Звёзды - Дмитрий Бочарник

Когда Ульяна вывела джип на боковую дорогу, ведущую к резиденции «Трудовая», молчавшая всю дорогу Знаменская подождала, пока машина остановится у въездной линии перед воротами и сказала то самое слово, какое в её семье становилось самым глубинным:

— Спасибо.

Ответа не потребовалось. Ульяна лихо остановила машину у ступеней главного корпуса резиденции и посмотрела на часы на приборной доске. Было уже шесть часов тридцать пять минут вечера.

— Мам. Я тоже должна ехать. У нас учения. В Сибири. На две недели. Потом — неделя в песках Египта. — сказала Ульяна, вытаскивая загодя снаряженные баулы и укладывая их в багажник джипа. — Не беспокойся, нас там будет три полновесных молодёжных батальона — тысяча пятьсот человек. Не пропадём.

— Ладно. Присядем. — Виктория Станиславовна знала, что отговаривать дочь бесполезно: она уже не принадлежала себе, её ждали друзья и подруги. — Успехов вам там.

— Спасибо, ма. — Ульяна поцеловала склонившуюся к ней мать в щёку и отошла. — Я поехала.

— Ну вот мы и остались почти что одни, Андрин. — сказала Знаменская, переодевшись в домашнее платье спокойной расцветки. — Будем ужинать?

— Будем. — ответил Андриан Николаевич.

Вторая Знаменская. Предвидение судьбы сына

В этот момент Знаменскую кольнуло нехорошее предчувствие. Она помнила, как жадно слушал Борис рассказы членов экипажей гигантских космокрейсеров и видела в этой неподдельной заинтересованности признаки поворотного момента. В России издавна элита была готова служить где угодно и кем угодно, если это было нужно для блага родной страны и её народа. Подготовка молодёжи в элитных учебных заведениях всемерно поддерживала эту способность на протяжении ряда поколений.

И тогда Знаменская вдруг поняла, что её сын Борис, единственный среди братьев, кто сделал осознанный выбор в пользу армии, сегодня сделал второй, гибельный для него лично выбор в пользу военно-космических сил России. Она знала, что Борис способен пойти на крайности, если это будет нужно для блага родной страны, а это означало, что он, как минимум, добьётся высших командных уровней в космосилах России. А такие уровни означали ещё большую степень приближения к мерцающей мертвенным светом грани, за которой стояла смерть.

Уже на протяжении многих веков элитные российские космические офицеры любого ранга — от мичмана и до адмирала космофлота России — предпочитали гибнуть сами, чем подставлять под смертельные удары своих подчинённых. Они никогда не выделяли себя из массы рядовых и младших сотрудников космофлота, ели ту же самую пищу, спали на тех же самых постелях, проходили те же самые ужасающие полосы препятствий и тренажёры полной боевой реальности. Они не носили на кораблях и в расположении российских воинских подразделений какой-либо особой офицерской формы: очень часто — только офицерский знак-птицу с нанограммой-информером.

Они, офицеры космофлота России, часть от всего многовекового офицерства всегдашней Российской империи, стояли по пятнадцать вахт подряд, не спали неделями и месяцами, но, даже падая с ног от усталости, испытывая жесточайшую боль и изнуряющий голод, выходили вперёд, отодвигая с линии огня тех, кем командовали, тех, кого могли в любой момент послать на смерть и знали, что они выполнят задачу ничуть не хуже. И всегда в критические моменты вперёд выходили офицеры российских космосил, рядом с которыми становились офицеры других секторов Силового Кольца России. Слова врагов: «У русских каждый может быть командиром» означали, что после гибели офицеров их сохранённые подчиненные были способны совершить чудеса и добиться победы в безнадёжных ситуациях.

Но до того момента, когда на стол президенту воюющей с чужепланетным врагом России, уже отправившей в пасть тысячеглавому дракону сотни кораблей с неумеющими отступать соотечественниками, ляжет сообщение о гибели сына ещё было долгих тридцать лет.

Тогда, в тот момент боли и горя Виктории Станиславовне едва исполнится шестьдесят, а её Борису, добившемуся перевода на третью линию обороны Земли — тридцать пять. У него впереди будет большая часть жизни. Он мог бы доверить всё умнейшей автоматике, сработанной десятками тысяч «Левшей» России в кратчайшие сроки. Он мог бы полностью довериться нанокомпьютерам, которые сам лично неоднократно настраивал и проверял. Он мог бы оставить всё на волю техники и уйти вместе со всеми в защищённый контур крейсера на период осуществления главного удара. Он мог. Но движимый вечным порывом, властвующим над элитой России, прошедшей многолетнюю школу спецназа, он, командир корабля, не оставит центральный пост вверенного ему крейсера, приказав всем остальным офицерам и солдатам немедленно покинуть мостик. И язык плазменного разряда испепелит надстройку командного центра корабля тогда, когда в ней останется только один человек — её сын.

И, ощутив в ту же самую секунду его гибель, она, президент России, ведущая борьбу с неизвестным и невероятно изворотливым врагом, железным прессом воли подавит в себе рвущийся вулканической лавой наружу пугающе вибрирующий крик смертельно раненой львицы.

Она не изменится в лице, её тело не сведёт судорога напряжения, а психический панцирь зажмёт в тиски рвущиеся наружу рыдания. Окружавшие её офицеры и иерархи высшего кольца управления страной поймут: теперь Президент России перешла границу, за которой её беспощадность будет остановить практически невозможно. Но она, страдая от душащих волн боли и горя, едва не падая от подступающих к горлу щупалец обморока, не отдаст приказ о немедленном наступлении новой волны только что построенных кораблей возмездия — ставших легендами элитных ударных «пятисотствольников» до тех пор, пока сама лично не проверит степень готовности каждого корабля и каждого экипажа.

Её помощники поймут, как сильно ей хотелось в ту же секунду отдать приказ с одним только словом «мщение» и как она хотела своими собственными глазами увидеть корчащиеся под лучами незамедлительно подошедших бы из резерва Верховного военного командования России на дистанцию прямого выстрела шестидесяти восьмисотствольных «Алмазов» многочисленные корабли главной эскадры Чужих, один из которых выстрелом своей плазменной пушки лишил её сына.

До этого было так далеко и теперь это «далеко» было так близко.

Вторая Знаменская. Президент России. Первое покушение

Разве мог знать Семёнов, что всего лишь через полтора месяца он станет свидетелем первого нападения на Президента России членов новоявленной террористической группировки.

Врач по рождению и по образованию, Виктория Знаменская много изменила в России, но ещё больше она изменила в своей жизни и в представлении других о роли и сути Президента великой страны. Занявшись делами верховного управления российским народом, Знаменская отказалась от того, чтобы забыть свое предназначение врача. И потому раз в месяц она в случайном порядке выбирала один из медицинских центров страны для того, чтобы два дня поработать там простым врачом.

Россияне уже привыкли к такому порядку и никто не делал круглые глаза, когда собеседник говорил о том, что его лечила сама Президент России. Знаменская отказалась от роли консультанта и лично ездила на «Скорых» на вызовы, бралась участвовать в осуществлении работы реанимационных бригад, становилась к операционному столу и вовремя появлялась всегда там, где по её мнению в ней была наибольшая нужда.

Но этот чёрный день настал.

Знаменская стандартной необременительной процедурой передала дела вице-президенту, переоделась в гражданский костюм, потом, подумав, надела медицинский комбинезон кремовой расцветки и села в ожидавшую у подъезда Президент-Центра карету «Скорой». Её путь лежал в Гурьевск, в Медицинский центр общего восстановительного лечения. И на этот раз не было «хвоста» сопровождения. Не было и сопровождающих: Знаменской всё же удалось убедить всех, что во владениях медиков ей, Президенту России ничего не угрожает.

Путь до Гурьевска был пройден нормально. Когда Знаменская вышла из кареты у подъезда Центра и сделала несколько шагов, ей в бок впился пятнадцатисантиметровый нож. Подбежавшие к упавшей на пластик дорожки женщине медики, проведя быстрый осмотр, поняли что безопасно удалить лезвие не удастся: попав внутрь, нож ощетинился множеством острейших граней и, несмотря на уже известное в истории человечества коварство данного орудия убийства, «выдавить» его удалось бы, пусть и вместе с живой тканью, но микробиолог, посмотрев на индикатор своего портативного анализатора, приставленного к рукояти ножа, быстро побледнела и надвинула на лицо изолирующий самоспасатель:

— Нож отравлен. Список «А». Живо в операционную. Поднять по тревоге Вирусологическую службу России. Возможен всплеск террористической активности. — проговорила она, видя, как её коллеги-медики также «заграждаются» самоспасателями.