Кремль. Отчет перед народом - Сергей Кара-Мурза

В эпохи кризисов от народов всегда отщепляются социальные группы, которые начинают осознавать себя особыми народами, иногда «новыми» (как «новые русские»). Сходство материального уровня жизни ведет к сходству культуры и мировоззрения, отношения к людям и государству, моральных норм. Это так бросалось в глаза, что премьер-министр Англии Дизраэли говорил о «расе богатых» и «расе бедных». Отцы политэкономии учили, что первая функция рынка — через зарплату регулировать численность расы бедных.

Люди богатых «иных народов» по-особому одеваются и говорят, учатся в особых школах, иногда в общении между собой даже переходят на чужой язык (как русские дворяне, начавшие говорить по-французски).

Но «этнизация» социальных групп, то есть их самоосознание как особых народов, происходит не только сверху, но и снизу. Совместное проживание людей в условиях бедности порождает самосознание, близкое к этническому. Крайняя бедность изолирует людей от общества, и они объединяются этой бедой. В периоды длительного социального бедствия даже возникают кочующие общности бедняков, прямо называющие себя «народами», даже получившие собственное имя.

Переплетение социальных и этнических способов сплочения наблюдается при внедрении в «национальные» государства Запада мигрантов из других стран. Даже во Франции, которая гордится своим опытом объединения множества народов в единую нацию французов, интеграция мигрантов не удалась — их загоняли в гетто. Французская нация, ее социальный строй и государство не справились с задачей интеграции мигрантов в общество.

Пестрая смесь негров, арабов и азиатов образовала особый социальный класс. А во втором поколении говорящие уже по-французски подростки, дети из этого класса, объединенные общим социальным положением, превратились в совершенно новый народ. Это называют новый «трайбализм» (от слова tribe — племя). Дети иммигрантов уже не следуют традициям или религиям своих отцов и дедов, они — не арабы или лаосцы, не мусульмане или буддисты. Эта молодежь, выросшая во Франции и говорящая по-французски, но не ставшая французами, сплотилась как племя, враждебное французам.

«Трайбализм обездоленных» приобретает на Западе радикальные формы. «Племена» начинают время от времени показывать свою сплоченность и степень своей вражды. Например, некоторое время назад произошел взрыв ненависти такой молодежи в предместьях Парижа. У этого племени нет ни программы, ни конкретного противника, ни даже связных требований. То, что они делают, на Западе уже десять лет назад предсказали как «молекулярную гражданскую войну» — войну без фронта и без цели, войну как месть обществу, отбросившему часть населения как обузу. Десять лет назад эта война виделась как социальная, но теперь она приобрела черты войны этнической.

У любого народа важным является представление о бедности — отношение к тому, что часть соплеменников живет в нищете. Русские культурные установки, выводимые из крестьянского общинного коммунизма и Православия, исходили из того, что бедность есть порождение несправедливости и потому она — зло. По типу распределения благ русский строй жизни и в царское, и в советское время резко отличался от Запада — в нем были сильны уравнительные принципы, предотвращающие крайнюю бедность. Во время нынешней реформы эти принципы были отвергнуты, и именно Запад был взят за образец «правильного» жизнеустройства, устраняющего ненавистную «уравниловку». Отрицание уравниловки и есть оправдание бедности, придание ей законного характера.

Реформа действительно делит наш народ на две расы, живущие в разных мирах и как будто в разных «Россиях», — на богатых и бедных. Тонкая прослойка «среднего класса» уже не может их соединить, и они расходятся на два враждебных народа. Этот раскол еще не свершился окончательно, но мы уже на его пороге.

От тела народа «внизу» отщепляется общность людей, живущих в крайней бедности. В результате реформ в РФ образовалось «социальное дно», составляющее около 10% городского населения, или 11 млн. человек. Сложился и слой «придонья», размеры которого оцениваются в 5% населения (7 млн. человек). Как сказано в отчете социологов, находящиеся в нем люди «испытывают панику» — они еще в обществе, но с отчаянием видят, что им не удержаться в нем. Постоянно испытывают чувство тревоги 83% неимущих россиян и 80% бедных.

Общий вывод социологов в главном журнале Российской Академии наук «Социологические исследования» таков: «В обществе действует эффективный механизм «всасывания» людей на «дно», главными составляющими которого являются методы проведения нынешних экономических реформ, безудержная деятельность криминальных структур и неспособность государства защитить своих граждан».

Это — образование пропасти, отделяющей от русского народа общность величиной около 18 миллионов человек. При этом и большинство становится не вполне русскими: признать нищету ближних как норму жизни — значит отвергнуть русскую культуру и Православие.

Если мы заговорили о Православии, то следует подробнее остановиться и на этой теме. Отношение к Православию — одна из самых деликатных проблем, но говорить о ней приходится — не вдаваясь, конечно, в сокровенную суть религиозной веры и научного знания, а рассуждая о жизни грешных людей на грешной земле. То есть о делах общества.

Суть проблемы такова. От начала рода человеческого и поныне человек обладает двумя уникальными способностями — сознанием религиозным и сознанием рациональным. Первое позволяет его мыслям проникнуть в «потусторонний мир», познать великие истины через Откровение. Второе — познавать «естественные» законы земного бытия, открывать причины вещей и использовать это знание в обыденной жизни; для этого разум выработал много методов и инструментов (четыре века назад и такой мощный метод, как наука).

Спор о том, какой тип сознания человеку нужнее, смысла не имеет. Без каждого из них человека просто не существует, хотя он не всегда отдает себе отчет о значении того и другого. Хороший пример — атеизм или «вера в то, что Бога нет». По своему типу сам атеизм относится к числу религиозных воззрений. Богословы иногда применяют даже понятие «естественный религиозный орган» человека — его неуничтожимая способность видеть мир в понятиях, не сводимых к инструментам рационального мышления, ощущать святость бытия.

Одинаково важны оба типа сознания для соединения людей в племена, народы и нации. Именно религиозная мысль породила первые общественные представления и соединила людей в этнические общности, отличимые от других. Религиозное чувство стало и тем корнем, из которого возникла культура. Если взять поздние этапы развития человечества, то увидим, что народы и нации сложились в культурах, питающихся от великих мировых религий. Можно сказать, что русский народ создан Православием, как арабские народы — Исламом.

Сегодня даже можно слышать, что «русскость — это Православие». Но это — поэтический образ. Признать это значило бы «национализировать» религию, лишить ее вселенского смысла. «Создавая» народы, религия переплетается с множеством нитей из чисто «земного» материала. Так возникают православные русские и православные греки или румыны.

В моменты кризисов эти нити в местах соприкосновения испытывают отторжение — возникает раскол. Мы знаем о расколе русских, вызванном противостоянием двух ветвей в самом Православии. Другой, не столь глубокий, раскол возник в начале XX века из-за конфликта религии с идеологией в период революционного потрясения — они оказались по разные стороны фронта. Это два разных блока мировоззрения. Сейчас назревает новое разделение — по линии раздела между религиозным и рациональным сознанием. Его признаком служат, например, споры о преподавании в школах эволюционного учения о происхождении человека.

Это разделение во многом вызвано тем, что к религии прильнула большая доля интеллигенции, воспитанной в научном мышлении. У этих людей возникла сложная проблема совмещения веры и знания. Духовный кризис приводит к шатаниям и крайностям, к попыткам «рационализации религии» или, наоборот, внедрения религии в рациональность. Такое смешение порождает расколы, которые русским сегодня совершенно не нужны.

Философ, который много об этом думал, — Ницше. Многие его установки мы не принимаем. Но он хорошо выразил общее правило: «Высшая культура должна дать человеку двойной мозг, как бы две мозговые камеры: во-первых, чтобы воспринимать науку и, затем, чтобы воспринимать не-науку; они должны лежать рядом, быть отделимыми и замыкаемыми и исключать всякое смешение; это есть требование здоровья. В одной области лежит источник силы, в другой — регулятор».

И наши, и западные социологи непрерывно изучают вопрос о расколе народа — нас облепили электродами и датчиками, как испытуемых. Людям предлагают десяток типичных «межгрупповых противоречий» и просят указать, по мнению опрашиваемых, главные. Самым острым население считает противоречие между богатыми и бедными. Второе место — противоречия между русскими и нерусскими. Вот два главных разлома, их видят все — богатые и бедные, русские и нерусские. Не будем, как страус, прятать голову в песок от этой тяжелой реальности. Но не будем и рвать на груди рубаху, возбуждая эмоции. Эту реальность надо понять — и найти способ ее преобразовать. Причем преобразовать, не доводя дело до катастрофы тотальной, которая всех испепелит. Это мы всегда успеем.