Генеральская правда. 1941-1945 - Юрий Рубцов

23 июля Ватутин докладывал Верховному Главнокомандующему: «В результате двадцатидневных напряженных боев войска фронта 23.7.1943 г. вышли на основной, ранее занимаемый ими оборонительный рубеж, успешно завершив фронтовую оборонительную операцию на белгородско-обоянском направлении.

В период с 4 по 11.7 войска 6-й гв. армии во взаимодействии с частями 1-й ТА и правофланговыми частями 69-й армии, нанеся большие потери основной группировке противника, остановили его продвижение на обоянском направлении. 12—14.7 попытки сильных танковых групп противника прорваться... на Прохоровку в обход сильной обороны на подступах к Обояни были отбиты. К этому же времени было остановлено наступление белгородской группировки противника на корочанском направлении. 16.7 войска центра и левого крыла фронта, нанеся противнику большие потери в предшествующих боях, после перегруппировки перешли в контрнаступление и к исходу 23.7 вышли на основной рубеж обороны...

В итоге задуманное по плану "Цитадель" наступление противника закончилось для него полным провалом»[160].

Интересно, что противник видел картину сражения с точностью до наоборот. Манштейн писал, что командование группы армий «Юг» вынуждено было прекратить сражение, «может быть, перед самой победой». Какое преувеличение!

Тем не менее победные реляции Ватутина не отражают всей сложности и драматизма происходившего на южном фасе Курской дуги. Именно здесь враг вклинился в нашу оборону на 30—35 км, тогда как на северном — не более чем на 12. Это во многом объяснялось тем, что группа армий «Юг» была сильнее группы армий «Центр», тогда как именно против последней советское командование сосредоточило большую часть сил. Малорезультативным оказался контрудар, нанесенный силами 5-й общевойсковой и 5-й гвардейской танковой армий — последняя была измотана под Прохоровой и после Курской битвы, как и другие танковые армии, участвовавшие в сражении на «Огненной дуге», отведена на переформирование. Однако и здесь вина не только Ватутина, но и Ставки, которая направила контрудар в лоб, а не под основание вражеского клина.

20 октября 1943 г. Воронежский фронт был переименован в 1-й Украинский. Но фактически он получил право именоваться таковым еще на заключительном этапе Курской битвы. Именно тогда, в августе, войска, ведомые генералом армии Ватутиным, действуя на белгородско-харьковском направлении, приступили к освобождению от гитлеровских захватчиков многострадальной Украины.

При проведении Белгородско-Харьковской операции в ее первый же день 3 августа 1943 г. возникла следующая ситуация. На участке прорыва Воронежского фронта в наступление перешла 5-я гвардейская армия. К середине дня ее части и соединения продвинулись всего на 4—5 километров. Тогда для наращивания удара Ватутин ввел в коридор, образовавшийся во вражеской обороне, первый эшелон 1-й и 5-й гвардейской танковых армий. Это был первый в Великой Отечественной войне пример использования для развития успеха в качестве подвижной группы фронта сразу двух танковых армий.

Командовавший в те дни 1-й танковой армией маршал бронетанковых войск М.Е. Катуков позднее вспоминал: «В памяти моей запечатлелось грандиозное движение советских танков, вошедших в прорыв. Мы шли па правой стороне пятикилометрового коридора двумя корпусными колоннами. Слева таким же порядком двигалась 5-я гвардейская армия. Нас прикрывала с воздуха эскадрилья "яков". Между колоннами сохранялась зрительная связь. За всю войну еще никто из нас не видел такого скопления советских танков на столь узком участке фронта. Пройдя коридор прорыва, корпуса развернулись и вступили в бой с гитлеровцами»[161].

Танковые корпуса завершили прорыв тактической обороны противника и, продвигаясь к югу, разобщили томаровский и белгородский узлы его сопротивления. Нанося глубокий рассекающий удар, армии фронта продвинулись вперед на 30 километров! 4 августа подвижная группа Воронежского фронта преодолела с боями уже 50 километров, а к исходу 7 августа танковые объединения продвинулись вперед более чем на 100 километров и мощным ударом рассекли вражескую оборону на две части. Между немецкой 4-й танковой армией и оперативной группой «Кемпф» образовалась 55-километровая брешь. Начиналась борьба непосредственно за овладение Харьковом.

Дальнейшие события, однако, показали, насколько опасно было увлекаться даже такому обычно весьма осмотрительному военачальнику, каким был Ватутин. Командование Воронежским фронтом недооценило угрозу со стороны накапливавшего силы противника. Продвижение наших войск продолжалось без достаточного закрепления отвоеванных рубежей и обеспечения флангов. Немцы воспользовались этим и нанесли мощные контрудары: 11 августа из района южнее Богодухова, а 18—20 августа — из района западнее Ахтырки. Фронт понес чувствительные потери и был потеснен к северу.

22 августа 1943 г. в 3 часа ночи из Ставки генералу Ватутину ушла директива, подписанная Сталиным. Не только подпись, но и сам стиль директивы указывает, что она продиктована лично Верховным:

«События последних дней показали, что Вы не учли опыта прошлого и продолжаете повторять старые ошибки как при планировании, так и при проведении операций. Стремление к наступлению всюду и к овладению возможно большей территорией, без закрепления успеха и прочного обеспечения флангов ударных группировок, является наступлением огульного характера». Упрекнув полководца в напрасных жертвах и в утрате выгодного положения для разгрома харьковской группировки противника, Сталин заключил: «Я еще раз вынужден указать Вам на недопустимые ошибки, неоднократно повторяемые Вами при проведении операций, и требую, чтобы задача ликвидации ахтырской группировки противника, как наиболее важная задача, была выполнена в ближайшие дни»[162].

Верховный приободрил Ватутина словами, что решение поставленной задачи — в его силах. Справедливости ради следует сказать, что к моменту издания директивы обстановка уже изменилась к лучшему и контрудар противника был отбит. Действия правого крыла Воронежского фронта стали более организованными, чем воспользовался И.С. Конев, войска которого 23 августа штурмом взяли Харьков.

По требованию Ставки ВГК после овладения Харьковом не предполагалось никакой паузы. Увы, Верховный Главнокомандующий был не всегда последователен: подчиненных учил не разбрасываться, не распылять силы и средства, непременно закреплять успех, однако сам подчас не понимал, что время, затраченное на перегруппировку сил, потом с лихвою окупится. Перед войсками Воронежского фронта была поставлена задача форсировать Днепр с ходу и как можно быстрее взять Киев. Предполагалось во что бы то ни стало воспрепятствовать планам противника собраться с силами за оборонительными сооружениями так называемого «восточного вала», наспех построенного по правому, обрывистому берегу Днепра.

Выполняя директиву Ставки, войска фронта к концу сентября захватили на Днепре девять плацдармов, из которых наиболее перспективными были два: букринский (южнее Киева, в районе городка Великий Букрин) и лютежский (севернее, у села Лютеж).

Особое внимание генерал армии Ватутин обратил на букринский плацдарм: он был расположен ближе к Киеву, форсирование на него оказалось более удобным, в результате здесь удалось сосредоточить значительное количество войск. Однако чем дальше, тем больше выявлялись и минусы плацдарма — прежде всего сильно пересеченная местность, препятствовавшая эффективному использованию главной ударной силы — танковых войск.

На это обратил внимание представитель Ставки Г.К. Жуков, поставивший перед командующим фронтом вопрос, не следует ли подумать над нанесением главного удара с лютежского плацдарма. Но Ватутин настаивал на уже избранном варианте: на букринский плацдарм были стянуты основные силы фронта, включая 3-ю гвардейскую танковую армию, их переброска в иной район сопровождалось бы большой потерей времени.

12 октября началось наступление, но упорные двухнедельные бои, стоившие огромных жертв[163], не дали заметных результатов. Ватутин принял в сложившихся условиях единственно правильное решение: все атаки прекратить, войскам закрепиться на достигнутых рубежах. По телефону он доложил Сталину, что дальнейшие попытки нанесения основного удара с букринского плацдарма бесперспективны. В этих целях он предложил использовать лютежский плацдарм.

Предстояло передислоцировать войска вдоль фронта с двойным форсированием рек Днепр и Десна. Если же учесть, что переброске подлежала танковая армия и сделать это было необходимо в строжайшей тайне, то, вероятно, Ватутин не исключал и отказ на свое предложение. А может, и более радикального решения, но уже в отношении его самого. Однако Москва согласилась с командующим фронтом, тем более что его поддержал и маршал Жуков.