но вскоре он понял, что имеет в виду Лютер: мощный электронный мозг «Гидры» был гениален. Торби не работал на нем один – но скоро его назначили артиллеристом 3-К (кибернетиком), и это спасло его от остроумия Пиби. Он чувствовал, что становится гвардейцем – очень юным, но полноценным.

«Гидра» следовала со сверхзвуковой скоростью к одному из окраинных миров, Ультима Фуле, где она, возобновив запас горючего, будет патрулировать в поисках беглых преступников. Ответы на запросы об идентификации Торби еще не пришли. Он был доволен своим положением в старой папиной части, ему было приятно сознавать, что папа гордился бы им. Ему недоставало «Сизу», но было проще жить на корабле без женщин; на «Гидре» не было таких строгих правил, как на «Сизу».

Но полковник Брисби не давал Торби забыть, почему он стал военным. Высшие офицеры отдалены от новичка многими преградами; рядовые не могут видеть капитана иначе как на поверке. Но Брисби то и дело посылал за Торби.

Брисби получил из Иноземного Корпуса распоряжение обсудить рапорт полковника Бэзлима с его курьером, который мог иметь свои собственные соображения по этому поводу. И Брисби вызвал Торби.

Сначала Торби предупредили о секретности. Брисби сказал ему, что наказание за разглашение будет самое суровое, какое только может вынести трибунал.

– Но не только в этом дело. Мы должны быть уверены, что вопрос никогда не возникнет. Иначе мы не можем о нем беседовать!

Торби заколебался:

– Как я могу молчать, не зная о чем?

– Я могу тебе приказать, – Брисби, казалось, был раздражен.

– Да, сэр. И я скажу: «Есть, сэр». Но разве это сделает вас уверенным в том, что я не побоюсь военного трибунала?

– Но… Это же смешно! Я хочу побеседовать о работе полковника Бэзлима. Но ты должен держать язык за зубами, понял? Если нет, я тебя в порошок сотру. Какой-то юный бездельник смеет играть словами, когда речь идет о работе Старика!

Торби, кажется, понял:

– Почему вы не сказали сразу, капитан? Я не стал бы болтать ни о чем, что касается папы – что вы, это первое, чему он меня научил.

– О, – Брисби улыбнулся. – Мне следовало знать. О'кей.

– Полагаю, – сказал Торби глубокомысленно, – что можно говорить об этом с вами.

Брисби удивился:

– До меня и не дошло, что это палка о двух концах. Ну что ж. Могу показать тебе приказ из его корпуса, где мне приказывают обсудить его донесение с тобой. Это тебя убедит?

Брисби был вынужден показать документ с грифом «Совершенно секретно» рядовому, действуя, чтобы убедить вышеозначенного рядового, что его высший начальник уполномочен поговорить с ним. Тогда все это казалось разумным, только несколько позже полковник удивился абсурдности ситуации.

Торби прочел расшифрованную депешу и кивнул:

– Все, что вы хотите, капитан. Уверен, что папа согласился бы.

– О'кей. Ты знаешь, что он делал?

– Ну… и да, и нет. Кое-что я видел. Я знаю, чем он интересовался и что хотел, чтобы я видел и запоминал. Я выполнял его поручения, и они всегда были секретными. Но я никогда не знал зачем. – Торби нахмурился. – Говорили, что он был шпионом.

– Лучше звучит – разведчиком. Торби пожал плечами:

– Если бы он шпионил, он бы так и говорил. Папа никогда не путал слова.

– Да, он никогда не путал слова, – согласился Брисби, содрогаясь при воспоминании о полученной когда-то головомойке. – Дай мне объяснить. Мм-м… Знаешь ты что-нибудь из истории Терры?

– Не особенно много.

– Это история человечества в миниатюре. Задолго до космических путешествий, когда мы даже еще не заполнили всю Терру, существовали границы. Каждый раз, когда открывали новую территорию, наблюдалось три явления: маркетеры, которые устремлялись туда попытать счастья; разбойники и воры, которые ищут легкую добычу – и торговля рабами. Так же и теперь, когда мы прорываемся в космос вместо океанов и прерий. Пограничные маркетеры – маркетеры-авантюристы, рискующие ради наживы. Воры – лесные банды, морские пираты или рейдеры в космосе – возникают на любой территории, не защищенной полицией. И то, и другое временно. Но рабство – другое дело. Это самый скверный людской обычай, и от него труднее избавиться. Рабство возникает на каждой новой планете, и его трудно уничтожить. Когда цивилизация заболевает, рабство укореняется в экономической системе, в законах, в человеческих привычках и отношениях. Вы его отменяете, оно уходит в подполье – и там прячется, готовое снова воспрянуть в умах людей, которые считают своим естественным правом владеть другими народами. Их невозможно переубедить, их можно убить, но изменить их образ мыслей нельзя. – Брисби вздохнул. – Бэзлим, Гвардия – это полиция и почта; у нас не было большой войны уже два столетия. То, что мы делаем – это тяжелая работа по поддержанию порядка на границе, на глобусе окружностью в три тысячи световых лет – никто не представляет, как он велик, человеческий разум не может этого постигнуть.

И человечество не может обеспечить его полицией. С каждым годом он становится все больше. Наземной полиции еще удается затыкать дыры. Но получается так: чем больше мы стараемся, тем больше остается. Для большинства из нас это работа, честная работа, но ее нельзя закончить.

А для полковника Ричарда Бэзлима это была страсть. Он ненавидел рабство, мысль о нем могла вызвать у него боль в желудке, – это я видел. Он потерял ногу и глаз – наверно, ты это знаешь, – освобождая людей с рабовладельческого корабля. Большинству офицеров этого бы хватило: уходи в отставку и отправляйся домой. Но не старому Плюнь-И-Разотри! Несколько лет он преподавал, потом поступил в корпус, который смог принять его, такого искалеченного, и представил план.

Девять Миров – опора работорговли. Саргон был колонизирован много лет назад, и они никогда не признавали Гегемонию посыле того, как отделились. Девять Миров не признают прав человека и не желают признавать. Поэтому мы не можем бывать там, и они не могут посещать наши миры.

Полковник Бэзлим решил, что наши рейды малоэффективны, так как мы не знаем, каково расписание движения кораблей в Саргонии. Он рассудил, что рабомаркетеры должны иметь корабли, базы, рынки, что это не столько порок, сколько бизнес, И он решил отправиться туда и изучать условия. Это было абсурдно – один человек против девятипланетной империи, но Иноземный Корпус привык иметь дело с абсурдом. Но даже они не сделали бы его своим агентом, если бы у него не было плана, как посылать свои донесения. Агент не может ездить и не может пользоваться почтой – между ними и нами почты нет – и он, конечно, не мог установить n-пространственный коммуникатор; это было бы так же подозрительно, как духовой оркестр. Но у Бэзлима была идея. Единственные люди, которые посещали и Девять Миров, и нашу систему – свободные маркетеры. Но они боятся политики, как огня, это тебе известно лучше, чем мне, и они предпочитают сделать большой крюк, чем нарушить местные обычаи. Однако у полковника Бэзлима были с ними особые отношения. Полагаю, ты знаешь, что те, кого он освободил, были свободные маркетеры. Он заявил Корпусу «Икс», что будет пересылать донесения через своих друзей. И ему разрешили попробовать. Вероятно, никто не знал, что он намеревался внедриться как нищий – сомневаюсь, что это входило в его планы; но он всегда блестяще импровизировал. Он внедрился и годами наблюдал и посылал донесения.

Такова предыстория, а теперь я намерен выжать из тебя все факты. Ты можешь нам рассказать о его методах – в рапорте, который я передал, не было ни слова о методах. Другой агент мог бы это использовать.

Торби сказал задумчиво:

– Я расскажу все, что могу. Я не так много знаю.