Русский капитан - Владислав Шурыгин

А случись что, думаешь, тебе памятник Путин поставит, или если тебе ногу оторвет, Дашка твоя будет из под тебя горшки выносить? Хрен ты угадал! Калеки бабам только в фильмах нужны. А так, махнет хвостом и — поминай, как звали!..

Из кабинета отца он вышел совершенно сломленным и раздавленным. Если бы в тот же день можно было все отыграть назад, он, конечно, все вернул бы назад. Но армия есть армия — принятые решения в ней обычно выполняются. И уже через неделю семья провожала Олега на аэродром «Чкаловский». За эти дни отец немного поостыл. И хотя в его серых глазах не пропал стальной блеск раздражения, он помягчал. Так, вернувшись вечером со службы и, оглядев полученный Олегом новый, только со склада, тяжелый ватный бушлат блеклой «зелено — морковной» расцветки и неуклюжие кирзовые «берцы» он хмыкнул:

— В такой робе только зеков на лесоповал водить! Одели армию хер знает во что…

На следующий вечер он привез комплект зимней формы и высокие легкие ботинки на меху. «Сплав» — была обозначена на лейблах и ценниках марка фирмы.

— Держи, вояка! На синтепоне, не продувается и не промокает. И «берцы» вполне подходящие…

Отцу Олег доверял. В Афгане тот два года командовал полком, а потом после академии, еще год дивизией…

Уже провожая его на борт, ежась на январском, пробирающем да костей аэродромном ветру, отец, вдруг, неуклюже обнял его.

— Ладно, сын, запомни одно. От войны не бегай, но и сам на нее не напрашивайся. Судьба не любит самодеятельности. Головы не теряй. Смотри на старших. Тебя там встретят мужики достойные. И береги себя! Ты у нас один…

…Скорее всего, Кудрявцев старший посодействовал, что бы младшего не слишком привлекали к войне. Олега сразу по прибытии оставили при управлении разведки, хотя, как он вскоре узнал, переводчики были очень нужны и в действующих частях.

Небольшую комнатушку в приспособленном под жилье стальном морском контейнере он делил с капитаном переводчиком Виктором, который, представляясь, сделал ударение на последний слог — ВиктОр. Капитан был всего на четыре года старше Олега, но выглядел на все сорок. Болезненно худой, с запавшей под глазами вечной желтизной и ранней плешью он выглядел просто кощеем. В первый же вечер, когда Олег «прописывался» по случаю прибытия, ВиктОр, поднимая очередной стакан, моздокской мутной водкой хмыкнул:

— В девяносто восьмом меня два черножопых в Анголе паленым ромом траванули. Они на английскую «сис» работали. И очччень мной были недовольны. Какой мы тогда контракт из-под носа англичан увели… — он многозначительно сузил глаза, словно из ханкалинского далека, пытался рассмотреть двух далеких злобных негров. — Печень тогда из-под ребер просто вываливалась. Пить врачи вообще запретили…

И он выпил, всем своим видом показывая салаге лейтенанту, на сколько героическим поступком для него является это употребление этой «огненной воды».

Сейчас капитан служил в управлении внешнего сотрудничества. Точнее дослуживал. Почти полгода он ожидал долгожданного приказа об увольнении. На «гражданке» его уже давно ждало место в каком-то российско — голландском «эспе», которым управлял его друг. И потому эта командировка была ему, как он сам говорил «как серпом по яйцам!».

— Да я в неделю у Валерки больше заколачивать буду, чем здесь генерал за четыре месяца! — пояснил он.

До отъезда ВиктОру оставался всего месяц и потому капитан собирался окончательно «лечь на сохранение». Термин этот, как вскоре узнал Олег, означал максимальное сворачивание всякой служебной активности, что бы по возможности тихо и без происшествий дотянуть до «дембельской» вертушки на Моздок.

И потому, когда «спецназеры» доложили, что в ходе одной из засад был захвачен в плен афганец и Маринин собрался лететь в бригаду, капитан, который должен был лететь с ним переводчиком, откровенно затосковал.

— Твою мать! И больным не скажешься. Маринин потом — сгноит за месяц. Он «беременных» на дух не переносит. Пес войны, хренов!

Тогда-то Олег и решил пороситься вместо Виктора сопровождать начальника разведки.

— Я подтвержу, что ты лежишь с температурой. А дари, пушту, фарси — мои дипломные языки.

— Ты чего, старичок, серьезно? — изумился капитан. — Нахера тебе это надо? У тебя здесь такая должность, что можно хоть до пенсии здесь груши околачивать. Зачем тебе эти горы?

— Я еще ни разу не работал на настоящем допросе. — Признался Олег. — Хочу, пока есть возможность, опыт получить.

ВиктОр удивился еще больше:

— Ты что заболел? Совсем сдурела твоя башка. Оно тебе надо? Думаешь, это так интересно? Брось. Это самая грязь войны. Знаешь, почему грушники не пишут мемуаров? Да потому, что никто не хочет вспоминать о том, что видел и делал…

Но соблазн «закосить» был для капитана слишком велик и, помявшись для приличия, он через два стакана дал себя уломать…

…Слетать с Марининым на «боевые» было верхом мечтаний Кудрявцева. Ему казалось, что там, среди войны, Маринин, наконец, разглядит в нем настоящего «боевика». Человека, готового отдать всего себя службе, армии, Родине…

Полковника Маринина повсюду сопровождала атмосфера молчаливого преклонения. Его должность не позволяла говорить о нем много. Даже его настоящая фамилия была известна только узкому кругу общающихся с ним людей. Для остальных он был «полковником Стрельцовым» или, что чаще всего «начальником разведки» — без имени, фамилии и звания.

Но даже жесткий занавес секретности не мог скрыть его особого положения.

Все часовые «цэбэу» знали его в лицо и вытягивались «в струнку», когда он подходил к КПП.

Если он ожидал вертолет, то его всегда приглашали на «капэ» авиаторов, где вертолетные командиры щедро угощали его дефицитным натуральным кофе с пайковой сгущенкой, пока их подчиненные в «зверином темпе» готовили для него «борт». Поговаривали, что большинство «комэсок» и «комполков» он отлично знал еще по «Афгану»…

Невозможно было представить, что кто-то мог поднять на него голос, вызвать его фразой: «Немедленно ко мне…», как зачастую выдергивали в штаб зампотыла или коменданта, на которых вечно сыпались генеральские «фитили» и разносы. Маринина приглашали, или, в крайнем случае, вызывали, подчеркнуто уважительной фразой: «Срочно найдите начальника разведки, пусть выйдет на командующего…»

Маринин никогда не стоял на вытяжку в генеральских кабинетах. Ему всегда предлагали сесть.

Даже всемогущий командующий округом обращался к Маринину только по имени отчеству. Поговаривали, что на первой чеченской войне Маринин спас командующего, когда тот был отправлен Грачевым на переговоры к боевикам и должен был попасть в засаду. Но было это правдой или нет — узнать было не у кого. Сам Маринин никогда ничего о себе не рассказывал.

Только по прилету Кудрявцева в группировку тот, выслушав его рапорт, сказал:

— С вашим отцом я полтора года воевал бок о бок. Не раз и не два мы прикрывали друг другу спины. Рад, что сын Юрия Николаевича пошел по его стопам. Надеюсь, что служба с вами оставит у меня такие же прекрасные воспоминания…

Ореол славы Маринина просвечивал, сквозь туман «режимности», как ядро галактики сквозь «Магеланово облако». И из оброненных фраз, случайных воспоминаний, невнятных оговорок Олег как из «пазлов» собирал портрет Маринина.

…Обмывавший отъезд, подполковник ФСБ на перекуре пошутил, что у Маринина в сейфе, если поискать, можно найти даже ногу Басаева, которую, после той знаменитой засады начальник разведки чуть ли не лично подобрал.

…Майор из службы радиоперехватов проговорился, что только за последние полтора месяца в марининских «схемах» было ликвидировано три полевых командира.

Но особенно его поразил рассказ майора «спецназа», который на прошлой войне ходил командиром группы. Майор, опоздавший на вертушку, остался ночевать у них в «блоке», и после третьей бутылки водки, поведал Кудрявцеву, что именно Маринин на той войне придумал чрезвычайно эффективную «схему» уничтожения чеченских лидеров, которую какой-то штабной острослов прозвал «ловлей на личинку».

Суть его была проста и безошибочна. Через агентуру выявлялось местожительство ближайшей родни того или иного «полевого командира». Группа спецназа выходила в район этого поселка, маскировалась, после чего под видом «кровной мести», которая всегда тлела между различными тейпами, ликвидировала того из мужчин, кто наиболее подходил для роли «личинки». Конечно, получивший известие о гибели отца, брата, деда или сына, «полевой командир» срывался на похороны. Где и попадал в подготовленную засаду…»Личинками» убитых назвали из-за савана, в который запеленывали покойников мусульмане…

Майор сказал, что именно в такой засаде потерял половину черепа Салман Радуев.

Этот рассказ вызвал в душе Кудрявцева целую бурю. С одной стороны он не мог не восхититься умом и хитростью Маринина. С другой — он задел его своей средневековой, беспощадной жестокостью…