Ноздря в ноздрю - Дик Фрэнсис

— Спасибо, — поблагодарил я его. — Вы мне очень помогли.

— Как? — В голосе послышалось раздражение. — Как я мог вам помочь? Или вы — чертов журналист?

— Нет. — Я рассмеялся. — Я всего лишь человек, который практически ничего не знает об игре, но хочет научиться в нее играть. Я унаследовал от моей бабушки крупную сумму и подумал, что мог бы потратить часть этих денег на игру аристократов.

Мужчина тут же потерял к нам всякий интерес, без сомнения решив, что мы невежественные плебеи, которым следует тратить свои деньги совсем в других местах. Этого, собственно, я и добивался. Уж не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы Питер или Петр Комаров услышал, что я наводил о нем справки в «Гвардейском поло-клаб».

В этот день игрались два матча, каждый длился чуть меньше часа, и мы остались на второй. Смотрели его, сидя за одним из столиков, поставленных перед зданием клуба. Солнце припекало сильнее, день становился все лучше, идиллию нарушал разве что шум самолетов, один за другим взлетающих из аэропорта Хитроу. Я не хотел думать о том самолете, которому на следующий день предстояло увезти от меня Каролину.

Мы поболтали еще с дюжиной зрителей, и все они слышали о Питере Комарове, хотя никто не говорил о нем столь же уверенно, как наш знакомец с трибуны.

— Для игры он скорее минус, чем плюс, — заметил один мужчина. — Я думаю, его влияние слишком велико.

— Как так? — спросил я его.

— Он не только продает лошадей, но и отдает их в аренду, особенно лучшим игрокам. А это означает, что лучшие игроки зависят от него. Не нужно быть Эйнштейном, чтобы понять, что это благодатная среда для коррупции.

— Но едва ли призовые в поло столь велики.

— Может, пока и невелики, но они постоянно растут. И на матчи в поло принимают все больше ставок. Деньги можно ставить и на букмекерских сайтах. Кто знает, какие деньги ставятся на наши матчи в других странах, скажем, в той же России? Я думаю, без его денег нам было бы гораздо лучше.

— Так он вкладывает деньги и в игру? — спросил я.

— Гораздо меньше тех, что получает.

Никто не слышал ни о Ролфе Шумане, ни о Гасе Уитни, но меня это не волновало. Я получил исчерпывающую информацию о мистере Комарове, а больше всего меня порадовала официантка клуба, которая также обслуживала гостей Королевской ложи. Она уверенно заявила, что и Петр Комаров, и его жена Татьяна были вегетарианцами.

— Чего ты такой возбужденный? — спросила Каролина, когда мы стояли на платформе, дожидаясь обратного поезда в Лондон. — Если не считать перспективы провести со мной еще одну ночь?

— Ты слышала, что сказала официантка? — спросил я.

— Насчет того, что Комаровы — вегетарианцы? А что тут такого удивительного?

— Это означает, что они не отравились, даже если и присутствовали на званом обеде на ипподроме. Видишь ли, я практически уверен, что яд подсыпали в соус для курятины.

— И что?

— Они не появились в ложе «Делафилд» в субботу, хотя их там ждали. И они не могли пропустить ленч по причине недомогания, вызванного отравлением, потому что, в отличие от других гостей, отсутствующих на ленче, на пятничном обеде не отравились. Так почему они не пришли? Потому что знали о бомбе и готовящемся взрыве?

— Подожди, подожди, — остановила меня Каролина. — Очень уж ты спешишь с выводами, особенно если учесть, что раньше ты придерживался другой версии. Мол, отравление служило для того, чтобы кто-то мог не прийти на субботний ленч под благовидным предлогом. А теперь ты говоришь, что организатор взрыва не отравился вовсе, но все равно не пришел.

Разумеется, правота была на ее стороне. Все только еще больше запуталось.

— Но, допустим, бомбист не хотел, чтобы на ленч пришел кто-то еще. Такое тоже могло быть, — возразил я.

— Тебе нужно нечто большее, чем «допустим», — резонно указала Каролина. — Допустим, бомба все-таки предназначалась арабскому принцу. Ты должен выложить аргументы, которые прозвучат более весомо, чем «допустим».

Подошел наш поезд. В вагоне мы оказались в окружении подростков, которые возвращались из парка развлечений. Все пребывали в превосходном настроении, смеялись и кричали во все горло, описывая свои впечатления от аттракционов.

Каролина наклонилась ко мне.

— Я хочу, чтобы у нас было много детей.

— Как-то это все неожиданно, — ответил я. — Мы еще не живем вместе. А ты уже хочешь детей?

Вместо ответа она прижалась ко мне и начала напевать какую-то мелодию. Едва ли «Нимрода» Эдуарда Элгара.

Я готовил обед в бело-хромовой кухне Каролины, а она в это время играла для меня. Мы заглянули в супермаркет около станции «Ватерлоо», чтобы купить необходимые ингредиенты и бутылку вина. Я остановил свой выбор на бефстроганове, тогда как Каролина — на «Концерте для скрипки в соль-мажоре» Баха, своем любимом произведении. Она была права. На альте «Концерт» звучал потрясающе.

— Ты будешь играть его в «Кадогэн-Холл»? — спросил я.

— Нет, к сожалению, нет, — ответила она. — На концерте я могу сыграть это произведение только на скрипке.

— Но ты наверняка играешь и на скрипке.

— Да, играю, — кивнула Каролина. — Но не хочу. Я — альтистка, не скрипачка, и это мой выбор. Скрипки так дребезжат в сравнении с альтом. Большая часть оркестрантов думают, что альтисты — неудавшиеся скрипачи, но это неправда. Все равно что сказать, будто тромбонисты — неудавшиеся трубачи, а флейтисты — неудавшиеся гобоисты.

— Все равно что сказать, будто официанты — неудавшиеся шеф-повара, — поддакнул я, хотя знал, что во многих случаях так оно и сесть.

— Именно, — кивнула Каролина. И я видел, что по этому поводу она злится далеко не в первый раз.

— Каролина, тебе нет нужды доказывать свою значимость, особенно мне, — говорил я очень серьезно. — Ты альтистка по призванию. И незачем тебе извиняться за то, что не играешь на чем-то еще.

Она подошла ко мне, встала у столика.

— Ты совершенно прав, — отчеканила она. — Я — альтистка и очень этим довольна.

Мы рассмеялись и выпили за мисс Каролину Эстон, альтистку, которая этим гордится.

— А что ты будешь играть в «Кадогэн-Холл»? — спросил я.

— «Концерт для скрипки и альта» Бенджамина Бриттена.

— Сможешь сыграть его мне? — спросил я.

— Нет. Прозвучит глупо.

— Почему?

— Потому что играют его два человека, один — на скрипке, второй — на альте. А так получится, словно говорят двое, но ты слышишь только одного. Полностью понять смысл не удастся.

— Музыка всегда имеет смысл? — спросил я.

— Несомненно. Сыграть музыкальное произведение — все равно что рассказать историю, используя ноты и созвучия вместо букв и слов. Музыка может разбудить страсть, а симфонии вызывают у слушателя весь спектр эмоций — от предчувствия дурного, грусти и меланхолии вначале до веселья и радости в кульминационном моменте.

Я не стал бы утверждать, что мой обед может рассказать историю, но надеялся, что он хотя бы на короткое время доставит удовольствие вкусовым сосочкам.

Я отбил мясо, порезал его на полоски, прежде чем подсушил и чуть поджарил на горячей сковороде. Потом поджарил нарезанный лук и грибы, пока они не стали мягкими, вместе с мукой добавил их к мясу. Налил в смесь коньяка и, к ужасу Каролины, поджег.

— Ты сожжешь весь этот чертов дом! — воскликнула Каролина, когда языки пламени поднялись к потолку, и я рассмеялся.

Немного сметаны, чуточку лимонного сока, посыпал все красным перцем. Еще раньше взял большую картофелину и натер ее на крупной терке, получил длинные полоски, которые и зажарил в масле, пока мясо тушилось на медленном огне.

— Я думала, бефстроганов подают с рисом. — Каролина пристально следила за моими манипуляциями. — И я не ожидала, что шеф-повар будет жарить картофель в масле.

— Я постоянно это делаю, — ответил я. — Знаю, многие считают, что жареное вредит здоровью, но вкус-то отличный, и никакого вреда не будет, если использовать качественное масло и есть в меру. Я уж точно не пускаю в ход свиной жир, как делали раньше. — Я достал сеточку с картофельными полосками из кипящего масла. — В России бефстроганов традиционно подают с жареным картофелем, хотя многие используют на гарнир рис.

Мы сели на диван в гостиной и принялись есть с подносов, которые стояли у нас на коленях.

— Неплохо, — похвалила мои труды Каролина. — А почему это блюдо называется «бефстроганов»?

— Полагаю, в честь русского, который его изобрел.

— Еще один русский. Вот почему сегодня ты остановил свой выбор на этом блюде?

— Если только подсознательно.

— Пальчики оближешь. — Она отправила в рот очередную порцию. — А с чего такой характерный привкус? — спросила с полным ртом.

— Сметана и красный перец. — Я рассмеялся. — Это блюдо давно уже имеется в ресторанных меню, но, к сожалению, в последнее время его делают без мяса, называют «грибстроганов» и подают вегетарианцам.