Почти как люди - Клиффорд Саймак

Мы подошли к лаборатории Стирлинга, и Джой протянула мне ключ. Немного повозившись, я наконец попал ключом в скважину, повернул его и распахнул дверь.

Мы вошли, и я закрыл за нами дверь. Щелкнул замок.

Комната была слабо освещена: на лабораторном столе мерцала крохотная спиртовка, которая - я был в этом уверен - раньше тут не горела. А у стола на высоком табурете восседала какая-то странно искривленная фигура.

- Добрый вечер, друзья, - произнесла фигура.

Я безошибочно узнал этот звучный, отлично поставленный голос.

На табурете сидел Этвуд.

25.

Мы застыли на месте, пожирая его глазами, а он вдруг захихикал. Возможно, он собирался разразиться хохотом, но из его горла вырвалось лишь жалкое хихиканье.

- Если я выгляжу несколько необычно, - сказал он, - то это потому, что я здесь не весь. Я частично вернулся домой.

Теперь, когда наши глаза немного привыкли к полумраку, мы разглядели его получше - он был скрючен, кривобок и как-то даже маловат для человека. Он был невероятно худ, одна рука короче другой, а лицо перекошенно и деформировано. И однако же, одежда сидела на нем как влитая, словно была сшита с учетом всех его физических недостатков.

- На то есть еще одна причина, - заметил я. - Вы ведь лишились своей модели.

Я порылся в кармане пальто и выудил маленькую куклу, которую подобрал на полу в подвале усадьбы «Белмонт».

- Я далек от того, чтобы использовать это вам в ущерб, - сказал я.

Я швырнул ему куклу, и, несмотря на скудное освещение, он ловко поймал ее укороченной рукой. И едва кукла коснулась его пальцев, она моментально растворилась в нем, словно его тело или рука были ртом, который в мгновение ока всосал ее.

Его лицо обрело симметрию, руки сравнялись в длине, бесследно исчезла кривобокость. Но зато одежда теперь сидела на нем прескверно, а короткий рукав пиджака едва прикрывал половину руки. И он все еще был меньше, гораздо меньше того Этвуда, которого я помнил.

- Благодарю,. - сказал он. - Это помогает. С ней значительно легче сохранять свой облик - не нужно так сосредоточиваться.

Рукав вырастал на глазах, постепенно закрывая руку. Менялась и остальная одежда, приспосабливаясь к новой форме его тела.

- Хлопот не оберешься с этой одеждой, - вскользь заметил он.

- Вот почему в вашей конторе, в той, что в центре города, собран такой богатый гардероб.

Это его слегка ошеломило, но он тут же опомнился.

- Ах да, ведь вы же и там побывали. Просто я запамятовал. Должен сказать, мистер Грейвс, что вы весьма оперативны.

- Профессиональное качество, - объяснил я.

- А кто это с вами?

- Простите, забыл вас представить. Мисс Кейн, мистер Этвуд.

Этвуд воззрился на нее.

- Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что никогда не встречал более бестолковой системы воспроизведения себе подобных, чем ваша, человеческая.

- А нам она нравится, - заявила Джой.

- Но она же такая нескладная и громоздкая, - возразил он. - Вернее, вы сами сделали ее такой, загромоздив обычаями и нравственными установками. Полагаю, что в других отношениях она безукоризненна.

- Вам это, конечно, не известно, - заметил я.

- Мистер Грейвс, - произнес он, - вам, должно быть, понятно, что, копируя ваши тела, мы вовсе не обязаны заниматься всеми видами деятельности, вытекающими из функций этих тел.

- Копируете наши тела, - проговорил я. - А может, кое-что еще? Скажем, бомбы, которые подкладывают в машины.

- Безусловно, - согласился он. - Это проще простого.

- Или капканы, которые устанавливают перед дверью?

- О, это тоже простой механизм. Как вы понимаете, в нем нетрудно разобраться. Вот если что посложнее - это уже не по нашей части.

- Но почему именно капкан? - спросил я. - Ведь вы себя этим выдали. До этого я даже не подозревал о вашем существовании. Мне и во сне не снилось, что на свете могут быть такие, как вы. Если бы не капкан…

- Вы бы все равно узнали о нас, - сказал он. - Вы из тех, кто способен сообразить, что к чему. Дело в том, что мы взяли вас на заметку. Мы изучили вас куда лучше, чем вы сами. Мы знали, на что вы способны и как, вероятнее всего, себя поведете. К тому же мы немного осведомлены о событиях ближайшего будущего. Правда, это бывает не всегда, но случается, что мы их можем предсказать. Есть ряд факторов…

- Да погодите вы, черт вас возьми, - перебил я его. - Вы говорите, что изучили меня. Но, конечно, не только меня, так ведь?

- Конечно. Мы знали кое-что о каждом из вас, о каждом, кто мог оказаться в таком положении, что рано или поздно догадался бы о нашем существовании. Сюда относятся репортеры, юристы, ряд чиновников государственных учреждений, крупнейшие промышленники и…

- И вы их всех разобрали по косточкам?

Он едва сдержал самодовольную усмешку.

- Всех без исключения.

- И взяли под прицел не только меня?

- Что за вопрос! Таких, как вы, оказалось не так уж мало.

- А потом появились капканы, бомбы и…

- О, самые разнообразные приспособления, - заверил он меня.

- Вы их убили! - взорвался я.

- Если вы настаиваете, назовем это так. Однако, чтобы вы не слишком фарисействовали, считаю своим долгом напомнить, что вы вернулись сейчас сюда с твердым намерением вылить в раковину какую-нибудь кислоту.

- Не спорю, - согласился я, - но теперь мне ясно, что это ничего б не дало.

- Вполне возможно, - сказал Этвуд, - что вы бы меня уничтожили - если не полностью, то по крайней мере большую часть моей персоны. Я ведь сидел в канализационной трубе.

- Я бы избавился от вас, - сказал я. - Но не от остальных.

- Что вы имеете в виду? - спросил он.

- Уничтожишь вас, а ваше место займет другой Этвуд. Стоит только вам захотеть, и в любой момент может появиться другой Этвуд. Честно говоря, я не вижу смысла в бесконечном уничтожении Этвудов, если на случай необходимости у вас всегда есть под рукой запасной.

- Право, не знаю, - задумчиво проговорил Этвуд. - Никак не постигну вашу породу. В вас, людях, есть нечто не поддающееся определению и, по-моему, совершенно бессмысленное. Вы устанавливаете для себя правила поведения, кропотливо разрабатываете модели своих убогих социальных систем, но вы не систематизируете самих себя. В какой-то момент вы можете проявить поразительную глупость, а в следующую секунду блеснуть гениальным умом. И самый страшный ваш порок, самое в вас ужасное - это молчаливая, прочно въевшаяся в вас вера в судьбу. Не в чью-нибудь судьбу, а именно в вашу. Даже думать об этом и то противно.

- А вот вы - вы бы не затаили на меня зла, облей я вас кислотой, - заметил я.