Смерть диверсантам и шпионам!: Правда о СМЕРШе - Леонид Иванов

Запомнился один из курьезных эпизодов моей работы начальником 1-го отдела. Дело было в Москве, в середине 50-х годов. Однажды в моем кабинете раздается звонок по кремлевскому телефону. Снимаю трубку. Звонит начальник Главного разведывательного управления Генштаба генерал-полковник М. А. Шалин:

— Леонид Георгиевич! У нас ЧП. Прошу срочно приехать. — Голос глухой, взволнованный.

Через полчаса вхожу в кабинет М. Шалина. Тот перебирает за своим столом бумаги. Лицо у него серое, руки дрожат. В кабинете адмирал Л. Бекренев. Со мной начальник отделения нашего отдела — подполковник Н. И. Найдович.

— Вот, — разводит руками Шалин, — приходил ко мне адмирал Леонид Константинович Бекренев (начальник стратегической разведки) с рядом папок. Среди этих папок принес доклад для ЦК — о результатах работы стратегической разведки ГРУ за год, важнейшие новые положения… в зеленоватой скользкой папке, тоненький. Совершенно секретный, особой важности документ. Я чуть кое-где подправил. Передал документы Л. Бекреневу для исправления некоторых мест, и тот ушел. Потом быстро вернулся и взволнованно говорит: «Я не взял документы для ЦК!» Отвечаю, что точно передал их ему.

Я стал спрашивать, куда пошел Л. Бекренев после ухода от М. Шалина.

— Вышел в приемную, потом в коридор и к себе в кабинет — он рядом, десять шагов по коридору. Все уже осмотрели — ничего не нашли.

— Больше нигде не были? Никого не встречали? В туалет не заходили?

— Нет. Никого не встречал. Больше нигде не был. — Л. Бекренев нервно, заметно дрожавшей рукой достал сигарету.

Предлагаю: давайте воспроизведем всё, как было. Л. Бекренев с пятью-шестью тоненькими папочками заходит к М. Шалину. Тот просматривает документы и возвращает их Л. Бекреневу. Спрашиваю последнего:

— Где вы держали документы? В руках?

— Нет, под мышкой.

Вышли из кабинета М. Шалина в приемную, где встал за столом порученец, направились в коридор.

— Товарищ адмирал! А вы не сразу пошли в коридор, вы сперва на этот диван сели, — неожиданно вмешался в разговор порученец М. Шалина.

Я взглянул на диван. Кожаный, большой, добротный, но, как это нередко бывало, не очень удобный. Спрашиваю Л. Бекренева:

— Зачем вы сели?

Отвечает:

— Чтобы закурить.

— А документы все еще держали под мышкой?

— Точно так.

Говорю Л. Бекреневу:

— Берите папки, садитесь и закуривайте!

Бекренев сел, взял папки под мышку, закурил. Когда он прикуривал, согнутая рука его немного ослабла. Одна папочка при этом выскользнула и упала на диван.

Так оно и произошло на самом деле. Л. Бекренев был человек грузный, и немудрено, что диван под нагрузкой разошелся между сиденьем и спинкой и злосчастная папка скользнула в образовавшийся промежуток.

— Плотник у вас есть? Пригласите, — попросил я порученца.

Через минуту явился плотник.

— Разбирайте диван.

Плотник был при инструменте, оказался парнем знающим и мастеровитым. Через три-четыре минуты упали валики дивана, была отсоединена спинка, снято сиденье.

Под сиденьем, в закрытой донной коробке, сверкнула скользким боком злополучная папка.

На шум из кабинета выбежал М. Шалин. Он был радостно возбужден, начал обнимать меня и Н. Найдовича, сердечно благодарить, трясти руку. Тут же вручил нам по памятному подарку — наручным часам. Если бы документ не был найден, об этом ЧП следовало бы немедленно доложить министру обороны и в ЦК. Еще бы, нелепый ерундовый случай мог привести к большим хлопотам и плачевным результатам, в том числе и кадровым.

Помимо непосредственной службы в Москве нередко приходилось выезжать в войска, выполняя задания по обеспечению госбезопасности особо важных военных мероприятий. Одним из таких мероприятий были учения с применением ядерного оружия, описанные ниже в отдельной главе.

Как я уже писал выше, моим куратором в 3-м управлении был полковник Н. Р. Миронов — глубоко честный, одаренный, принципиальный и мужественный человек. В органы он пришел по распоряжению ЦК с должности секретаря Кировоградского обкома партии. В политорганах он прошел всю войну, нередко с оружием в руках оказывался на самых трудных участках. В партийной работе он умел добиваться поставленных задач без жестких методов и пользовался исключительно высоким авторитетом.

Ко мне он относился с доверием и уважением. Оглядываясь сегодня на прожитую жизнь, могу сказать, что он оставил во мне очень значительный след — его выдержка, спокойствие, умение быстро найти правильное решение были достойны восхищения, равно как и способность применить в сложной ситуации тонкий и точный юмор. Будучи впоследствии на высоких должностях, он поддерживал со мной дружеские отношения, внимательно следил за моим ростом, звонил по телефону, неоднократно приезжал.

После смерти И. Сталина, с приходом к власти Л. Берии, стала проявляться сильная тенденция вычищения из органов бывших партийных работников. Это коснулось и Н. Р. Миронова — его честный, независимый характер не устраивал многих в тогдашнем руководстве МВД.

Где-то в апреле 1953 года по указанию Л. Берии он был снят с должности первого зама начальника 3-го управления и направлен с очень большим понижением на должность замначальника Управления Особых отделов Киевского военного округа.

Конечно, для Н. Миронова это был тяжелый моральный удар.

Вскоре после ареста и разоблачения Л. Берии в большом зале клуба им. Дзержинского состоялся партийный актив работников МВД на котором присутствовал Н. Хрущев. На повестке актива стоял один вопрос — «антиправительственная деятельность Берии».

Я присутствовал на этом активе и выступил на нем. Дав соответствующие оценки ряду преступлений Берии и, в духе времени, одобрив действия ЦК по пресечению его враждебной деятельности, я отметил, что Л. Берия не терпел в МВД партийных работников, присланных в органы по указанию ЦК. В качестве примера привел Н. Р. Миронова. Сказал, что он был прислан в МВД по указанию ЦК, был хорошо принят коллективом, много, плодотворно и творчески работал, никаких ошибок и промахов не допустил. Здесь налицо не только нарушение дисциплинарного Устава армии, но и прямая расправа с хорошим работником. Мое выступление оказалось явно «ко времени» и было встречено с одобрением.

Вскоре Н. Миронов был возвращен в Москву на прежнюю должность. Я ничего не говорил ему о своем выступлении на активе, но полагаю, что он знал об этом и без меня. Я постепенно и дипломатично вводил его в курс чекистской работы, он неоднократно вместе со мной принимал участие в оперативных мероприятиях.

Запомнилось его отношение к подчиненным — истинно внимательное, человеческое. Как-то, возвратившись из отпуска, я сидел в своем кабинете, вникая в обстановку — изучая новые вводные, оперативные данные и т. д. Вдруг — звонок от Н. Миронова:

— Ты уже прибыл из отпуска. А чего ж ко мне не заходишь?

— Так надо же в курс дел войти, Николай Романович. Узнать, что к чему…

— От этого никуда не денешься. Ну, а сейчас зайди ко мне. Я хоть посмотрю на тебя, какой ты после отпуска.

Николай Романович осмотрел меня, внешним видом остался доволен.

— Выглядишь как капитан футбольной команды, — заметил он со свойственным ему юмором.

Очень редко за свою долгую жизнь я встречал или слышал о подобном отношении руководителя к подчиненному. Его внимательное, доброе отношение ко мне осталось в памяти на всю жизнь.

Вскоре Н. Р. Миронов был назначен начальником управления КГБ по Ленинградской области. Он тепло распрощался со своими сотрудниками, заметив мне, чтобы я не терял с ним связь.

Через некоторое время по делам службы я был в Ленинграде, зашел по служебным делам в кабинет к начальнику Особого отдела КГБ по Ленинградскому военному округу А. Шурепову. Раздается телефонный звонок. А. Шурепов подает мне трубку: это тебя. В трубке голос Н. Миронова. Поздоровался и спрашивает: почему я не захожу к нему? Далее, конечно в шутку: конечно, зачем вам, работнику центрального аппарата, заходить к какому-то провинциальному руководителю…

Не прошло и получаса, как я был в его кабинете. Обнялись, выпили по маленькой и по чашечке кофе. Затем он подает мне папку с документами и кивает на дверь в комнату отдыха:

— Иди почитай. Мне очень важно знать твое мнение по этому поводу.

Я открыл папку и увидел там письмо, адресованное лично Н. Хрущеву. В нем Н. Миронов писал, что председатель КГБ, Герой Советского Союза генерал армии И. А. Серов лично замешан в массовых репрессиях против советских людей, что он не желает вникать в суть изменившейся обстановки, что продолжает действовать и мыслить старыми категориями. Все эти слова были аргументированы конкретными убедительными примерами.