Ограбить Императора - Евгений Сухов

Все получалось именно так, как и говорил товарищ Большаков. Трудно сказать, на какие именно рычаги он нажимал, но грузовая машина прибыла именно в назначенный час. Подняв трубку, Прокопий произнес:

– Соедините меня с товарищем Большаковым.

Через минуту раздался ровный, почти равнодушный голос заместителя ЧК:

– Слушаю.

– Подъехала грузовая машина, так, как вы и говорили.

– Хорошо, – прозвучал все тот же равнодушный голос. – Продолжай наблюдение за этой контрой. Потом доложишь.

– Есть! – отозвался Прокопий.

В революцию Прокопий Буцаев пришел значительно раньше, чем большинство его ровесников, позанимавших сейчас ключевые позиции.

Родился он в семье зажиточного казанского купца, надеявшегося, что со временем его единственный сын станет наследником значительного кожевенного производства. Все изменилось враз, когда любимая девушка уговорила его посетить марксистский кружок. Возможно, что подобное посещение впоследствии воспринималось бы им, как ничем не примечательный эпизод его жизни, который выветрился из его памяти, если б не нагрянувшие жандармы. Прокопия вместе с остальными молодыми людьми арестовали и препроводили в пересыльную тюрьму, откуда по ходатайству отца, сделавшего весьма существенное пожертвование городу, был отпущен.

Большинство его сверстников после задержания шарахались от революционных идей как черт от ладана, он же, наоборот, лишь только получил надлежащую прививку и вскоре тайно эмигрировал в Германию, где получил настоящую революционную закалку, откуда впоследствии вышел подготовленным бомбистом.

Вернулся Прокопий в Петроград сразу после Февральской революции, объявившей амнистию политическим заключенным, и вскоре примкнул к большевикам, набиравшим силу. Именно Василий Большаков, знавший Прокопия по иммиграции, позвал его в петроградскую ЧК, и Буцаев, ни секунды не сомневаясь, принял предложение.

Из «Товарищества Фаберже» стали выносить чемоданы и небольшие ящики. Судя по тому, как у носильщиков подкашивались ноги, груз был весьма тяжелый. Еще через полчаса он был погружен в машину. Двое сопровождающих, одетых в студенческие френчи, заняли место в кузове, посол разместился в кабине, и машина тронулась. Прокопий Буцаев быстро сбежал вниз и, прыгнув в автомобиль, поехал за грузовиком.

Глава 12. Налет на посольство

Грузовик подъехал к норвежскому посольству, у входа их встречал военный атташе, облаченный в военный френч песочного цвета. Широко улыбнувшись, он вытащил из кармана часы и громко сказал вышедшему из кабины Эдварду Одье:

– Узнаю знаменитую швейцарскую пунктуальность. Вы приехали ровно через три часа! Похвально, господин посол. Что ж, прошу! – распахнул он дверь перед гостем. – Надеюсь, что в нашей миссии вам будет не только надежно, но и уютно.

Студенты, схватив винтовки, боевито повыпрыгивали из кузова и, взяв по объемному чемодану, бодро зашагали в распахнутые двери. Когда весь груз был перенесен в помещение, военный атташе Норвегии напутствовал новоиспеченную охрану:

– Никому не открывать, а если кто-то будет вламываться, можно позвонить по телефону, – показал он на громадный черный аппарат, стоявший прямо в середине стола. – Рядом милицейский участок, так что приедут быстро. – Посмотрев на часы, озабоченно заметил: – Однако как быстро течет время в государственных делах. Едва пришел на службу, а уже надо уходить.

– Я могу вас подвезти, – сказал Одье, кивнув на грузовик.

– Мне недалеко, Эдвард, пройдусь пешком. Авось не застрелят. Ха-ха!

Уверенной походкой профессионального военного атташе зашагал по длинному коридору, терзая дубовый паркет металлическими подковками.

Эдвард Одье никогда не думал, что оружие может столь разительно изменить облик человека. Молодые люди, как и прежде, были одеты в студенческие мундиры (с золочеными пуговицами в два ряда и со скрещенными молоточками в петлицах), отмененные еще с год назад большевистским правительством, но при этом молодые добродушные лица приобрели должную суровость, какая бывает только у людей с ружьями. Эдварду Одье хотелось верить, что они изменились не только внешне, но и подготовились к предстоящему караулу психологически.

Из «Товарищества Фаберже» было вынесено двенадцать чемоданов, семь из которых принадлежали семье Фаберже. От прочих вещей они отличались тугой желтой кожей и именными клеймами.

Эдвард Одье велел поставить их немного в стороне от остальных.

– Вы не только раньше уедете, но я вам еще и неплохо заплачу за службу, чтобы дорога не показалась вам утомительной. А теперь закройте дверь и никого не впускайте.

– Хорошо, господин посол, – отозвался студент с глазами летучей мыши. – Можете не беспокоиться, мы сделаем все, что нужно.

– Вам приходилось стрелять из ружья, Рихард?

– Мой отец – опытный охотник. Я его часто сопровождал.

– А у нас дома большая ферма, – откликнулся блондин. – Без ружья в хозяйстве никак нельзя.

– Вижу, вы настоящие воины. Считайте, что эта ваша ферма и лес… Если кто-то из вас в критический момент вдруг окажется нерешительным, хочу напомнить, что разницы между человеком и кабаном нет никакой… Хотя, впрочем, имеется… Кабана убить значительно труднее. Я навещу вас завтра утром. В шкафу можете взять кофе. Он великолепный. – Приподняв шляпу, Эдвард Одье вышел из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь и крикнув напоследок: – Не забудьте закрыть за мной дверь на ключ!

– Я вас провожу, господин Одье, – произнес блондин с бесцветными ресницами, направляясь следом.

Постукивая по мраморным ступеням металлическим наконечником трости, посол спустился в широкий вестибюль. Остановился у самых дверей и, задвинув на лоб шляпу, шагнул в прохладу улицы.

Вернувшись в комнату, Мариус увидел, что Рихард уже разливает кофе в небольшие чашки. Здесь же на небольших тарелочках лежали сладкие кренделя с маком. Дежурство протекало в благоприятном режиме. Приятно было осознавать, что каждый прожитый час так или иначе приближал их к родной Швейцарии.

Ночь наступила незаметно, сразу с включением электрических фонарей. Стеклянный колпак, слегка покачиваясь под порывами ветра, бросал длинные дрожащие тени на фасады зданий, поломанными желтыми полосами ложился на землю, укрывая собравшийся по углам мусор. Улица выглядела безлюдной, не считая небольших групп патрулей, ощущавших себя в прифронтовом городе настоящими хозяевами. Лишь иной раз можно было увидеть торопливого прохожего, явно убегающего от возможных неприятностей. Вдалеке прозвучало несколько беспорядочных выстрелов, а потом в городе вновь установилась гнетущая тишина, которую приятно было пережидать за толстыми стеклами посольства.

Неожиданно со стороны двора в окно кто-то сильно стукнул. Потом, столь же громко, еще раз. Мариус поднял винтовку и, осторожно приблизившись к окну, отодвинул занавеску. Его встретила глубокая темень. Еще один хлесткий удар в стекло, и Мариус невольно улыбнулся собственным страхам. Тополь, разросшийся у самого окна, колотил ветками по раме.

– Лучше выпей кофе, – усмехнулся Рихард, – тогда не будут мерещиться всякие страхи.

Оба они заканчивали выпускной курс в Горном институте Императрицы Екатерины II, переименованном год назад в Петроградский горный институт. Однако события последних двух лет значительно отодвинули учебу. Занятия прекратились, большая часть преподавателей разъехалась кто куда, и единственное, что оставалось в их положении, так это завершить учебу в Швейцарии. В какой-то степени уезжать из Петрограда было жаль. Россия с ее бескрайними просторами представляла собой превосходный полигон для полевых исследований. И в европейской части России не оставалось уголка, в котором бы они не побывали. Особенно впечатляющими оказались Изумрудные копи у Мариинского прииска: гнезда с изумрудами были настолько обширными, что их можно было просто выносить ведрами. В Швейцарии такого богатства не встре-тишь.

Мариус вырос в семье потомственных сыроваров. Казалось, его судьба была предопределена, и ему так же, как и его прадедам, варившим сыр не одно столетие, суждено заниматься тем же. Но однажды, побывав в кабинете минералогии в Цюрихе, он решил посвятить свою жизнь исследованию кристаллов. И неожиданно для всех избрал местом учебы Россию, славившуюся своими месторождениями.

Рихард, напротив, принадлежал к потомственным рудознатцам, чьи предки на протяжении многих веков добывали в верховьях Роны каменную соль. Так что неудивительно, что он решил продолжить учебу в России, считавшейся крупнейшей сырьевой базой.

Последующие шесть лет они проучились вместе и нередко сопровождали Карпинского в его полевых работах. Правда, последний год значительно подорвал их добрые впечатления от России, которые они ежегодно увозили с собой в Швейцарию. В этот раз они отправлялись на родину не на каникулы, а навсегда.