Необыкновенные приключения Карика и Вали - Ян Ларри

— Но вечером она обязательно откроется?

— Безусловно. Каждый вечер цветы энотеры обязательно распускаются и стоят открытыми всю ночь, а рано утром закрываются снова. Недаром её прозвали «ночная свечка»! Однако, мой друг, что же нам делать? Сидеть и ждать?

— Не обязательно ждать. Можно поесть что-нибудь, — неуверенно предложил Карик. — Тут не найдётся хорошего завтрака?

— Ну, пищи тут сколько угодно. Ты что хотел бы?

— Что-нибудь такое же вкусное, как торт пчелы Андреевны.

— Андрены! — поправил Иван Гермогенович. — Но мы найдём что-нибудь и повкуснее. Ты слышишь, как гудят у мыска реки пчелы? Пойдём туда. Там должны быть цветы, а где цветы — там теперь и наша пища.

Профессор не ошибся.

Лишь только они перевалили через холмы, как увидели внизу, в долине, огромные деревья, которые торчали то тут, то там. Вершины деревьев гнулись под тяжестью лиловых цветов.

Иван Гермогенович подошёл к одинокому дереву, осыпанному цветами, залез на него и крикнул сверху:

— Стой на месте!

Он забрался в цветок и принялся за какую-то сложную работу.

Карик стоял внизу.

Он видел мелькающую в зелёной листве обожжённую солнцем красную спину Ивана Гермогеновича. Профессор работал, широко расставив локти; локти его то поднимались, то опускались, точно поршни машины.

Карик вспомнил маму. Вот так же на кухне она месила тесто.

— Эгей! — крикнул Иван Гермогенович, повёртываясь лицом к Карику. — Лови свежие булки!

По листьям забарабанили круглые колобки. Подпрыгивая, они покатились по земле.

Подняв один колобок, Карик откусил от него кусочек.

— Ну как? — спросил сверху профессор. Колобок был душистый и такой же вкусный, как тесто пчелы андрены.

— Это из пыльцы и мёда? — спросил Карик.

— Да, это из пыльцы и нектара. Нравится?

— Очень вкусно. Как вы их там делаете?

— А просто насыпаю в нектар пыльцу и начинаю месить, как тесто.

Колобки сыпались на землю, точно осенние яблоки с дерева. Карик подбирал их, складывал в кучки.

Наконец профессор слез с дерева, сел на землю и, выбрав колобок покрупнее, сразу откусил половину.

— А ведь не плохая у нас, в сущности, жизнь! — дружески подмигнул Иван Гермогенович Карику.

— Да, — согласился Карик, — жить тут можно, но всё-таки… — Он вздохнул и замолчал.

— Ну, ну, — сказал Иван Гермогенович, — ничего. Вернёмся домой, и всё будет хорошо.

Профессор встал:

— Хотя до вечера и далеко ещё, но мы не должны уходить от энотеровой рощи. Пойдём-ка туда, сядем и будем ждать Валю. Забирай колобки. Я думаю, они ей понравятся.

— И я так думаю, — кивнул головою Карик. — Она, бедняжка, ведь целый день ничего не ела. Ей теперь все понравится.

— Это хорошо, — задумчиво сказал Иван Гермогенович, — но как мы понесём колобки? Без корзины, пожалуй, не много захватишь… Вот что, друг мой, ты посиди немного, а я поищу корзинку.

Он посмотрел вправо, влево, подошёл к большим бурым кучам, которые виднелись на берегу реки. Наклонившись над одной из них, Иван Гермогенович поковырял её щепочкой.

— Прекрасно, — сказал он. — Кажется, это как раз то, что нам с тобою нужно.

И профессор принялся разгребать кучу.

— Ну-ка, дружок, прополощи вот эту штуку, — протянул он Карику большой комок грязи.

Карик взял его и, стараясь держать подальше от себя, чтобы не запачкаться, побежал к реке.

Он вошёл по колени в воду и спустил находку профессора в реку.

Вода замутилась. Грязь таяла, как кусок масла на раскалённой сковороде. И вдруг что-то белое блеснуло под слоем грязи. Карик стал соскабливать её и неожиданно нащупал в густой, липкой грязи твёрдую, хотя и очень тонкую, ручку.

— Кажется, в самом деле корзинка! — удивился он.

А когда сильные струи воды начисто смыли грязь, в руках Карика оказалась корзинка необыкновенной красоты.

Он поднял её за ручку, поднёс к самым глазам и минуту стоял, рассматривая с удивлением узорчатые решётки, которые, казалось, были выточены из слоновой кости.

— Ну как? Хороша корзинка? — услышал Карик за своей спиной голос профессора.

— Прямо как будто из кружев сплетена, — ответил Карик, любуясь. — Кто ж её такую сделал?

— Об этом после, — сказал профессор, — а сейчас прополощи ещё вот эти.

Иван Гермогенович бросил на землю два тяжёлых шара грязи и пошёл обратно к разрытым кучам. Карик принялся за работу.

Он старательно отмывал грязь с необыкновенных корзиночек и расставлял их на берегу рядышком, а профессор подносил все новые и новые.

Одна корзиночка была удивительнее другой.

Тонкие серебряные стрелы переплетались в узорчатые решётки. На решётках лежали щиты, украшенные звёздами, листьями, венками. Можно было подумать, что маленькие корзиночки сделаны руками искусного мастера.

Одна корзиночка напоминала чем-то маленький дворец с ажурными башенками, со стрельчатыми окнами. Серебряные решётки поднимались вокруг дворца, точно стены. На этих стенах красовались цветы, оленьи рога и звезды. А другие и вовсе не были похожи на корзинки. Но Карик не бросал их, а ставил рядом с корзиночками.

Это были вырезанные из серебристой кости блюда, вазы, шлемы, шары, звезды, кубки, короны.

— И все разные! — удивлялся Карик.

— Да, — сказал Иван Гермогенович, — они очень разнообразны. Можно изучать их всю жизнь, и всё же ты каждый день будешь открывать все новые и новые формы этих растений.

— Что? — Быстро повернулся к профессору Карик. — Вы сказали, — это растение?

— Да, это одноклеточная водоросль. Диатомея! Вернее, оболочка растения. В этих красивых корзиночках-оболочках живёт простая водоросль — диатомея. Вот в этой, — поднял Иван Гермогенович круглую корзиночку, — живёт диатомея гелиопельта, в этих треугольных — трицератея, в этой ромбовидной — навикула. То, что ты сейчас держишь в руках, — это только скелеты диатомей. Сами водоросли погибли. Но их твёрдые оболочки остались. Пройдут ещё десятки и сотни лет, а эти удивительные корзиночки не рассыплются от времени.

— Ого, — сказал Карик, — они действительно очень крепкие. Смотрите, никак не сломать.

Профессор усмехнулся:

— Потому что оболочка диатомей построена из кремнезёма. А это очень крепкий материал.

— Вы сказали, что это водоросль. Значит, они в воде живут. Так как же они?..

— Ты хочешь спросить, как очутились они на земле? Очевидно, их выбросило на берег наводнением или бурей. А может быть, очень давно здесь было озеро, которое диатомей засыпали сверху донизу.

— Такие маленькие? Как же они могут засыпать озеро?

— Да, они малы, но зато их очень много. Они, как пыль в широком солнечном луче, носятся в толще воды. Миллиарды миллиардов. Их жизнь коротка. Они родятся и, прожив несколько часов, умирают. И день и ночь на дно морей, озёр и рек падает, не прекращаясь, дождь мертвецов. Их трупы ложатся на дно. На трупы падают новые трупы. Слой за слоем, все выше поднимаются миллиарды диатомовых трупов. И вот проходят тысячи лет. Диатомеи поднимаются со дна реки островами, отмелями. Река разделяется на рукава, на дельты. Меняется и русло реки. Изменяется её география. Огромные озера превращаются в болота. Исчезают с географических карт. На острове недалеко от Ленинграда расположен город Кронштадт. Тридцать километров надо ехать до него по Маркизовой луже. Но через две с половиной тысячи лет из Ленинграда в Кронштадт можно будет пройти не замочив ног. Трупы диатомовых покроют Маркизову лужу плотным, крепким грунтом. Как видишь, эти крошки незаметно для человека меняют и самый вид земли.

Профессор погладил бороду.

— Ну а сейчас, — сказал он, — оболочки диатомей получат новое назначение. Выбирай-ка для своих колобков кошёлки.

Карик наполнил две корзиночки колобками и пошёл следом за профессором в энотеровую рощу.

Положив корзинки с нектаровыми колобками под деревьями, они легли на землю в прохладной тени.

Поглаживая ладошкой живот, набитый вкусными колобками, Карик повернул голову к Ивану Гермогеновичу.

— А знаете, — сказал он, — без вас мы с Валькой непременно погибли бы. Тут все такое незнакомое. Даже не знаешь, что можно есть, что нельзя. Как хорошо, что вы знаете насекомых.

Профессор улыбнулся:

— О, всех насекомых никто ещё не знает. Учёные не знают даже, сколько видов насекомых населяют нашу землю. Может, их два миллиона, а может быть, и десять миллионов. Пока что учёные изучили и описали только около миллиона видов этих удивительных созданий. А вероятно, среди неизвестных насекомых есть немало очень и очень полезных для человека.

— Ну, полезных-то я всех знаю! — сказал Карик. — Это пчелы, которые дают мёд, и тутовый шелкопряд, который делает шёлковые нити. Ах да, теперь ещё знаю, какие полезные муравьи.

— А наездники, которые уничтожают вредителей леса? А стрекозы? А пауки? И как знать, может быть, большие пауки способны выделять паутину ещё более ценную для человека, чем шёлковые нити тутового шелкопряда. У многих пауков, между прочим, паутинные нити удивительно крепкие. Во всяком случае, крепче даже стальной проволоки, если, конечно, проволока будет не толще паутины.