Последняя зима - Алексей Федоров

Гнедаш успел зарекомендовать себя не только талантливыми операциями, но и прекрасной организаторской работой. С неостывающим жаром, с веселой энергией создавал он партизанский госпиталь. Трудностей было много. Но я не знаю случая, когда бы Гнедаш перед ними спасовал. Инициативой, изобретательностью, своей удивительной способностью выходить с честью из самых сложных положений Тимофей Константинович увлекал за собой всех медицинских работников.

Сколько новых труднейших проблем поставит перед Гнедашем ранение Мышлякевича! Не надо быть врачом, чтобы понять это. Ведь рана очень тяжелая, а наш госпиталь располагает лишь простейшим оборудованием, испытывает недостаток во многих медикаментах. Вся надежда на талант и волю хирурга. Но и самые лучшие врачи не остановят смерть, когда она неизбежна. Выдержал ли Мышлякевич перевозку в госпиталь? Не умер ли на операционном столе?..

Возвратившись дня через два в Лесоград, я послал за Тимофеем Константиновичем. Вскоре в землянку вошел среднего роста человек лет под пятьдесят, с красивым смуглым лицом и густыми, еще не тронутыми сединой волосами, расчесанными на косой пробор. Это и был доктор Гнедаш.

- Жив, пока еще жив, но положение критическое, - сказал он, присаживаясь и отвечая на мой вопрос. - Многое приходилось видеть, но и я внутренне содрогнулся, когда сняли с Мышлякевича повязку. Вся нижняя лицевая часть черепа - сплошная зияющая рана. От челюсти лишь слева остался кусок кости с тремя зубами... Половины языка нет... Сосуды шеи открыты... Много потерял крови. Ну, мы сделали, конечно, все, что смогли: обработали рану, остановили кровотечение, в горло ввели трубку для искусственного питания. Правую руку пока взяли в шину, ей нужен покой.

- Есть надежда, Тимофей Константинович?

- Надеяться обязаны. Насколько наши надежды реальны, покажут самые ближайшие дни. Раненый сильно ослабел. А мне нужно, чтобы организм сопротивлялся смерти, был союзником медиков! И потом... - Гнедаш помедлил немного. - Самое трудное будет потом, - продолжал он. - Допустим, мы добьемся, что организм Мышлякевича победит смерть. А дальше? Нельзя же выпустить человека из госпиталя с огромной дырой вместо рта, инвалидом, неспособным нормально питаться, разговаривать... Придется заняться восстановительной хирургией, сделать Мышлякевичу не одну пластическую операцию. А возможности у нас, сами знаете, очень ограничены! Вот уже и ломаю голову над великим множеством весьма специальных вопросов.

- Понимаю, Тимофей Константинович. Но вам, как говорится, и карты в руки. Ищите! Дерзайте! Желаю успеха и уверен в успехе. И вы совершенно правы: мало спасти Мышлякевича, надо вылечить его, сделать трудоспособным. Этим мы выполним наш долг не только по отношению к Антонычу, отцу семейства, хорошему минеру. Не только! Не забывайте, что каждый случай возвращения тяжелораненого к жизни - огромная моральная поддержка для всех партизан. Боец действует увереннее, смелее, зная, что и его поставят на ноги, если попадет в беду.

- Постараемся сделать все, что будет в наших силах.

- А навестить мне Мышлякевича можно?

- Нет, пока рано. Жену с дочерью не пускаем, чтобы не волновали. Ну, пойду к нему... Будем перевязывать.

- Еще раз желаю успеха! И пожалуйста, держите меня в курсе дела.

Гнедаш вернулся в госпиталь, надел халат, продезинфицировал руки. Носилки с раненым минером поставили на операционный стол. Рядом уже собрались врачи Кривцов, Григорьев, медицинские сестры.

Самочувствие Мышлякевича было не лучше, чем вчера. Сняли повязку. Хирург внимательно осмотрел рану. Выделений мало. Края тканей в удовлетворительном состоянии, но кое-где их надо почистить... Главная беда - сильно ослабел партизан от болей, от потери крови, от огромного нервного потрясения.

Его брали на стол каждый день. Но не только во время перевязок к Мышлякевичу было приковано внимание всего медицинского персонала. У постели раненого круглые сутки дежурили сестры. По нескольку раз подходили врачи. Минера знобило, и ему часто меняли грелки. Для искусственного питания Павла Антоновича готовили бульоны, жидкие каши, кисели, всегда держали в запасе молоко, яйца. Раненый все время чувствовал заботу, ласку, внимание. Ему постоянно внушали, что он будет жить, сможет разговаривать и нормально питаться, сможет работать.

Наконец кризис миновал, раненый заметно окреп. Гнедаш считал, что в ближайшие день-два можно сделать первую операцию. Главная ее трудность заключалась в том, что у Мышлякевича была почти начисто снесена нижняя челюсть. В народе правильно говорят: "Были б кости, а мясо будет! Кость мясо наживает". Но ведь ее нет... Для того чтобы восстановить у раненого нижнюю часть лица, нужен прежде всего протез, заменяющий челюстную кость. Предстоящая работа немыслима без жесткого каркаса. А где его взять?! Здесь его не принесут из протезной мастерской, ослепительно белый, сияющий отшлифованной пластмассой, сделанный точно по размеру! Никакого не принесут.

Доктор Гнедаш все эти дни думал, как быть, где найти выход. Наконец он отправился к старшине медчасти Горобцу, разгружавшему в это время телегу с продуктами.

- Мне нужен тонкий железный прут, - объявил Тимофей Константинович.

- А какого диаметра? И какого сечения - круглого, квадратного? осведомился Горобец таким тоном, будто железо у него имелось в широком ассортименте.

- Да вот примерно такое, - ответил Гнедаш, взявшись рукой за железный дрот-отес, придерживающий у телеги оглоблю.

- Так в чем же дело! Сейчас отрубим.

Из отрубленного куска Тимофей Константинович и принялся мастерить каркас. Выгнул прут крутой дугою, отпилил лишнее... Ну а дальше? Нет, и после самой тщательной дезинфекции нельзя вводить железо в открытую рану. Неизбежно окисление металла, а отсюда и воспаление тканей, заражение, сепсис.

Взгляд Гнедаша случайно упал на лежащий рядом резиновый катетер. А что, если?.. Уже через минуту он натягивал на изогнутый кусок дрота эластичную трубочку. Получалось отлично. Теперь можно обеспечить стерильность каркаса, а приспущенная по концам резина поможет лучше его закрепить. Была решена лишь первая проблема, но сколько их еще оставалось решить доктору Гнедашу!

Наступил день операции.

- Все готово! - доложил главному хирургу Кривцов.

Мышлякевич уже поднят на стол и укрыт со всех сторон марлей. Наркоз ему дать нельзя. В госпитале имелся только эфир, применять который при челюстно-лицевых операциях не рекомендуется. Для того чтобы притупить у Мышлякевича восприимчивость к боли, ему дали стакан крепкого самогона.

Взволнованы Кривцов и Григорьев, выполняющие роль ассистентов Гнедаша. Взволнованы операционные сестры Аня, Лида, Валя... Возможно, внутренне волнуется и Тимофей Константинович, но по лицу его этого не видно. Обычным негромким спокойным голосом хирург просит снять с Мышлякевича повязку.