Кража в Венеции - Донна Леон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо, тогда я перефразирую вопрос: никто из ваших не заметил чего-то такого, что могло бы нас заинтересовать? Так, между прочим?
– Тонкие отличия – твой конек, не так ли, Гвидо? – заметил Боккезе. – Квартиру осматривал Лоренцо, а не мои парни.
Брунетти перевел взгляд на Вианелло.
– Я глянул, что у него на полках, – сказал инспектор. – Некоторые книги визуально отличаются от остальных.
Это «отличаются» могло означать что угодно, ему ли этого не знать? Поэтому комиссар спросил:
– Чем же?
– По виду они старинные, – сказал Вианелло и улыбнулся.
Стоявший рядом Пучетти кивнул.
Коллега-криминалист окликнул Боккезе из коридора – он и его люди готовы были возвращаться в квестуру.
– Поеду с ними, – сказал Боккезе. – А книги оставляю на вас.
– И коробку для вещдоков тоже оставь, ладно? – попросил Брунетти. – На всякий случай.
Боккезе кивнул и ушел, шелестя бахилами. Вианелло прошел в соседнюю комнату. Брунетти и Пучетти проследовали за ним к книжному шкафу орехового дерева, стоявшему позади кресла, в котором читал Франчини незадолго до смерти. Все трое надели полиэтиленовые перчатки, и Брунетти стал осматривать книги.
На верхней полке – обычная подборка классики по итальянской истории и политической философии: Макиавелли, Гвиччардини[103], Грамши[104]. Был тут даже Боббио[105]. Ниже – современные издания древнеримских авторов: Цицерона, Плиния, Сенеки, Проперция[106]. Комиссар пробежал взглядом по корешкам. Что ж, их присутствие здесь вполне ожидаемо. А вот на третьей сверху полке его ожидал сюрприз – Валерий Флакк[107], Арриан[108] и Квинтилиан[109]. И Кодекс Юстиниана, которого Брунетти не читал, – как, впрочем, и трудов Валерия Флакка. Здесь были еще О заговоре Катилины Гая Саллюстия Криспа (книга некогда прочитанная и совершенно забытая) и О латинском языке Марка Теренция Варрона – трактат, который, по подозрениям Брунетти, вообще никто никогда не читал.
Полкой ниже – пьесы, но между Федрой Сенеки и Комедиями Плавта стояла книга куда более старая, нежели современные издания. Комиссар снял ее с полки и тут же отметил про себя, как удобно легла она в руку. Черный сафьяновый переплет, передняя и задняя части обложки – скорее всего, деревянные, на корешке – три рельефные поперечные полоски[110]. На обложке – тиснение золотом в виде тонкой прямоугольной рамки, а в ней – двойная окружность с заключенными в ней именами авторов: КАТУЛЛ, ТИБУЛЛ, ПРОПЕРЦИЙ. Неуклюже перебирая пальцами в полиэтиленовой перчатке, Брунетти открыл титульный лист с датой и местом публикации. Лион, типография Себастьяна Грифия, издано в… (Брунетти перевел римские цифры в более привычные, арабские) 1534 году.
Комиссар положил книгу на сиденье кресла и вернулся к шкафу. Взял еще один томик, стоявший в том же ряду, но чуть дальше, и открыл его. Судя по титульному листу – «Трагедии» Сенеки. Брунетти перевернул страницу, опять-таки не без труда, и тут его ожидало эмоциональное потрясение, – как обычно, когда он сталкивался с прекрасным. Стараниями иллюстратора инициал[111] N, казалось, ожил, и от него в обе стороны, словно обтекая текст, протянулись гирлянды из крошечных цветов, красных, золотых и синих, – казалось, они были нарисованы лишь вчера! Внизу страницы цветочные гирлянды, встретившись, исчезали под гербом с изображением двух вздыбленных львов, а затем устремлялись к корешковому полю страницы, чтобы подняться по нему к инициалу. Брунетти пришлось наклониться, чтобы прочесть текст: NISI GRATIAS AGEREM tibi, vir optime. «То есть автор благодарит какого-то хорошего человека», – перевел про себя комиссар. Что ж, может, Энрико Франчини и прав – умение переводить с латыни вовсе не дисциплинирует ум.
Поместив книгу поверх первой, комиссар убедился в том, что на этой полке имеется три похожих томика, а на нижних – еще больше. В самом низу лежал горизонтально крупноформатный фолиант, и Брунетти наклонился, чтобы взять его. Тацит, первые пять произведений. Комиссар положил книгу на спинку кресла, раскрыл ее и невольно вздрогнул, увидев на полях пометки, сделанные чернилами. Он перевернул несколько страниц. Ему уже доводилось читать это, правда, на итальянском. Брунетти все еще мог перевести словосочетания и даже целые предложения, но прочесть весь текст на латыни ему не удавалось. Слишком много лет прошло, слишком недисциплинированным стал его ум… Комиссар попытался расшифровать рукописные пометки, но почерк был чересчур затейливый, и вскоре он сдался.
Закрыв Тацита и поместив его на растущую стопку, Брунетти вернулся к шкафу и пробежал взглядом по корешкам: старинные книги легко было узнать, и почти на всех имелись следы оторванных каталожных карточек.
Брунетти вытащил томик наугад и открыл его, даже не взглянув на название. Уже по переплету можно было судить о возрасте книги и ее ценности. Комиссар положил ее на ладонь и позволил раскрыться на том месте, где ей самой захочется. Инициал T с изображенным слева от него коленопреклоненным мужчиной, справа – две овечки… Стихотворный текст был набран курсивом, и при виде него сердце, а потом и руки комиссара дрогнули. Впервые он увидел эту страницу более двадцати лет назад во время первого, торопливого визита к родителям Паолы (он, неуклюжий студент университета, из скромной семьи, и вдруг приглашен на ужин в Палаццо-Фальер!), когда конте показывал ему кое-что из своей библиотеки. Брунетти вернулся к титульному листу. Память его не обманула: Вергилий, изданный Альдом Мануцием в 1501 году. Комиссар нашел страницу тридцать шесть и посмотрел, нет ли на нижнем поле экслибриса тестя. Его там не оказалось.
Брунетти положил книгу в стопку. Эта подборка на кресле стоила целое состояние, и, разумеется, даже речи не могло быть о том, что Франчини получил все это законно. Вор и шантажист, лжец и мошенник.
Комиссар вынул из стопки труд Сенеки и довольно быстро нашел маленький овальный штамп внизу титульной страницы, слева: «Библиотека Кверини Стампалья». Затем перешел на пятьдесят седьмую и сто пятьдесят седьмую страницы, где имелась такая же маркировка. И наконец, просто чтобы убедиться, хотя необходимость в этом уже отпала, – глянул на последнюю страницу. Штамп был и тут. Способ маркировки библиотечных книг был известен Брунетти со студенческих лет.
Вианелло, который все это время молча наблюдал за начальником, сказал:
– Так и думал, что вы легко разберетесь с этими книгами.
Он взял томик с сочинениями Катулла, Тибулла и Проперция.
– Я ничего в них не смыслю, – признался инспектор. – С трудом отличаю название от даты издания. У нас в школе латыни не было.
Пучетти тоже вставил слово:
– А для меня это просто старые книги, и все.
– Может, если бы ты их почитал, они бы тебе понравились, – сказал Брунетти младшему офицеру.
– Может быть, – согласился Пучетти. И совсем как Раффи, – комиссар даже вздрогнул от неожиданности, – спросил: –
