Пригоршня праха - Ивлин Во

Потом мужчины принялись за однолопастные весла; это тоже было довольно несложно.

Доктор Мессингер ежедневно спрашивал Розу:

— Когда лодки будут готовы? Спроси мужчин. И она отвечала:

— Вот сейчас.

— Сколько еще дней понадобится? Четыре? Пять? Сколько?

— Нет, совсем мало. Лодка кончать, совсем сейчас. Когда стало ясно, что работы близятся к концу, доктор Мессингер занялся подготовкой к отъезду. Он разобрал запасы, разбив грузы первой необходимости на две группы; они с Тони должны были сидеть в разных лодках, каждый брал с собой ружье и патроны, фотоаппарат, рацион консервов, товары для обмена и личные вещи. На третье каноэ, где должны были плыть одни индейцы, грузились мука, рис, сахар, фаринья и еда для индейцев. Каноэ явно не могло увезти все товары, и «аварийный фонд» свалили в кучу неподалеку от берега.

— С нами пойдут восемь человек. Четверо останутся с женщинами охранять лагерь. Главное, добраться до пай-ваев, дальше все пойдет как по маслу. Тогда макуши могут отправляться домой. Думаю, они не разграбят наших запасов. Здесь нет ничего такого, на что бы они позарились.

— А не взять ли нам с собой Розу, чтоб она служила переводчиком?

— Да, надо бы взять. Я ей скажу.

К вечеру было готово все, кроме весел. И едва наступила благословенная тьма, Тони и доктор Мессингер сбросили перчатки и сетки, действовавшие им весь день на нервы, и затребовали Розу на ту половину лагеря, где они спали и ели.

— Роза, мы решили взять тебя с собой вниз по реке. Ты нам нужна, чтоб объясняться с мужчинами. Поняла?

Роза молчала; на лице ее, освещенном снизу стоявшим на ящике фонарем, ничего не отразилось; тень от высоких скул скрывала глаза; прямые, рваные космы, редкая вязь татуировки на лбу и губах, бочкообразная фигура в засаленном ситцевом платье, коричневые ноги колесом.

— Поняла?

Она снова промолчала; казалось, она всматривается в темную чащу поверх их голов, но глаза ее крылись в тени.

— Дослушай, Роза, все женщины и четверо мужчин останутся здесь в лагере. Восемь человек поплывут на лодках до деревни пай-ваев. Ты поедешь на лодке. Как только мы придем к пай-ваям, ты и восемь мужчин вернетесь на лодках назад в лагерь. И потом все вместе назад к макуши. Поняла? Наконец Роза заговорила:

— Макуши не ходить с пай-вай.

— Я вас не прошу ходить с пай-ваями. Ты и мужчины дойдете с нами до пай-ваев, а потом вернетесь к макуши. Поняла?

Роза подняла руку и очертила в воздухе круг, охватывающий лагерь, дорогу, по которой они пришли, и широкие просторы саванны позади.

— Макуши там, — сказала она. Потом подняла другую руку и махнула в сторону далекого края, лежащего где-то вниз по течению реки. — Пай-вай там, — сказала она. — Макуши с пай-вай не ходить.

— Послушай, Роза. Ты разумная, культурная женщина. Ты прожила два года с черным джентльменом мистером Форбсом. Ты любишь сигареты…

— Да, дай сигарета.

— Ты поедешь с мужчинами в лодках, и я дам тебе много-много сигарет.

Роза безучастно смотрела перед собой и молчала.

— Послушай. С тобой едут твой муж и еще семь мужчин они не дадут тебя в обиду. Как же мы будем разговаривать с мужчинами без тебя?

— Мужчина не ходить, — сказала Роза.

— Разумеется, мужчины пойдут с нами. Вопрос только в том, пойдешь ли ты?

— Макуши с пай-вай не ходить, — сказала Роза.

— Господи, — устало сказал доктор Мессингер, — ладно поговорим об этом утром.

— Дай сигарета…

— Мы попадем в хороший переплет, если она не пойдет.

— И еще в лучший, если никто из них не пойдет, — сказал Тони.

Назавтра лодки были готовы. К полудню их спустили на воду и поставили на прикол. Индейцы молча занялись приготовлением обеда. Тони и доктор Мессингер ели язык, вареный рис и консервированные персики.

— С запасами все в порядке, — сказал доктор Мессингер, — нам их хватит по меньшей мере на три недели, а мы доберемся до пай-ваев за день-два, не больше. Выходим завтра

Ружья, рыболовные крючки и рулоны ситца — жалованье индейцам — они оставили в деревне.

Но у них было с собой еще с полдюжины ящиков с «обменным фондом» для использования на последующих стадиях путешествия. По местной системе цен нога кабана стоила пригоршню дроби или двадцать ружейных пистонов; за упитанную птицу требовали бусы.

Около часа, когда с обедом было покончено, доктор Мессингер призвал Розу.

— Завтра выходим, — сказал он.

— Да, прямо сейчас.

— Передай мужчинам, что я сказал тебе вчера вечером. Восемь человек едут в лодках, остальные ждут здесь. Ты тоже едешь в лодке. Все эти запасы грузятся в лодки. Передай это мужчинам.

Роза ничего не сказала.

— Поняла?

— Мужчина не ходить лодка, — сказала она. — Наша вся ходить туда, — и она указала рукой на тропинку, по которой они пришли.

— Завтра-послезавтра мы ходить назад деревня.

Последовала долгая пауза, наконец доктор Мессингер сказал:

— Скажи мужчинам, пусть идут сюда… Не имеет смысла им угрожать, сказал он Тони, когда Роза, переваливаясь, пошла к костру. — Народец они чудной и боязливый. Если им угрожать, они перепугаются и удерут оставив вас на мели. Не беспокойтесь, я сумею их убедить.

Они видели, как Роза что-то говорила у костра; но никто из индейцев не сдвинулся с места. Передав поручение, Роза тоже замолкла и уселась на корточки, положив к себе на колена голову одной из женщин. Она искала у подруги вшей, когда доктор Мессингер, призвав ее, прервал это занятие.

— Надо подойти к ним, поговорить.

Некоторые индейцы лежали в гамаках. Другие сидели на корточках; набрав земли, они засыпали ею костер. Они уставились на Тони и доктора Мессингера щелочками свинячьих глазок.

Только Роза осталась безразличной; она отвернулась и вся ушла в работу, ее пальцы деловито шныряли, извлекая из волос подруги вшей и давя их.

— В чем дело? — спросил доктор Мессингер. — Я тебя просил привести мужчин. Роза молчала. — Значит, макуши трусы. Они боятся пай-ваев;

— Все маниок, — сказала Роза, — надо ходить копать маниок. А то будет плохой.

— Послушай. Мне нужны мужчины на одну-две недели. Не больше. Потом конец, они могут идти домой.

— Пора копать маниок. Макуши копать маниок до большой Дождь. Мы ходить сейчас домой.

Мессингер и Тони вскрыли один из ящиков и разложили товары на одеяле. Они выбирали эти вещи вместе в дешевой лавке на Оксфорд-стрит. Индейцы в полном молчании следили за демонстрацией. Из ящика появлялись бутылочки духов и пилюль, яркие целлулоидные гребенки, утыканные стекляшками, зеркала, перочинные ножи с узорными алюминиевыми ручками, ленты, ожерелья и более солидный обменный товар в виде топоров, мелких патронных гильз и плоских красных пороховниц с черным порохом.

— Дай мне, — сказала Роза, выбрав бледно-голубую розетку, сувенир лодочных гонок, — дай мне, — повторила она, покапав на ладонь духами и вдыхая их запах.

— Каждый, кто пойдет на лодках, может взять три вещи из этого ящика.

Роза монотонно отвечала:

— Макуши прямо сейчас копать маниок.

— Ничего не получается, — сказал доктор Мессингер, потратив полчаса на бесплодные переговоры. — Придется пустить в ход мышей. Я хотел попридержать их для пай-ваев. Жаль. Но вы увидите, против мышей им не устоять. Я индейцев знаю как свои пять пальцев.

Мыши обошлись довольно дорого: в три шиллинга шесть пенсов штука, и Тони живо вспомнил, какой конфуз он пережил в отделе игрушек, когда мышей запустили по полу.

Мыши немецкого производства размером с крупную крысу были весьма броско расписаны зелеными и белыми пятнами; у них были выпученные стеклянные глаза, жесткие усы и кольчатые бело-зеленые хвосты; мыши передвигались на скрытых колесиках, и при беге внутри корпуса у них звенели колокольчики. Доктор Мессингер вынул одну мышь из коробки, развернул папиросную бумагу и подержал игрушку для всеобщего обозрения в воздухе. Аудитория следила за ним затаив дыхание. Тогда он завел мышь. Индейцы заметно насторожились.

Лагерь располагался на застывшей, как камень, глиняной площадке, которая затоплялась при разливе реки. Доктор Мессиигер поставил игрушку на землю и запустил: весело позванивая, мышь покатилась к индейцам. На какой-то миг Тони испугался, что она перевернется или застрянет у какого-нибудь корня, но механизм работал отлично, и, к счастью, мышь не встретила на своем пути никаких помех.

Эффект превзошел все его ожидания. Сначала у индейцев перехватило дыхание. Затем раздались сдавленные, полные ужаса вздохи, потом пронзительный женский визг — и вдруг индейцы пустились врассыпную; еле слышный топот босых коричневых подошв по опавшей листве; голые ноги неслышно, как нетопыри, продираются через подлесок, ветхие ситцевые платья клочьями повисают на колючих кустарниках. Не успела мышь, звеня всеми своими колокольчиками, домчать до ближайшего индейца, как лагерь опустел.