Синий треугольник - Владислав Крапивин

— Да пошутил я, пошутил! Что такого?

— Шуточки у вас, боцман… — сказал я словами старого анекдота.

— А что, пошутить нельзя? Люди всегда шутят, если им хорошо.

Я прислушался к себе. Мне было не очень хорошо. Оно и понятно — горечь близкого прощания.

— А тебе хорошо, Ерошка?

— А разве плохо? Ведь Город уже на горизонте!

Город и правда по-прежнему виднелся на горизонте. Но был он далеко-далеко, за толщей струящегося воздуха.

«Как-то зыбко все, непрочно…» — подумал я. Нет, не подумал, а, видимо, произнес. Потому что Ерошка веско возразил:

— Нет! Есть там и прочное. Очень даже…

— Что именно?

— Не что, а кто.

— Кто?

Тихо, но с прежней вескостью он произнес:

— Мама.

А, вот оно что! Наконец-то!

— Твоя мама?

То ли мне показалось, то ли он все же сказал одними губами:

— И твоя… Переспрашивать я не стал. Не посмел. Солнечные луга звенели тишиной и кузнечиками. В этом звоне чего только не почудится!

Я лишь спросил:

— Ну а… кто еще там есть?

Ерошка глянул исподлобья. Быстро и лукаво. То ли случайно, то ли с какой-то мыслью провел большим пальцем по груди. По слову SERAFIMA.

Пространство зазвенело сильнее, напряглось и последний раз перевернуло громадный, во всю ширину лугов и неба, прозрачный лист. Я мотнул головой. В ушах шумел теплый очищающий ветер. Было непонятно, как полминуты назад я не хотел туда! Отчего сомневался? Как мог думать, что обойдусь без тех, кто в Городе? И без этого вот… который опять, забывшись, мазал пятерней волосы. И поглядывал виновато…

А Еська! Получилось бы тогда, что я так и не нашел ее!..

— Так идем же! — Я хотел опять вскинуть Ерошку на плечи. Но он откачнулся:

— Не надо… Я уже сам могу. Не болит…

— Ладно. Пошли… — Я протянул Ерошке руку. Но он отступил. Сникший, потускневший.

— Ты иди… — И глаза его намокли.

— Да что с тобой? — Ведь пять секунд назад все было хорошо!

— Ты иди… — сипло повторил Ерошка. — Сам… — А ты?

— А мне нельзя. То есть не получится…

— Да почему?!

— У меня нет твоего таланта. Ну, воображения…

— Что за чушь ты несешь!

— Это ведь ты придумал Город. Своим воображением. А не моим…

Некогда было спорить. Ерошка опять куда-то ускользал от меня. И я сказал отчаянно:

— При чем тут воображение! Пойдем без него!

— Даль-то какая… — прошептал он.

— Ну и что? Дойдем когда-нибудь! Ерошка глянул исподлобья.

— Один-то ты можешь сразу… Представил, что ты уже там, раз — и готово. А со мной…

— А без тебя я никуда не пойду. Ты что, с ума сошел? Как я… без тебя?

Я присел перед ним, взял за кисти рук, притянул. Он смотрел в сторону, посапывал виновато.

— Ерошка… Почему ты захотел, чтобы я тебя оставил? Он надул губы. Все так же глядя вбок, выговорил:

— Я не захотел. Наоборот… Но надо было, чтобы ты очень позвал меня с собой. Без тебя мне туда не попасть…

— Я и зову ОЧЕНЬ!

— Правда? — он стрельнул в меня быстрым зеленым взглядом.

— Вот балда! Нет, ты в самом деле заработаешь по шее! Ерошка заулыбался, оттаивая:

— Тогда ладно. Тогда идем… Но учти, что это насовсем. Опять была в его словах какая-то опаска. Но я только спросил:

— А если я возьму тебя на плечи и представлю, что оба мы уже там? Получится?

— Не получится… Да и зачем нам это? Дойдем как-нибудь без хитростей…

— Конечно, дойдем!

— Только учти: Город гораздо дальше, чем кажется…

— Но ведь все равно он же есть!

— Да. И мне туда очень надо.

— Потому что… со мной? — осторожно спросил я.

— С тобой… И со всеми, кто там есть…

Мы пошли. Ерошка поглядывал на меня, а потом, поймав мой взгляд, начинал смотреть под ноги. Перед ним по землистой колее прыгали два кузнечика. Будто два братишки. Или… братишка и сестренка?

Я вспомнил Еську и вдруг понял, что она очень похожа на Серафиму. Да… Несмотря на то, что Серафима круглолицая, а Еська вся такая… остроугольная. А еще они обе были похожи на девочку с портрета, который я, восьмилетний, видел в мастерской старого Гольдштейна.

Трава стала ниже, кое-где между нею теперь виднелись песчаные проплешины. Сам не знаю отчего, я сказал:

— Может быть, мы встретим здесь Травяного Зайца.

— Травяного и Песчаного, — с пониманием уточнил Ерошка.

— Да…

— И он пойдет с нами! Хватит уж ему болтаться неизвестно где!

— Но он же охраняет Синего Треугольника, — осторожно напомнил я.

Ерошка хмыкнул.

— Думаешь, Треугольник все еще сидит в твоем ящике?

— А где он?

— Он… везде.

— Откуда ты знаешь?

— Ну… знаю, вот и все.

…Он и правда знал многое. Он сделался вдруг разговорчивым и, шагая рядышком, начал рассказывать, что будет дальше.

Сначала мы встретим Травяного и Песчаного зайца («И я скажу ему спасибо за патефон», — подумал я.) Потом, к вечеру, дорога приведет нас к асфальтовому шоссе с машинами, с автобусными остановками, автозаправками и уютными трактирчиками на обочинах. И мы увидим там павильончик, одна из стен которого будет сплошь из стекла. Это — фотомастерская Моти Гольдштейна. Для проезжих водителей, пассажиров и всякого дорожного люда.

Мотя, качая головой и удивляясь рассказу о наших приключениях, накормит нас ужином, а после спросит: не подбросить ли нас до Города на машине. Потому что нас там ждут. Вчера на велосипеде приезжала большеглазая конопатая девчонка и спрашивала: не появлялись ли тут длинный небритый мужчина и мальчик в футболке с надписью «Серафима»? Мотя сказал, что пока не появлялись, но появятся непременно, раз она ждет.

«Ну, я задам этому трубочисту», — пообещала девочка и укатила.

«Непонятно, кого она имела в виду», — сокрушенно скажет нам Мотя.

«Меня», — гордо сообщит Ерошка и, улыбаясь, ляжет щекой на стол.

Мотя снова скажет о машине, но Ерошка уже будет спать, причмокивая губами рядом с тарелкой, где останется недоеденной рисовая каша с повидлом.

Ерошку мы уложим на топчане, под холщовой декорацией, изображающей пароходную палубу. Травяной и Песчаный Заяц с перемазанной повидлом рожицей уляжется у него в ногах. А мы с Мотей будем сидеть за бутылочкой «Каберне» и разговаривать до середины ночи. О чем? Ну, это отдельная повесть…

Утром, после завтрака, Мотя вновь напомнит про машину. Но мы с Ерошкой двинемся пешком. Славно идти не спеша, когда впереди только хорошее. Ожидание хорошего — это уже само по себе радость.

(ВРОДЕ КАК ЭПИЛОГ. ДА?..)

…Ерошка в самом деле завел себе собаку и назвал ее Макака`. Это милая кудлатая дворняга с желтыми глазами и репьистым хвостом. Очень дружелюбная. Она сразу подружилась с котенком Томасом, которого принесла откуда-то Еська. А еще у нас живет лошадка-пони, которую зовут Шоколад. Еська утверждает, что «шоколадное» имя приносит счастье. Мы все знаем, что Шоколад — это обросшая коричневой шерстью деревянная коняшка, которая принесла Еську прямо в Город, избавив ее от многих опасностей и бед…