Курс русской истории - Василий Ключевский

Вместе с приятными наблюдениями Екатерина привезла из волжской поездки больше 600 челобитий, большая часть которых наполнена была жалобами крепостных крестьян на тяжесть господских поборов. Челобитья были возвращены с наказом впредь таких не подавать. Но крестьяне не унимались. Пошли слухи, что господских крестьян отберут в казну, как недавно отобрали церковных. Крепостные крестьяне начали целыми селами подавать императрице просьбы уже прямо об освобождении от помещиков и на увещания властей упрямо отвечали, что оставаться у помещиков своих в послушании не хотят. Это показалось тревожным признаком, и Сенату предписано было придумать против этого благопристойные средства. Сенат придумал только два: указом воспретил крепостным жаловаться на своих господ, а челобитчиков о свободе велел публично наказать плетьми. Были случаи и кровавой расправы крестьян с помещиками. Вновь поднимались только что усмиренные заводские крестьяне. В то же время на юге среди однодворцев быстро распространялась секта, отвергавшая обрядовую государственную церковь. Сектантов отдали в солдаты, вдов и незамужних раздали по однодворцам и крестьянам в работницы. В селе становилось душно и жутко. В это время, 30 июля 1767 г., Екатерина открыла Комиссию нового уложения торжественным приемом в Кремле, куда она прибыла из Головинского дворца церемониальным поездом с гофмаршальскими жезлами, скороходами, арапами, статс-дамами и прочими величавыми украшениями, какие придумал век формулярных чувств и символического мышления. Комиссия заседала в Кремле в Грановитой палате. В первые заседания Комиссия устроялась, выбирала маршала, которым был утвержден депутат костромского дворянства А. И. Бибиков, слушала «Наказ» и другие касающиеся ее положения, выбирала членов в три малые комиссии. «Наказ», по замечанию дневной записки, выслушан был с восхищением, даже с жадностью. Особенно поразили статьи о том, что гонение человеческие умы раздражает, что лучше, чтоб государь ободрял, а законы угрожали, что вопреки ласкателям, которые ежедневно говорят государям, будто народы для них сотворены, «Мы думаем и за славу себе вменяем сказать, что Мы сотворены для нашего народа». Многие плакали. Восторг достиг высшей степени от заключительных слов той же статьи: «Боже сохрани, чтобы после окончания сего законодательства был какой народ больше справедлив и, следовательно, больше процветающ на земле - несчастие, до которого я дожить не желаю». Избыток восторженности вызвал излишество усердия: Комиссия просила императрицу принять титул: Великой, Премудрой, Матери отечества. Екатерина в красивом личном ответе депутатам и не приняла и не отклонила поднесенного титула, а в записочке маршалу как будто даже выразила свою досаду на депутатов: «Я им велела сделать Российской империи законы, а они делают апологии моим качествам». Несмотря на это. Сенат, присоединившись в этом деле к Комиссии, предоставил себе изыскать удобный случай осуществить ее желание. Кодификационные работы Большой комиссии начались только с восьмого заседания чтением и обсуждением наказов от черносошных крестьян и пахотных солдат. Первым из них был прочитан наказ от черносошных крестьян Каргопольского уезда; он вызвал 26 речей и письменных мнений. В 14 заседаниях было прочитано и обсуждено всего 12 сельских наказов; потом уже ни одного депутатского наказа не было прочитано в полном собрании. Покинув депутатские наказы. Комиссия перешла к чтению и обсуждению законов о правах дворянства, вызвавших горячие прения. Посвятив этому предмету 11 заседаний и переслав прочитанные законы с выслушанными мнениями в частную комиссию «о разборе государственных родов» (сословий). Большая комиссия обратилась к чтению и обсуждению законов о купечестве, занявших 46 заседаний. Вперемежку с суждениями о купечестве и других случайно возбуждавшихся вопросах читали и обсуждали на 10 заседаниях лифляндские и эстляндские привилегии.

В декабре 1767 г. заседания Комиссии в Москве прекратились и она была переведена в Петербург, где 18 февраля 1768 г. в Зимнем дворце возобновила свои работы чтением и обсуждением законов о юстиции. Этому предмету в продолжение пяти месяцев было уделено до 70 заседаний, на которых выслушано было 200 депутатских мнений. Между тем в полное собрание поступил изготовленный частной комиссией о государственных родах проект «прав благородных», т. е. дворянских. Этот предмет, уже обсуждавшийся депутатами, снова целых три месяца занимал их внимание. Положено было возвратить проект в частную комиссию, чтобы она пересмотрела и согласила его с многочисленными депутатскими мнениями. После того депутаты занялись чтением и обсуждением законов о поместьях и вотчинах. На этом занятии захватил Большую комиссию в декабре 1768 г. указ о прекращении ее занятий. Слухи о Комиссии производили брожение в народе, вызывали толки о перемене законов, а тут, кстати, случилась война с Турцией, потребовавшая депутатов из военнослужащих в армию, и указ предписал общее собрание распустить впредь до нового созыва, оставив только частные комиссии, которые проработали еще много лет. Вторичного созыва полного собрания не последовало. В полтора года занятий Большая комиссия имела 203 заседания.

Из этого обзора видим, что плана занятий установлено не было, предметы назначались случайно, вопросы сменялись неисчерпанные. Почему-то начали с депутатских наказов, читая их целиком, хотя была уже частная комиссия для их предварительной разборки. Заявления наказов подвергались мелочному разбору, вызывали недоверие, требование проверки на местах. Каргопольские крестьяне в своем наказе просили дозволить им вопреки указу ловить птиц и зверей круглый год. На это возражали; архангелогородский черносошный депутат Чупров покрыл спор замечанием, что «если ловлю дозволить во всякое время, то зверей и птиц не убавится, а если запретить, то не прибавится - уменьшение и умножение состоит во власти божией». Но благодушие не было господствующим тоном прений. Те же крестьяне просили устроить у них казенные запасные магазины, откуда бедные крестьяне весной брали бы хлеб с возвратом ссуды из нового урожая. Новгородский дворянский депутат возражал, что таких магазинов совсем не нужно, что крестьяне в надежде на казенный хлеб бросят хлебопашество, а верейский депутат от дворянства Степанов обозвал каргопольских крестьян ленивыми и упорными. Эта резкость вызвала деликатное возражение копорского дворянского депутата графа Г. Г. Орлова, что, вероятно, верейский депутат этого не говорил, а писец ошибочно записал его слова. Степанов был превзойден другим дворянским депутатом - Глазовым, который внес в Комиссию столь непристойное мнение, в котором так неприлично поносил всех черносошных крестьян и их депутатов, что маршал остановил чтение его записки; возник вопрос об исключении его из Комиссии, и только по снисхождению оштрафовали его пятью рублями и заставили при всем собрании просить у обиженных прощения. Постепенно, с расширением поля обсуждения, Комиссия поднималась от местных подробностей к общим вопросам государственного порядка. Здесь, особенно при обсуждении законов о дворянстве и купечестве, ее прения затягивались в запутанный узел встречных и поперечных интересов. До Петра I московское правительство вело усиленную законодательную и административную разработку сословных повинностей, для отбывания которых сословиям предоставлялись известные льготы или выгоды. Теперь в противовес этой тягловой политике депутатские наказы и речи в Комиссии настойчиво твердили, чтобы эти выгоды признаны были их сословными правами независимо от их повинностей. Мало того, верхние сословия хотели каждое, чтобы его право стало монополией в ущерб интересам других сословий. Дворянство присвояло себе одному право владеть землей с крепостными людьми, купечество - право торговли и промышленности, оставляя свободному сельскому населению одно хлебопашество, даже без права вольной продажи сельских произведений. Экономическая политика Петра I внесла новое преломление в сословные понятия, отражавшие в себе, как в водной среде, перевернутые сословные нормы Уложения 1649 г. Известно, как старался Петр приохотить своих сановников к фабрично-заводскому делу, а фабрикантов и заводчиков поощрял дарованием дворянского права приобретать земли с крепостным населением. Теперь дворяне, отстаивая свою монополию землевладения и душевладения, не хотели отказаться и от права иметь фабрики и заводы, а купцы заявляли притязание на право обладания крепостными душами.

Предметы прений в Комиссии указывают на строй общества; в их аргументации ярко проявилось общественное настроение, уровень политического сознания. Инструкция Комиссии предоставляла всякому депутату высказывать свое мнение «с тою смелостью, которая потребна для пользы сего дела». И депутаты широко пользовались этим правом, не боясь не только власти, но и глупости. Дворянство выступало в Комиссии как «первое государственное сословие». И борцом его прав явился наиболее выдающийся оратор собрания несколько позднее русский историк и публицист, а теперь начитанный и умный, но более пылкий, чем рассудительный, депутат ярославского дворянства князь М. М. Щербатов. Мы уже видели, как по мере нарастания дворянских прав после Петра I сословие старалось подчищаться, стряхивая с себя прилипавшие к нему сторонние элементы с общественного низа. Коренному дворянству кололи глаза указы Петра I о возведении в потомственные дворяне разночинцев, дослужившихся до офицерского чина. Князь Щербатов ополчился против этих указов и выслуженного дворянства. При этом он развивал историческую и политическую теорию дворянского сословия, по которой выходило, что настоящие дворяне, которым по праву наследства принадлежит монополия чести и благородства, а также крепостного душевладения, - это дворяне природные, исстаринные, позади которых стоят ряды знатных славными делами предков. Этим он, разумеется, вооружал против себя многочисленных дворян выслуги, которые обвиняли старое дворянство в сословном высокомерии и исключительности, в пренебрежении к личной заслуге и достоинству. Один из их депутатов заявил, что дворянство, как это видно из прочитанных в Комиссии законов об нем, получило начало от самых незнатных фамилий путем заслуг по службе. Среди 23 депутатов, согласившихся с этим мнением, не было ни одного дворянина, а князя Щербатова оно вывело из душевного равновесия: в крайне возбужденной речи, дрожащим голосом он произвел всех дворян либо от Рюрика и заграничных коронованных глав, либо от весьма знатных иноземцев, выехавших на службу к русским великим князьям, и, сделав такой смелый вызов истории, даже призвал в свидетели кремлевские святыни, будто бы избавленные от ига иноверцев дворянами древних фамилий. Другой защитник выслуженного дворянства спросил, могут ли господа российские дворяне сказать о своих предках, что все они родились от дворян, и таким образом придвинул князя Щербатова к вопросу: а от кого родился первый дворянин? На это не отвечал никто из природного дворянства, и вопрос о первом дворянине не был решен так удачно, как проблема госпожи Простаковой о первом портном. Но и князь Щербатов был превзойден депутатом от михайловского дворянства Нарышкиным, который, исчерпывая предмет до дна, прямо заявил, что «достоинство дворянское считается у нас чем-то священным, отличающим одного человека от прочих: оно дает ему и его потомкам право владеть себе подобным». После этого оставалось говорить только о церковной канонизации дворянства.