Иван-Царевич - Питер Морвуд

К примеру, с мужьями сестриными...

Вновь опустился на колена борон, моля Бога, чтоб явил милосердие к балбесу, чья доброта злом обернулась, и для него самого прежде всех. Окончив молитвы, откупорил он первую каменную флягу, осенил Ивана и себя крестным знамением и окропил чистейшей мертвой водою обезображенный труп. С головы до пят окропил, потом от плеча к плечу.

- Крещу тебя и сам крещусь, будь снова целым во славу Божию! - твердил он, опустошая флягу.

Затаил он дыханье, когда серебристая дымка окутала Ивановы останки, ровно туман в сумерках. И не надо бы глядеть, да не мог отвести очей зачарованных при виде того, как исчезают багровые шрамы на коже, как благодаря искусной ворожбе его делается тело целехонько, как одевается оно в полотно, да в бархат, да в шелка, да в меха, словно б никогда и не заносил над ним Кощей топора своего.

Покамест надежды сбываются. Теперь осталось окропить зятя живою водой. Отчего бы и ей не исполнить все его чаянья, как мертвая исполнила? Поднес Ворон к глазам вторую флягу, будто мог видеть сквозь камень и прочесть в воде, не напрасны ль труды его. Весь взопрел, покуда вытащил тугую пробку, и повеяло на него пряным земным духом. Может ли навредить человеку запах полевых цветов, да зеленеющего ковыля степного, да животворного дождя? Ворон еще раз перекрестился и, помолясь, начал кропить Ивана живой водой.

Черна была вода и так холодна, что пар из фляги шел. Брызнул на руки, на ноги, повыше сердца да промеж бровей, тут вода вся и вышла.

Но ничего не стряслось.

Уставился Михаил, князь Темного Леса, на флягу, и едва не сорвалось с уст его такое словцо, какие добрым христианам вовек произносить заказано.

Да не успел, благодаренье Богу, потому открыл Иван-царевич очи и зевнул, точно пробудившись от долгого сладкого сна.

- Мать моя,- вымолвил он,- шея-то как болит, аж в голове отдается!

Михаил хотел обнять дорогого зятя, сказать ему, что все дурное позади, что вырвал он его из ледяных объятий смерти, но, услыхав такие речи, откинулся на прибрежный песок соленого Азовского моря и хохотал, покуда челюсти не свело.

Глава восьмая. О ТОМ, КАК ИВАН-ЦАРЕВИЧ ПРИИСКАЛ СЕБЕ РЕЗВОГО КОНЯ.

- Мертвый? - переспросил Иван.- Как так - мертвый? Он уже успел словом перемолвиться с Михаилом, когда вернулись Финист и Василий. Братья вмиг смекнули, что он ни сном, ни духом не помнит, как очутился на берегу в окруженье зятьев. Три сына Чародеевых обступили его в надежде, что он им все обскажет, а он нес всякую околесицу - видать, еще не в себе был. Тер занемевшую шею, сыпал проклятьями. Они изо всех сил удерживали смех, да как тут удержишь, когда он с каждым разом такое отмочит, что поневоле за живот хватаешься. Самое страшное уж было позади, и братья пришли в доброе расположенье духа, какое бывает после обильных возлияний.

А Ворона дурацкая смешливость братьев забавляла не менее, чем тех неведенье бедного Ивана.

- Мертвый, Ваня, мертвый. Да и то сказать, затруднительно в живых остаться опосля того, как башку тебе снесут.

Иван-царевич глаза выпучил - не иначе, шутят над ним зятья. Он окончательно в том утвердился, увидав, что Финист с Васильем усердно рты рукой прикрывают. Михаил, однако, и бровью не повел.

- Насмешки строить вздумали! Да на мне был железный ворот, который ни один меч...

- Он и теперь на тебе,- нетерпеливо перебил князь Темного Леса.- Разуй глаза-то, прежде чем дураком себя выставлять.

Что-то страшное расслышал он в голосе зятя, оттого, несмотря на боль в шее, не захотелось боле Ивану до нее дотрагиваться. А когда рука все ж нащупала рубец на железном вороте, побелел царевич, будто пена морская, что плескалась позади них, и опять стал похож на мертвеца, каким был, покуда Ворон не окропил его живой водою.

Глянул он на зятьев невидящим взором и ничего не сказал, а с трудом поднялся на ноги и медленно побрел по берегу, шелестя высохшею травой под ногами. Братья двинулись было за ним, да отстали, повинуясь знаку Михаила. Долго ждали они, но вот Иван вернулся, только ворот уж не украшал его шею, но нес его царевич двумя пальцами, будто змею ядовитую. Рассеченные половинки звякали друг о друга, как звон погребальный, ежели не учитывать, что на сей раз покойник из гроба восстал и пошел прочь с погоста.

- Хоть разум велит, а не верится,- прохрипел он, тараща глаза на ворот горькое напоминанье обо всем, что с ним сталося.- Неужто я был покойником? Неужто Кощей меня убил?

- А мы тебя воскресили, чтоб ты с ним расквитался,- добавил Василий, позабыв про то, как животом маялся, и обретя всегдашнюю свою веселость.- Чтоб той же монетой ему отплатил.

- Так, да не так, Вася,- возразил Финист Ясный Сокол.- Кто ж его теперь пустит в темное Кощеево царство? Ведь нету у него иной защиты, чем возвращенная жизнь? А ну Кощей опять ее отымет? Нам ли не знать, как он это умеет!

- И верно,- согласился Орел.- Ты, Ванюша, мог бы многих бед избежать, кабы разум имел и наперед к нам обратился.

- Золотые слова! - кивнул Финист.

- Никакого "наперед" у меня не было! - отрезал Иван.- Кощей мне сам сказал, что опосля нового месяца уж не будет спасенья Марье Моревне, навеки останется она его пленницей. Жена моя до сих пор там, а вы мне о разуме талдычите!

Чародеи смущенно переглянулись. Михаил головешкой чертил какие-то фигуры на песке - вроде ничего не значащие фигуры, но, как поглядишь на них, боязно делается и либо сразу взор отводишь, либо уж боле не оторвешься. Иван сумел отвести и встретился со спокойным взглядом зятя.

- Не кипятись, Иванушка,- вымолвил Ворон.- Никто тебе не предлагает бросить Марью Моревну в беде. Ты побереги свой гнев да свою гордость до той поры, пока мы не придумаем, что дале делать. Вчера полнолунье было, так что уж на разговор-то времени у нас хватит.

Разговор длился по малой мере час. Сперва князья долго расспрашивали Ивана, потом стали промеж собой совещаться. Ивану казалось, однако, что ни Финист, ни Василий, ни даже мудрый Михаил не видят и не понимают, в чем загвоздка. Иначе хоть один из них сказал бы, где таится погибель Кощея. По-ихнему выходило, что его надобно снова в подземелье запереть, но как это сделать, опять-таки никто не обмолвился.

Неловко было Ивану-царевичу признаваться в том, что не мыслит он иного пути, кроме убийства. Но когда поделился он своей мыслью с зятьями, те лишь посмеялись над его щепетильностью.

- Да в своем ли ты уме, Ваня?! - воскликнул Финист.- Старый хрыч тебе голову снес! Отплатить ему тем же было б только справедливо, но как этого достичь, чтоб он заново не воскрес?

- Ну спасибо, зятюшка, утешил! - осердился Иван.- Что толку в твоих мудрых речах, коль у меня все одно руки связаны?

Василий посмеялся над оплошавшим Финистом. А Михаил сидел свесив голову и теребил головешку в руках, покуда всю не раскрошил.