Чумазая принцесса - Джин Флей

С полминуты мы смотрели друг на друга: я смущенно-виновато с корточек, а Фрэнк укоризненно, будто ничего иного от меня и не ожидал, с высоты своего внушительного роста. Наконец этот ракурс мне совсем разонравился, я встала и, понурив голову, поплелась обратно. Фрэнк направил меня к себе в комнату, в своей комнате я у него из доверия вышла.

Покорно разделась и легла на край кровати, но Фрэнк меня к себе передвинул. Я напомнила ему, что у него завтра тяжелый день, но Фрэнк проворчал, что ничего не поделаешь, придется ему как следует заняться со мной, чтобы у меня не осталось сил сотворить еще одну глупость.

Он так постарался, что засыпала я с глубоким чувством вины.

Это совсем ненадолго задержало рассвет, лишь на тот краткий миг, пока у меня глаза закрывались, потому что, когда я их через какую-нибудь минуту-другую в панике распахнула, не то что рассвет, а и сам день был уже в полном разгаре.

На ходу натягивая джинсы, я подлетела к дверям, которые дергала и высаживала плечом, пока не убедилась в тщете своих комариных усилий. Оставалось окно, но и там с налета ничего не получилось, потому что прямо перед своим носом я обнаружила приклеенную скотчем записку.

В ней Фрэнк сообщал, что, во-первых, на этой стене нет никаких выступов, перед тем как вылезать, я должна в этом убедиться; во-вторых, окно находится под пристальным наблюдением его человека; в-третьих, если я проголодаюсь, мне достаточно позвонить по внутреннему телефону; в-четвертых, вместе с горничной зайдет охранник, предупрежденный о моих злостных намерениях; в-пятых, пацаны на несколько дней отправлены на побережье; в-шестых, он меня любит; в-седьмых, несмотря на шестой пункт, не пощадит, если я попытаюсь сбежать; в заключение целует и надеется, что я буду его послушной женой.

Я раз двести пятьдесят недоверчиво вчитывалась в шестой пункт и где он меня целует, опуская все остальное за ненадобностью, пока не поверила и не спрятала это замечательное послание поближе к ликующему сердцу.

После чего выглянула в окно. Выступов, в самом деле, не было, а охранник был натурально, я ему помахала рукой, потом, не мешкая, позвонила по внутреннему телефону.

Вскоре дверь отворилась, но мне не удалось проскочить за нее, хоть я и изготовилась со стулом в руках, который собиралась пристроить охраннику на голову, однако была вынуждена отказаться от этой затеи, потому что охранник был надежно укрыт зеленой артиллерийской каской и сам такой шкаф, чрезвычайно громоздкий и нероняемый, что у меня обескураженно руки со стулом опустились, когда он еще вдобавок выдвинул против меня свой могучий квадратный подбородок и неодобрительно посмотрел на меня.

– А мне выйти надо! – оправдываясь, ожесточенно проговорила я.

– Не велено, – бездушно пророкотал шкаф.

– Ну и что, что не велено?! Я сама тут приказываю! Выпустите меня, я вам больше денег заплачу!

– Не велено, – опять пророкотал шкаф и, легонько оттеснив меня, аккуратно притворил дверь за горничной.

Раздосадованно долбанув зарытую дверь, я принялась за привезенное на столике, не забывая оглядывать комнату в поисках какого-нибудь подходящего выхода.

Оглядывала, оглядывала и пришла к выводу, что надо бы поискать в камине, но дымоход там оказался перегорожен неснимаемой решеткой, поэтому я взялась за простынь, разрывая ее на длинные полосы, которые затем крепко связала, выкинула один конец за окно и ловко спустилась вниз, но не к белокурому охраннику, а к Фрэнку в собственные руки, они у него тряслись, и сам он был белым от ярости. А я была не в состоянии на него сердиться и счастливо ему улыбалась, даже когда он свирепо прохрипел:

– Шею захотела сломать?!

– Нет! – беспечно мотнула я головой, отметая такие нелепые ужасы.

– Ты будешь меня слушаться?!

– Нет! – опять беспечно честно мотнула я головой.

В ответ из него посыпались какие-то нечленораздельные ругательства. Пока он так неистово богохульствовал, а я счастливо улыбалась, к нам приблизились два головореза, которые сообщили, что гость прибыл.

Фрэнк выпустил меня из рук, крепко схватил за руку и быстро потащил за собой. Но он меня не туда, куда надо, а в какую-то темную, подвальную дыру без окон втолкнул и окованную железом дверь запер, приставив двух охранников, которым сказал, что снимет с них головы, если они меня не уберегут.

В этом заточении мне пришлось черт знает сколько времени в бездействии протомиться, может, целые сутки или трое! Я не знала точно, в темноте со счета сбилась.

Когда наконец-то открылась дверь, я у Мадлен, моей горничной, утомленным, слабым голосом спросила:

– Которое число пошло?

Она охотно ответила:

– Перевалило за полночь, мадам.

На последующие мои наводящие вопросы Мадлен бойко протараторила, что ничегошеньки не знает, коли мадам о важных господах, так они давно поразъехались, а хозяин сказали, что не хотят мадам видеть, они должны отправиться к себе и не показываться им на глаза.

Я не поверила, но она излишне радостно побожилась, что ей-ей, мадам опять под арестом!

Я оскорбленно не стала пускаться в дальнейшие расспросы, а заперлась у себя, отослав ее к чертовой матери, и три дня вслед за тем из своей комнаты не выходила.

Глава 39. Признание

С Фрэнком я встретилась на четвертый день за обедом, к которому Ларри и Денни вернулись. Причем вел он себя абсолютно беззастенчиво, будто мы пару минут назад в мирном согласии расстались. Я постаралась взять себя в руки и не показывать виду, как меня всю распирает от негодования. И от греха подальше почти весь день провела с Денни и Ларри, встретившись с Фрэнком за ужином и еще, когда мне захотелось прокатиться на его самом лучшем призовом скакуне. Я сказала, чтобы его оседлали, но парнишка-грум, застенчиво улыбаясь, пробормотал, что его милость запретили седлать для мадам Сарацина.

Это уже перешло все мыслимые границы! Я помчалась к Фрэнку в кабинет за объяснением. Он оторвался от бумаг, когда я наклонилась к нему, опершись руками о стол.

– Почему Сарацина седлать запретил?!

– Ты можешь взять другую лошадь.

– А мне именно Сарацина надо!

– Он не для тебя.

– Так! – задохнулась я от возмущения, – теперь всегда по-твоему будет?!

Фрэнк утвердительно кивнул и, упирая на свое «я», внушительно проговорил:

– Кэтрин, ты будешь делать то, что я тебе разрешу! Я не намерен многое запрещать, но на Сарацина ты не сядешь! Он слишком зол и коварен, ты когда-то падала, я не желаю, чтобы нечто подобное повторилось.

– Тебе Ричард разболтал о том случае? Но я не падала, я вылетела через голову! Там темно было, а сейчас не темно. Прикажи, чтобы седлали!