Необычная судьба - Светлана Джаарбекова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оставшись одна с детьми Люба не находила себе места, чувствовала, что ей надо что-то предпринять. Она одела Лену, Костю посадила в коляску и пошла к Маре Рябининой. Мара отнеслась очень сочувственно к ее горю и сказала, что через совнаркомовских приятелей Василия разузнает все о Полине Ростовцевой. Василий обычно обедал дома. Он подъехал на машине в начале второго и узнав, в чем дело, тут же отправился к своим совнаркомовским друзьям. И вскоре уже знал, что Полина Ростовцева не работает курьером в Совнаркоме и не проживает в принадлежащих этой организации квартирах.
– Боже мой, как я была слепа и не навела справки о Полине. Она – подсадная утка, – взволнованно говорила Люба. – Мара, я оставлю у тебя Лену и поезду к зданию НКВД, может, что-нибудь разузнаю.
– Будь осторожна, – напутствовала ее Мара.
Люба стала прогуливаться с коляской около НКВД, – может, выйдет кто-нибудь, внушающий доверие, и она сможет с ним поговорить. Спустя полчаса действительно вышел мужчина в форме и пошел по улице в ее направлении. Люба остановила его:
– Вы не посоветуете, что я могу предпринять – мою сестру арестовали из-за анекдота о Сталине. И где она, что с ней, мы не знаем.
Он помолчал, потом, глядя на маленького Костю, сказал:
– Мой вам совет, никуда не ходите, если вы понадобитесь, вас и так найдут. Вы можете только ждать. – И он пошел дальше.
Люба не спеша возвращалась к Маре.
– У Эллы может быть тюрьма, ссылка и еще то, о чем страшно подумать… Бедная, бедная маленькая Элла.
Она рассказала Маре о разговоре с работником НКВД.
– Прислушайся к тому, что он тебе сказал и перестань метаться. Ты Элле уже не поможешь. Надо только ждать и надеяться на более легкую участь, и не очень распространяйся, что она твоя сестра. Фамилии у вас разные, а это сейчас к лучшему, – многозначительно сказала Мара.
Вечером к Любе пришли Ашот с Клавдией.
– Клавочка, как ты была права насчет Полины. Как я могла потерять осторожность, – сказала Люба и заплакала.
Друзья с этого вечера стали видеться каждый день. Ашот с Клавдией приезжали с работы, брали Олега и шли к Любе. А в хорошие, сухие дни гуляли в парке. Среди людей Люба на время забывала о своем горе.
А спустя почти две недели произошло следующее…
Это была суббота, ближе к вечеру. Ашот с Клавдией оставили Олега у Тани Будариной и пошли к своим друзьям погулять по городу. Александр вел Леночку, Клава катила коляску с Костей, Ашот с Любой шли рядом.
Около спуска к реке Душанбинке они остановились полюбоваться видом на Гиссарскую долину и горы. Они повернулись, собираясь идти дальше по улице, и остолбенели. Мимо проходила невысокая женщина, чуть выше Эллы, и на ней было надето бежевое пальто с золотыми пуговицами, а воротник, манжеты, отвороты карманов были отделаны мехом тигра. Рядом с ней шли двое статных мужчин. В то время достать вещь из-за границы была величайшая редкость и совпадения быть не могло…
Люба широко открыла глаза, полные ужаса. Резко повернулась и сообразив, что произошло, крикнула им вслед: «Убийцы! Мародеры!»
Они не обернулись, а только ускорили шаг. Люба же потеряла сознание и стала оседать. Ашот подхватил ее и понес к ближайшей скамейке. Александр передал Клаве Лену, смочил в протекавшем ручье платок и холодной водой стал протирать ей лицо. Когда через несколько минут она пришла в себя и увидела склоненные над ней тревожные лица, произнесла:
– Клавочка, я никогда, никогда не оправлюсь от этого удара. Они ее, наверное, били, а она бросала им в лицо обидные фразы. Они били еще злее. А кто-то уже прикидывал, что ее пальто подойдет жене или любовнице. Мразь! Если я надеялась, что может быть она отделалась ссылкой, то теперь мне все ясно – ее нет в живых… Я никогда не оправлюсь от этого удара. Никогда.
– Все со временем тускнеет. И боль твоя тоже потеряет остроту. у тебя есть дети, муж. Ты должна жить для них.
– Может быть боль и потускнеет, но ее глаза будут всегда смотреть на меня и говорить: «что же ты, сестричка, допустила такое?». Саша, – обратилась она к мужу так, как редко его называла, – я не буду учить своих детей ни французскому, ни персидскому. Пусть знают один родной язык – русский. И пусть живут в своей стране, ее судьбою. Если моя жизнь только из-за того, что родители оказались за границей, превратилась в настоящий кошмар…. Я немного завидую тебе, Клава, что ты уже работаешь. Исполнится моему Косте полтора года, и я пойду работать. Все равно кем, пусть бумажки буду перебирать, но я буду среди людей и мне станет легче жить…
Прошло три дня после жуткой субботы. Ашот подъезжал к складу на вокзале, надо было загрузить машину. Он увидел человек десять, которые что-то рассматривали на дороге.
– Что там случилось? – спросил он из окошка прохожего.
– Женщину сбили.
Ашот боялся таких происшествий – мало ли что! Он остановил машину и подошел к толпе. На дороге лежала женщина, лицо у нее было в крови, а на каменистой дороге разметались длинные, волнистые, каштановые волосы. Рядом валялся небольшой чемоданчик.
– Видно, смешила на вокзал и уже перешла почти дорогу, но тут выскочила машина, как-то странно вильнула и сбила ее. Кажется насмерть, – рассказывал очевидец.
– Похожа по описанию на Полину. Видно, сгущались над ней тучи. Хотела уехать, но не успела, – подумал Ашот и вздохнул. – Так две красивые женщины Элла и Полина оказались связаны трагической судьбой.
Вечером при встрече с Любой Ашот рассказал о трагически погибшей женщине.
– Да, по описанию это она. Ну, что ж, я удовлетворена, хоть так судьба отомстила ей за мою сестру, – злорадно сказала Люба.
Элла была первая жертва «ежовщины» из людей, которых они близко знали и, к счастью, единственная.
В конце 1938 года вышла большая статья Сталина о перегибах в работе НКВД, о репрессиях, порой неоправданных. К этому времени старая партийная гвардия была частично уничтожена, частично отбывала ссылки. То, что надо было Сталину, он сделала, а то, что в водовороте погибли и другие, затянутые туда люди, – это было не так уж и важно. Запустив машину репрессий, Сталин теперь сваливал все на плохую работу НКВД, как в период коллективизации просчеты своей политики объяснял перегибами на местах. Ежов и его аппарат были ликвидированы, их постигла та же участь, как и их предшественников – Ягоду и его аппарат. И все-таки статья Сталина вселяла в людей надежду, что тот кошмар, который творился в стране, прекратится. Вздохнули и Клавдия с Ашотом. Кажется, они пережили страх постоянного ожидания.
Клавдия и раньше, а сейчас особенно, часто думала о Нине. Она уже знала, что аппарат Ягоды был репрессирован. Олег, возглавлявший один из отделов, только чудом мог остаться в живых. Из такой организации как НКВД по собственному желанию не уходили… А Нина с двумя детьми… Дай бог, чтобы жребий удачи, который порой выпадает одному из тысячи, достался ему!
Люба дождалась, когда Косте исполнилось полтора года. Договорилась с хорошей бездетной женщиной – соседкой за оплату присматривать за детьми, и пошла работать в горпромторг, в отдел инспектирования. Она много ходила, встречалась с людьми и ее вполне устраивала эта работа.
1940 год оказался благополучным как для страны, так и для обеих семей. В 1940 году Клавдия родила дочь и назвала ее Светланой. Это было тогда популярное имя, в честь дочери Сталина. А через три месяца Люба родила тоже дочь, которую назвали Гретой, в честь любимой актрисы Греты Гарбо. Тогда стали появляться такие имена, как Альфред, Вика, Вита, Жанна и прочие. Иван да Мария казались устаревшими…
Душанбе строился, появились первые трехэтажные дома, которые впоследствии назовут сталинским стилем – это гостиница, прекрасный театр Оперы и балета, жилой дом на улице Ленина. Продолжалось строительство и длинных двухэтажных, часто с колоннами, домов. Электричество пришло почти во весь город, и хотя его подавали на несколько часов, но по вечерам электрическая лампа стала заменять керосиновую…
А Европа уже полыхала. Фашизм расправил крылья. Война стояла у ворот страны, но, как часто бывает, ее начало стало неожиданностью.
Коломна, 2010
Часть IV. «Тыл»
В воскресный день 22 июня 1941 года друзья были в парке, они намеревались провести здесь целый день. На небольшой летней сцене должен был состояться концерт популярной симфонической музыки, шашлыки их ждали в нескольких точках парка, конечно они предполагали выпить разливного пивка, а пока сидели у детской площадки и наблюдали, как играют их дети. Здесь из громкоговорителя выразительный голос диктора Левитана объявил о важном информационном сообщении и в последовавшей затем речи Молотова было объявлено о начале войны с Германией, это был полдень в Москве, три часа дня в Душанбе (Сталинбаде). Они помолчали, новость была неожиданная и страшная.
Клавдия заговорила первая:
– Вот и пришло то, что страшнее всего… Мы – глубокий тыл, а там на западных границах уже несколько часов идут бои, гибнут люди, дети. Страшно… Если война быстро не закончится, то наши мужья, Люба, могут уйти на фронт, а на нас ляжет забота о детях, работа…
