Династия Тан. Расцвет китайского средневековья - Вэй Ма

Дальнейшее правление императора Вэнь-цзуна фактически было правлением Цю Шиляна. Содержавшийся под домашним арестом император находил утешение в вине, которым прежде он особо не увлекался.

В 832 году Вэнь-цзун назначил наследником престола своего единственного сына Ли Юна, рожденного наложницей по фамилии Ван. Ли Юн не отличался усердием в учебе, зато был охоч до развлечений и водил компанию с малодостойными людьми. После того, как в 838 году скончалась наложница Ван, императорская супруга Ян, бывшая на тот момент фавориткой Вэнь-цзуна, обвинила Ли Юна в неподобающем поведении, порочащем достоинство наследника престола. Есть мнение, что супруга Ян действовала по наущению евнухов, которых не устраивал в качестве наследника беспутный Ли Юн. Идеальный, с точки зрения временщиков, наследник престола должен быть управляемым и соблюдающим приличия, ведь несоблюдение правителем приличий может быть использовано в качестве повода для переворота.

Ли Юна арестовали, но вскоре освободили и оставили жить во дворце, где он скоропостижно скончался 6 ноября 838 года. Большинство историков считают, что он был отравлен по повелению отца, – сама логика подталкивает к такому выводу.

Супруга Ян хотела сделать наследником престола восьмого сына Ли Жуна, младшего брата Вэнь-цзуна, но чэнсян Ли Цзюэ убедил императора выбрать в наследники Ли Чэньмэя, сына императора Цзин-цзуна. Назначение состоялось в конце 839 года. Каким-то загадочным образом императору удалось назначить наследника, не согласовав его кандидатуру с Цю Шиляном, но разве такие вопросы можно было решать без него?

В начале февраля 840 года Цю Шилян и Ю Хунчжи издали от имени тяжелобольного императора Вэнь-цзуна (скорее всего, ими же и отравленного) указ, лишавший Ли Чэньмэя права наследования престола под предлогом того, что он был слишком молод для правления. Ли Чэньмэю на тот момент было около пятнадцати лет, то есть примерно столько же, сколько было императору Цзин-цзуну при восшествии на престол. Помехой явно был не возраст, а то, что евнухов устраивала другая кандидатура – двадцатипятилетний Ли Чан, девятый сын императора Му-цзуна. Он был провозглашен наследником и унаследовал престол после смерти Вэнь-цзуна, наступившей 10 февраля 840 года.

Еще до восшествия на престол Ли Чан, пользуясь правом наследника, приказал Ли Чэньмэю, императорской супруге Ян и своему брату Ли Жуну совершить самоубийство. 20 февраля, после непродолжительного траура, Ли Чан взошел на престол и вошел в историю как император У-цзун, избравший девизом своего правления «Хуэй-чан» («Безусловное процветание»).

Что представляла собой Танская империя на момент воцарения У-цзуна? «Бумажного тигра», если выражаться языком председателя Мао[217]. Местные правители забирали в свои руки всё больше и больше самостоятельности, казна была пустой, а армия – слабой, потому что никто не занимался ее развитием и укреплением, солдаты были интересны императорам и их сановникам только как орудие для устранения своих политических противников. Непоследовательность императора Вэнь-цзуна нанесла большой вред управленческому аппарату и всей империи в целом. Воистину – лучше не делать ничего, нежели делать не так, как следует. Не нужно было обладать провидческим даром для того, чтобы предсказать скорый конец империи, некогда считавшейся самой могущественной в китайской истории. До краха оставалось шестьдесят семь лет и шесть императоров, считая вместе с У-цзуном.

Если что и продолжало процветать, так это искусство. В литературе произошли кое-какие перемены – поэзия по-прежнему оставалась популярной, но не настолько, как в начале правления династии Тан, потому что ее потеснил рассказ, возникший как жанр именно в Танскую эпоху. Истинные ценители высокой словесности считали нерифмованное повествование безыскусным, низким, лишенным утонченности, но таких снобов было мало, а большинству людей рассказ, обычно заканчивавшийся какой-нибудь моралью или хотя бы полезным выводом, пришелся по душе.

Историческая ценность рассказа как прозаического жанра заключается в обилии мелких деталей, которые обычно не попадают в поле зрения поэтов. Поэт больше озабочен подбором рифмы и красотой слога, а прозаик стремится придать своему повествованию как можно больше достоверности и потому насыщает его различными деталями. Например, такие рассказы, как «История Лю» Сюй Яоцзо или «Повесть о красавице Ли» Бо Синцзяня[218] содержат много интересных сведений о второй половине правления императора Сюань-цзуна, речь о котором пойдет впереди.

В Танскую эпоху начался расцвет китайской керамики. «При династии Тан взошли всходы, а при династии Сун дали плоды», – говорят знатоки, намекая на то, что в правление династии Тан появилось богатое разнообразие форм и росписи. Керамика перешагнула грань практичности, превратившись в «чистое искусство ради искусства», – наряду с чашками, вазами и сосудами начали создаваться фигуры людей и животных. Изначально фигуры предназначались для сопровождения умерших в загробной жизни, но постепенно стали украшениями быта, служащими для того, чтобы любоваться ими.

Но вернемся к императору У-цзуну, последнему из сыновей императора Му-цзуна на престоле. Современники характеризовали У-цзуна как умного, решительного и сдержанного человека. Сразу же после прихода к власти У-цзун вернул в Чанъань Ли Дэю, который пребывал в очередной почетной ссылке на должности цзедуши, и назначил его чэнсяном. Ли Дэю оставался на этой должности в течение всего правления У-цзуна, длившегося немногим более шести лет. Ставка на группировку Ли объяснялась просто: Цю Шиляну и Ю Хунчжи, стоявшим за спиной императора, было проще найти общий язык со знатными сановниками, нежели с выходцами из низов, составлявшими костяк группировки Ню. Ну а к тому времени, когда власть евнухов ослабла, Ли Дэю приобрел такое влияние на императора, что У-цзун не хотел заменять его на кого-то еще. И правильно, надо сказать, делал. Во-первых, правительственному аппарату стабильность шла только на пользу, а во-вторых, избавившись от неопределенности и необходимости бесконечно интриговать, как это было при императоре Вэнь-цзуне, Ли Дэю показал себя хорошим управленцем, которого можно было одновременно сравнить и с Чжугэ Ляном, и с Гуань Юем[219].

Помимо назначения чэнсяном, Ли Дэю получил должность шилана Чиновной палаты и титул пинчжанши. В качестве шилана он контролировал организацию и проведение экзаменов на должность, что давало возможность отбирать чиновников по своему усмотрению – те, кто не сдавал экзамен, не получали должности. Титул пинчжанши демонстрировал уважение императора к заслуженному сановнику, возвысившемуся еще во время правления императора Сянь-цзуна.

В 841 году, вскоре после возвращения Ли Дэю в столицу, империя подверглась суровому испытанию – нашествию уйгуров, которых вытесняли из родных мест южносибирские киргизские племена. Уйгурский каганат был весьма ненадежным союзником, к тому же он находился на грани распада после крайне суровой зимы 839–840 годов, сопровождаемой голодом и вспышкой какой-то эпидемии. Стремясь уйти как можно дальше от воинственных и многочисленных киргизов, каган Уге-хан вторгся в пределы Танской империи – собственно, другого выхода у него и не было. Пока киргизы грабили и сжигали уйгурские поселения, уйгуры занимались тем же самым в пограничных округах империи. Обстановка сложилась наисерьезнейшая, особенно с учетом того, что империя уже не имела былого могущества. В такой ситуации Ли Дэю показал себя мудрым, решительным и дальновидным сановником. Там, где было нужно, он применял силу, а там, где можно было обойтись без оружия, использовал подкуп – снабжал лояльные уйгурские племена продовольствием и отводил им пастбища. Кульминацией стала битва, состоявшаяся 13 февраля 843 года в пустыне Гоби, когда было убито десять тысяч уйгуров и столько же попало в плен. Место сражения получило название Шахушан («гора убитых гуннов»).