Черная метка - Валерий Горшков

Они сидели на стульях, связанные по рукам и ногам, а напротив предусмотрительно зашторенного окна с суровыми, словно высеченными из камня, решительными лицами молча стояли двое мужиков, один из которых показался машинально дернувшемуся в попытке освободиться Гоблину смутно знакомым...

— С добрым утром, ублюдки! — зло процедил сквозь зубы один из незнакомцев — тот, что был старше своего подельника и держал в руке, лихорадочно вращая, черный «макаров».

А потом в одурманенной голове наркобарыги, уловившей знакомый тембр голоса, неожиданно ясно вспыхнула картинка из недавнего прошлого. Темный двор, удар по голове, выстрелы, вырванная из-под куртки упаковка кокаина и, наконец, выстрел в спину уже запрыгнувшего на кирпичный забор убегающего грабителя...

— Ты кого в хату привел, падло! — рывком обернувшись к спеленутому Чаку, только начинающему хлопать веками и тупо вращать зрачками, истерически визгнул Гоблин. — Ведь эти козлы увели у меня товар! — А потом снова обернулся к стоящим напротив Дрееву и Бакуле: — А-а, ловко вы подставили ему свою смазливую с-сучку... Что она нам подлила, тварь? Придушу лярву, манду порву!

— Кто вы такие, мать вашу?! — прохрипел с трудом проморгавшийся и осознавший бесперспективность дальнейших попыток освободиться от пут клубный вышибала. — Че надо?!

— Управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков! А теперь закрой пасть и слушай меня внимательно, гондон рваный, — стараясь держать себя в руках, с ненавистью произнес Валера, сунув громиле под нос ствол снятого с предохранителя табельного пистолета. — С тобой, если мозги на ринге не разбрызгал, у меня будет базар короткий! Если жить хочешь, то договоримся, нет — пойдешь на зону однояйцевым беззубым калекой, за торговлю «дурью» и укрывательство убийцы мента! Вопросы есть?!

— А тебе в глаз случайно не поссать, а, легавый? — криво ухмыльнулся кикбоксер. — Или посрать в широко открытый рот? Ты только скажи, я с радостью...

— Клиент хамит, капитан. Клиент не врубается, что с ним сейчас будет. — Словно дождавшись наконец нужного ответа, Бакула приблизился к вышибале и почти без замаха нанес ему удар в переносицу.

Что-то громко чавкнуло, из ноздрей кикбоксера двумя алыми струйками быстро побежала, стекая на раздвоенный подбородок, кровь.

Громко взвыв от боли, яростно матерящийся Чак снова изо всех сил дернул широкими плечами, отчего старый, с кривыми ножками, антикварный стул под его задницей жалобно скрипнул, покачнулся, и массивная туша с тихим стуком грузно рухнула на покрывающий пол комнаты мягкий персидский ковер.

— Так даже лучше. Полежи подумай, пока есть время, над моим предложением... — дружески похлопав потирающего ушибленную руку Толика, заключил Дреев, а потом перевел заметно потяжелевший взгляд на затравленно притихшего, вжавшего голову в плечи, ушастого Гоблина. — А с тобой, шакал, у меня разговор другой будет, особенный... Потому что, в отличие от дружка твоего бройлерного, ни в чем более гнусном, кроме сбыта «дури» и слишком болтливого языка, пока не замеченного, ты застрелил мента, а по сути — моего лучшего и единственного друга! Такое не прощают... Так что если веришь в Бога, что, впрочем, вряд ли, то можешь прямо сейчас начинать молиться... Жить тебе на этом свете осталось всего час! Но ты умрешь не сразу... Для такой твари, как ты, это было бы слишком легко и быстро... Потому ты будешь умирать долго и мучительно. Для начала я выколю тебе оба глаза... Лейтенант, найдите кляп и заткните ему рот, чтобы своими воплями не мешал спать соседям.

Капитан подошел к столу, положил на него пистолет, открыл принесенную Бакулой из машины плоскую пластмассовую коробочку и достал из нее блестящий хромированный крючок, который используют стоматологи для проверки зубов и заталкивания в «дупло» ваты с мышьяком.

— Я узнал тебя, — дрожащим голосом сказал Гоблин. — Это тебя Скат подстрелил в подъезде... А ты, выходит, был в бронике, раз до сих пор жив...

— Ну вот. — Повертев в пальцах легкий крюк, опер подошел к барыге и, чуть наклонившись, с перекосившей лицо улыбкой садиста поднес острую загнутую иглу к конвульсивно дергающемуся из стороны в сторону зрачку Гоблина. — Не волнуйся, я проткну его быстро. Опомниться не успеешь, как глаз вытечет... А зрачок я затолкаю тебе в рот и заставлю сожрать. Зачем пропадать добру?

В следующее мгновение тонкий крюк глубоко воткнулся в лицо Гоблина, в нескольких сантиметрах ниже глазного яблока, проткнув кожу и уперевшись в твердую выпирающую кость...

— А-а-а! — завизжал ушастый торговец. — Не на-а-адо!

— Черт, промахнулся, — с видимым сожалением констатировал Дреев, качая головой. — Он так дрыгается... И орет над ухом. Ну где ты там, лейтенант! Неси любую тряпку, заткни ему рот! В ванной, под раковиной посмотри... должна быть половая!

— Что ты от меня хочешь?! — проскулил наркобарыга. — Я же не знал, что вы из ментовки, я думал — меня подставили свои, чтобы забрать товар!

— Кому ты лепишь, паразит?! — Вернувшийся с грязной мокрой тряпкой Бакула вполсилы заехал Гоблину кулаком в ухо. — Да за килограмм «кокса» такие, как ты, мать родную пристрелят!.. Чего с ним базарить, командир, мочи его — и дело с концом! Подполковник сказал, что нужен только один, второго можно запросто пустить в расход. Открой пасть, ты!.. Я сказал, пасть открой, иначе челюсть на хер вырву!

Схватив Гоблина за подбородок и потянув его вниз, Толик принялся быстро, но осторожно, чтобы «подследственный» не откусил пальцы, запихивать в раззявленную хрипящую пасть край противно воняющей рваной половой тряпки.

— Одного, говоришь? — словно впервые слыша такое необычное распоряжение начальства, задумчиво переспросил Дреев. — Добро... Тогда для начала нужно решить, кто из них двоих будет лучше петь. Если ошибемся и приведем немого — подполковник с нас самих три шкуры сдерет. Я предлагаю мочить этого. — Почти не глядя на испуганного бледного Гоблина, Валера хлестко отвесил ему звонкую пощечину. — Ты разве забыл ментовский закон?! Тот, кто поднял руку на нашего, не должен жить!..

— А я все-таки предлагаю завалить бройлера, — покачал головой «добрый» опер Бакула. — Посмотри на его наглую рожу! Такие скорее сдохнут, чем дадут письменные показания и вломят всех своих подельников, включая черномазого Нигерийца! Нет, капитан, давай я лучше пристрелю вышибалу, от него все равно никакого толка не будет.

— Ну хорошо, действуй... — после короткого размышления, почесав затылок, «согласился» Дреев. — Только знаешь что... На всякий случай спроси у него вначале, хочет он поменять жизнь в обмен на чистосердечное собственноручное и гарантию отсидки в камере-одиночке... а то и вообще без «торбы» обойдется, это как карта ляжет... или уже прямо сейчас готов отправиться к праотцам. Опыт мне подсказывает, что такие вот нахрапистые быки с огромными буграми слишком борзо ведут себя лишь до тех пор, пока не поймут, что их собираются убивать серьезно, п о-н а с т о я щ е м у... А как только врубятся — начинают петь, аки Саша Шаляпин.

— Миша, — «поправил» лейтенант, грозно глядя сверху вниз на сопящего, шмыгающего распухшим сломанным носом и злобно косящегося на своих палачей, лежащего вместе со стулом вышибалу Чака.

— Какая разница, лишь бы голос был хороший, — отмахнулся капитан, снова с ухмылкой законченного садиста медленно наклоняясь над Гоблином с крюком в руке. — Ну что, свинья, зенки сохранить хоцца?! Смотри-ка, кивает... Страшно, наверное, ссать в темноте мимо унитаза и видеть мир цветным только в кошмарных снах! Эй, гля, да он уже обоссался! — Дреев с брезгливостью на лице посмотрел вниз, на расплывающуюся под стулом мокрую лужу, обильно пополняемую стекающей сверху струйкой. — Вот чмо болотное... Сейчас языком вылизывать заставлю!

— Слышь ты, окорок! — Бакула, презрительно сплюнув на рубашку Чака, больно пнул кикбоксера ногой в распухший багровый нос, заставив его снова гнусаво вскрикнуть и, насколько позволяли стул и веревки, конвульсивно изогнуться всем телом. Похоже, перелом носовой кости у хозяина грозной паучьей татуировки был на самом деле серьезный... — Тебе, как приговоренному к жертвоприношению, предоставляется последнее слово!.. Только, я тебя умоляю, не строй из себя героя и не рассчитывай, что с тобой блефуют! — поморщился лейтенант. — Любое грубое слово, сказанное в адрес милиции, будет истолковано как отказ от последнего шанса... Итак, я весь внимание... Будешь стучать, сука, или нет?! — вдруг выкрикнул Бакула, нагнувшись, схватил вышибалу за уши и, столь варварским способом дернув вверх, в два счета привел его в вертикальное положение.

— Да... — тихо, едва слышно шевеля испачканными в кровавых соплях губами, прошептал кикбоксер.

— Чего?! — торжествующе переглянувшись с Дреевым, вопросительно приподнял брови лейтенант. — Не расслышал! Громче!

— Да, блядь, да! Что ты еще от меня хочешь?! — срываясь на истерику, отчаянно загнусавил скорчивший оскорбленную рожу амбал. — Я напишу все, что знаю, развяжите грабки и дайте ручку с листком бумаги! Они там, в верхнем ящике секции...