Вочий вой - Игорь Срибный

               - Тунгатар, - голос Гната звучал твердо и уверенно, - готовьте копья, времени и пакли для факелов у вас достаточно.

               А ты, Ивашко, готовь своих пластунов. Им нужно будет вырезать все татарские заставы на подходах к лагерю. Мы должны подойти к стану Саипки-хана совершенно бесшумно и атаку начать одновременно с трех сторон, потому что с тылу его подпирает Волга-матушка. Ему некуда идти.

              Начинают воины Тунгатара. И как только в стане начнутся пожары, и он осветится огнем, в дело вступают стрелки. Отстреляв по три заряда, больше заряжаться времени не будет, они отходят и пропускают конницу. Ну, а конница вихрем проносится по стану, и наносит такой урон, какой сможет. Если татары побегут, преследуем не более версты. Если все же  смогут собраться в кучу и организовать сопротивление, уходим сразу же. Биться с ними при их превосходстве в живой силе, для нас губительно.

             Если всем все понятно, идите, братья-казаки, и готовьте людей к ночной вылазке.

ГЛАВА 51

             Саип-Гирей  лежал на подушках в раскинутом посреди стана шелковом шатре и не мог уснуть. Какие-то тревожные предчувствия терзали его с того момента, как исчез бесследно его верный советник Джанибек. И они не были вызваны захватом ханского трона его родным братом Турумкаем – Саип-Гирей не сомневался, что, вернув войско в Крым, он без особых усилий вернет себе престол.Тревога исходила из этой душной летней ночи, из криков цикад, из потрескиванья поленьев в костре, около которого сидели его телохранители, из шума ветра в зеленой роще.

             Саип-Гирей тяжело  поднялся с подушек и, откинув полог шатра, вышел в липкую духоту ночи. Он был в широких шароварах и белой шелковой сорочке, расшитой по вороту и обшлагам рукавов золотой нитью.  Ноги он сунул в старые, разношенные сафьяновые бабуши с круто загнутыми носами.

            Его тут же окружили телохранители, но хан отослал их повелительным жестом. Он долго смотрел в густо усыпанное звездами южное небо, стараясь увидеть там какой-либо знак, о которых ему постоянно твердили звездочеты.

            Но звезды хранили тайну вечности, не собираясь делиться ею с владетелем всего Крыма и всех ногайских земель.

            Где-то вдалеке проухал три раза филин, и вся округа осветилась вдруг бесчисленными огоньками. И через мгновение эти огоньки полетели со всех сторон в лагерь, начиная свистеть и шипеть при приближении, и оказались ногайскими найзами. Сразу же в разных местах  вспыхнули несколько шатров и большой навес для раненных. Упали, пронзенные копьями телохранители хана, бросившиеся к нему, чтобы прикрыть его своими телами.

           А хан стоял и смотрел, как гибнет его войско, не в силах преодолеть охвативший его ужас и что-то предпринять для спасения…

           Сотники и темники, выскочив из уютных шатров, которые превратились теперь в пылающие факелы, пытались организовать линию обороны, но вслед за ногайскими копьями заработали рушницы казаков, прицельно выбивая наянов десятками.

           Саип-Гирей наконец-то сбросил с себя оцепенение и начал соображать. И первое, что пришло ему в голову – это татарские лошади, которые паслись в некотором отдалении от лагеря, так как в самом стане трава была полностью вытоптана. Он понял, что если казаки завладеют лошадьми, то он и его войско будут обречены. И тут же послал, оказавшегося рядом, сотника Мечиртке с наянами за лошадьми. Заскочив в придел шатра, где хранились сундуки с его одеждами, хан набросил на плечи стеганный кийим  и с трудом влез в тесные сапоги. Надев перевязь с саблей и кинжалом, он почувствовал себя уверенней и, схватив ногайку, выбежал из шатра, который уже начинал гореть с одного края.

            Воины метались под губительным огнем пищалей, не находя спасения, и вдруг стрельба смолкла. Но вместо нее послышался знакомый с детства каждому степняку нарастающий гул. Этот звук мог означать только одно – приближение конницы противника, и хан обреченно подумал, что все теперь окончится очень быстро, но инстинкт самосохранения вовремя подсказал ему, что надо спасаться, и Саип-Гирей заорал дурным голосом:

            - К лошадям! Все быстро – к лошадям! – и сам сорвался с места и во всю прыть помчался к выпасу.

            Казаки ворвались в лагерь с трех сторон, и началась жестокая и беспощадная рубка. Бегущих к выпасу татар рубили, кололи пиками, глушили кистенями и булавами. И не было спасения от этого неудержимого вихря, сметающего все живое на своем пути…

          И если бы не Мечиртке и его сотня, пригнавшие татарский табун в то время, когда, казалось, что спасения нет и, остается только погибнуть в этой мясорубке, то все действительно окончилось бы очень быстро.

          Татары на ходу запрыгивали на лошадей и уходили в ночную тьму, направляя их на путь домой – на Крымский шлях. Многие – в одном исподнем, без доспехов и без оружия, на неоседланных лошадях…

          Это был разгром, полное поражение, каких не знало еще крымское войско.

           Саип-Гирей кипел злобой и ненавистью, но прекрасно понимал, что в данной ситуации изменить уже ничего нельзя. Потеряно все – и блистательная победа над московским войском, и огромный полон, суливший баснословные барыши на невольничьем рынке в Кафе, и богатая добыча золотом, серебром, мехами и драгоценными каменьями, доставшаяся теперь казакам. И самое главное – потерян престиж крымского войска. Весть об этом поражении крымцев очень скоро облетит все пределы и дойдет до турецкого султана. Вот тогда Саип-Гирей познает всю тяжесть гнева султана и сполна получит по заслугам.

           В бессильной ярости хан заскрипел зубами и изо всей силы ударил коня ногайкой между ушами. Тяжелый конец ногайки, в который была вплетена свинцовая пластина, выбил коню правый  глаз, и от боли тот шарахнулся вправо, становясь поперек движению основной массы всадников. В темноте на него грудью налетел другой конь, и выбитый из седла страшной силы ударом, Саип-Гирей грохнулся оземь… И только чудом он не попал под копыта несущихся во весь опор лошадей.

          Около места сшибки остановилось несколько всадников, которые в скачке присматривали за ханом, и обнаружили его в бессознательном состоянии. Усадив его на другую лошадь (раненная им ускакала в степь), наяны крепко привязали его тело ремнями и понеслись дальше, поскольку времени оказывать хану какую-то помощь не было – казаки буквально висели на хвосте, безжалостно выбивая отстающих.