Командоры полярных морей - Николай Черкашин

По всем понятиям советского патриотизма он должен был сказать: «Я не хочу работать против своей Родины» — и получить пулю в затылок. Но он не был и не мог быть советским патриотом. Более того, он ненавидел режим, воцарившийся в России, служить которому было невозможно по канонам его чести и веры. Как многие, хотя и не все, русские эмигранты в Германии, он видел в походе Гитлера — было такое заблуждение! — продолжение военных походов белых вождей против большевиков и верил, что только силой германского оружия можно сломать вышки сталинских лагерей. Тем паче что газета «Правда» в Берлине не распространялась, а «Фелькише беобахтер» о зверствах фашистов на оккупированных территориях ничего не писала.

А если взглянуть на работу «лучшего шифровальщика вермахта» глазами моего отца, получившего в атаке под Витебском разрывную пулю в предплечье? Знаю, отец, как бы много ни открылось для него в последние годы о той войне, абстрактного подхода не принял бы. Для него и его фронтовых сотоварищей Петр Новопашенный — враг, нечто вроде власовца. Никто бы из них не стал вникать в перипетии исторических обстоятельств.

В этом главная драма командира «Вайгача», прирастившего Россию на сорок тысяч квадратных верст, но в судный час оказавшегося в стане врага. А ведь мог бы, как его товарищ Борис Вилькицкий, тихо и мирно догорать в русском приюте под Брюсселем ли, Берлином ли аж до первого полета человека в космос

В далеком 19-м году капитан 1-го ранга Новопашенный, уйдя за кордон к Юденичу, круто изменил не только свою жизнь, но и решил судьбу дочерей-малюток: они никогда больше не увидели Петрограда, России, родины. Он избавил их от многих бед и унижений: от страха внезапного ареста, от чудовищных очередей и карточек, от обязательного поклонения вождям, от анкетных ярлыков о дворянском происхождении, от цензорских указок худсоветов и «искусствоведов в штатском». Если бы художнику-фарфористу Ирине Петровне пришлось творить в Ленинграде, а не в Берлине… Он избавил ее от многого того, что выпало пережить, как страшный сон, многим ее российским сверстницам и ровесникам. Но он лишил ее родины — большой и малой. А эта утрата — без скидок на сантименты — не восполнится ничем и никогда. Любой эмигрант подтвердит это. Есть вечный спор, кто больше потерял: тот, кто ушел, или тот, кто остался?..

И последнее, что удалось узнать о Новопашенном. Там, в Питере, в брошенной квартире на Большой Зеленинской, остались тетради с его научными трудами, сконструированный им прибор для автоматической записи колебаний уровня моря — мареограф, графики послойной температуры арктического льда и многое, многое другое, не говоря о личных походных дневниках, фотографиях. Все это сгорело в 1942 году, когда в дом попала немецкая «зажигалка». Сгорела лучшая часть его жизни — экспедиционная…

Глава шестнадцатая.

САЛЮТ РОССИЙСКОМУ КОЛУМБУ

Не могу представить себе Колумба или Магеллана, коротающих свой век за подбивкой сапог или ремонтом старых табуреток. А вот флигель-адъютанта Бориса Вилькицкого за варкой столярного клея — очень даже могу. Варил в Лондоне на первых порах эмигрантской жизни за милую душу. Да еще стоял во главе артели из таких же выброшенных на осушку жизни моряков. И табуретки починял, и полки, и прочую нехитрую мебель. Еще кур под Парижем разводил…

И кто мог подумать на чернильной фабрике в Брюсселе, глядя, как седовласый конторщик разворачивает свой скромный обеденный узелок, что этот русский старик не раз трапезничал за императорским столом, развлекая своими остротами смешливых принцесс, чьи останки давно поглотили недра уральских шахт. Все было в жизни доживавшего свой век бывшего адмирала и флигель-адъютанта…

В это трудно поверить, но на всех картах мира до 1913 года там, где сейчас распростерлись на пол-Ирландии острова Северной Земли, на стыке двух морей — Карского и Лаптевых — зияло огромное белое пятно. Первые очертания неведомых берегов появились на глобусе благодаря подвигам и жертвам русских военных моряков в 1913 году.

А за три зимы до того в воды Тихого океана были посланы два ледокольных парохода — «Таймыр» и «Вайгач» — Государственная экспедиция Северного Ледовитого океана (ГЭСЛО). Именно с этого момента и началось воистину государственное освоение той трассы, которая сегодня носит название Главсев-морпути и… тихо угасает.

В 1913 году 28-летний капитан 2-го ранга Борис Вилькицкий повел свои суда в небывалый поход — из Владивостока в Архангельск — через шесть арктических морей, и в каждом из них «Таймыр» и «Вайгач» могла подстерегать судьба вмерзших во льды и бесследно сгинувших экспедиционных шхун Седова, Русанова, Брусилова…

Эта земля не далась ему в руки сама — шли, шли и наткнулись. Полярный командор пошел на риск: разъединил суда (они всегда держались рядом, чтобы в любой момент оказать помощь друг другу). «Таймыр» пошел на север, а «Вайгач» — вдоль материка.

3 сентября 1913 года, обходя плотные льды у мыса Челюскин, полярные моряки увидели сквозь разрывы тумана неизвестную гористую землю, уходившую в море неоглядной далью. Вилькицкий вместе с сотоварищами высадился на нее и торжественно поднял российский флаг. Потом на борту «Таймыра», еще раз сверившись с морскими картами, огласил приказ:

«Нам удалось достигнуть мест, где еще не бывал человек, и открыть земли, о которых никто не думал. Мы установили, что вода на север от мыса Челюскин — не широкий океан, как считали раньше, а узкий пролив. Это открытие само по себе имеет большое научное значение, объясняет многое в распределении льдов океана и дает новое направление поискам Великого пути».

На 37 тысяч квадратных километров приросла Россия… А сколько боевых кораблей, мирных грузов было переброшено по этой воистину национальной стратегической трассе в послевоенные и вовсе недавние годы?! Даже такой хрупкий корабль, как авианосец (тяжелый авианесущий крейсер «Минск»), и тот умудрились перегнать не вокруг Африки, а вокруг Таймыра, через пролив Вилькицкого.

Открытие Земли Императора Николая II — так нарекли новые острова — стало последним крупным географическим открытием в истории человечества.

Амундсен, человек, как и все северяне, весьма сдержанный, не удержался от восклицания в адрес Вилькицкого: «В мирное время эта экспедиция возбудила бы весь мир». Но когда «Таймыр» и «Вайгач» прибыли в Архангельск, началась Первая мировая война. Экипажи экспедиционных судов были раскассированы по боевым кораблям, а Борис Вилькицкий получил флигель-адъютантские вензеля на погоны (офицер свиты Его Величества) и эскадренный миноносец на Балтике. На нем, на «Летуне», он добывал себе новую, ратную славу. Вилькицкий мог бы остаться в императорской свите (великим княжнам очень нравились уроки географии, которые преподавал им «милый Бобочка»), но он сам отпросился в Минную дивизию, в «клуб самоубийц», как называли моряков этого лихого соединения.

Над ним подтрунивали: капитан 1-го ранга — и на миноносце. С таким чином линкором командовать. А он ходил на своем «Летуне» к черту в пекло, пока не подорвался однажды на германской мине. В память о той операции — золотое Георгиевское оружие.

Наверное, Вилькицкии и в самом деле родился под счастливой звездой. Повезло в Порт-Артуре — выжил, повезло в Арктике — не сгинул во льдах, повезло на Балтике — выплыл. Повезло и в четвертый раз. В1917 году, когда командир «Летуна» и его старший офицер Николай Задлер были арестованы, судовой комитет эсминца написал на Вилькицкого, «любимца августейшей семьи», форменный донос, — только чудо спасло его от расстрельнои пули. И все же Вилькицкий не оставил флот даже в ту лихую годину — ушел в Ревель к своему товарищу по совместным походам Петру Новопашенному, возглавлявшему знаменитую непенинскую Службу связи.

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. «В это время, — отмечал в своих записках Вилькицкии, — я служил в Ревеле, в Службе связи Балтийского флота, учреждении, поставленном на огромную высоту доблестным адмиралом Непениным, безнаказанно убитым при Керенском на посту командующего Балтийским флотом

Секретнейшая работа Службы связи по выяснению операций германского флота парализуется окончательно, так как новой власти все “секретное” особенно подозрительно.

На флоте офицерство и лучшая часть матросов группируются вокруг некоторых начальников, оставшихся популярными в силу своей энергии, честности и патриотизма, но и этим начальникам не видно во всероссийском хаосе никакой силы, на которую можно опереться для борьбы со все шире разливающимся злом Неприятельские армии почти беспрепятственно продвигаются по русской земле. Германские самолеты уже летали над городом Ревелем, и их циклисты (мотоциклисты. — Н.Ч.) проникли на улицы, когда мне удалось с начальником Службы связи и остатками личного состава уйти на одном из транспортов в Гельсингфорс, где находился штаб флота.