Рассвет на закате - Марджори Иток

Она вбежала в дом, схватила сумку и протянула ему. Он опустил окно, высунулся и сказал:

— Спасибо. Я позвоню. Обещаю. Какой номер телефона?

Элинор дала ему домашний номер и еще телефон магазина. Взяв маркер с истрепанным наконечником, он вытянул руку и написал цифры на потолке.

— Вот, — сказал он, закрывая маркер и убирая его в бардачок. — Вы в этом списке идете даже перед «Интернациональным ремонтом уборочных машин» и «Обслуживанием ферм и полей». И можете мне поверить, Элинор Райт, это очень важные номера. До свидания.

— До свидания. Будьте осторожны на дороге.

Она сказала эти слова в тысячный раз, но еще никогда в них не крылось так много.

— О’кей. А вы не беспокойтесь. Я вернусь так скоро, как смогу.

— Хорошо.

— А еще не забудьте того, что я сказал насчет этого Мондейна.

«Господи Боже мой, да она вообще забыла о Тони».

Она тихо сказала:

— Думаю, вам не стоит волноваться на этот счет.

Его губы искривились. Довольно забавный тип улыбки. Он завел мотор. И уехал.

Последнее, что она видела, это был Чарли с развевающимися ушами и лапами на приборной доске. Они свернули направо и поехали вниз по улице, осыпаемые листьями в бледном сумеречном свете фонарей.

Потом Элинор развернулась и пошла назад в непривычно тихий дом.

Собачья еда снова была разбросана по полу. Она взяла метлу, подмела и убрала метлу на место.

И только потом поняла: она отдала ему оба Банни Бургера. Ну и ладно. На самом деле она не голодна. Проклятье! Кухня теперь казалась ей слишком обширной. Она вышла из нее, прошла по тихому темному холлу и поднялась по ступенькам.

Кровать он заправил. Чистюля. А еще открыл окно, но в комнате все еще пахло дымом. Она не закрыла его, вошла в свою комнату, увидела скомканное вышитое покрывало, машинально переступила через него.

И тут она заметила потрепанную картонную коробку с торчащей из-под крышки смятой бумагой и записку, приклеенную сбоку. Записка была написана черным фломастером и гласила: «Я не могу понять, почему вам она понадобилась, но раз уж вы хотите ее, то я хотел, чтобы вы это получили».

Завернутая в смятую бумагу, во всей своей пурпурной красе перед ней была керамическая корова.

Глава 16

Корова смотрела на Элинор своими застенчивыми керамическими глазами из-под длинных ресниц и по-прежнему говорила свое молчаливое «му». Элинор оглянулась назад, не зная, плакать ей или смеяться.

Она очень осторожно подняла вещицу и поставила на свой ночной столик рядом с изящной лампой. В обычной ситуации подобный контраст вызвал бы у нее скрежет зубовный. Теперь же Элинор просто села на край кровати и уставилась на корову с лицом жертвы первоапрельской шутки.

— Ну, Тилли, — сказала она вслух и таким образом наделила фигурку именем. — Вот мы с тобой и остались вдвоем. И некому на это пожаловаться.

«Прости, Мэри Энн, я найду для тебя что-нибудь другое. Обещаю».

Старинные часы мелодично пробили семь, и это испугало ее. Ей казалось, что должно было быть, по крайней мере, за полночь — если вообще не наступило новое столетие. В дополнение к бою часов раздался пронзительный телефонный звонок в холле.

— Я сейчас вернусь, — сказала Элинор корове и пошла ответить.

Елейный голос Энтони Мондейна виновато произнес:

— Здравствуйте, дорогая. Вы не подумали, что я провалился сквозь землю?

Элинор вообще о нем не вспоминала.

Скорчив гримасу, она ответила:

— Нет, по правде говоря. День был насыщенный.

— Дорогая, вы не простудились?

Тут Элинор и сама услышала в своем голосе хрипотцу, возникшую под стремительным, готовым прорваться наружу потоком слез. Когда она начала говорить, хрипотца не исчезла, она не поборола ее и в этот момент, Элинор установила свое алиби:

— Не знаю. Возможно.

— А я-то уже подумал, что это — проявление страсти при звуке моего голоса. Но теперь я допускаю, что ошибся.

На этот раз в ее голосе прибавилось бодрости:

— Вы правы.

— Большое спасибо. — Теперь он понизил голос. — Вы одна?

— Нет, Тилли здесь. Но она не могла сказать это. Да.

— А где же сельскохозяйственный подарочек стране?

— Уехал домой.

— Домой! — Ей было приятно слышать внезапную тревогу, возникшую в его голосе. — Проклятье! А меня с вами не было. Что случилось? Он собирается продавать магазин?

— Не знаю.

— Не знаете? Почему, ради всех святых?

— Мэтт заболел, а у Бентона какие-то неприятности, которые вынудили его спешно уехать домой. Он вернется.

— Когда?

— Когда сможет. Или когда Мэтту станет лучше.

— А пока?

— Магазином буду заниматься я.

— Бедное дитя!

Тем не менее он испытал облегчение. Элинор поняла его.

Она нахмурилась: «Господи, — подумала она, — право на меня оспаривают двое мужчин, и я не понимаю, почему каждый из них это делает. Единственное, в чем я уверена, что причина не в моей молодости и красоте. Я не желаю быть мячиком в их игре. Меня это бесит. Почему я просто не могу влюбиться? Но, Господи, только не в Тони. В Бентона. Лучше уж в ковбоя на тракторе… Правда, как ночь растворяется в дневном свете, так и я могу раствориться в Бентоне, словно легкомысленная школьница, которая отдается капитану футбольной команды, уступая его силе и мужественности. Может, так оно и есть. Разве нет?»

— Элинор, Элинор, вы все еще слушаете меня?

Она вздрогнула и отвлеклась от своих мыслей.

— О, простите. Мне показалось, что я слышу, как кто-то звонит в дверь.

Снова ложь. Вот что борьба за выживание делает с порядочным человеком. Всякая мораль летит к чертям.

— Элинор, вы действительно неважно себя чувствуете. Может быть, будет лучше, если я приеду сегодня?

— О нет, Тони, правда. Я в порядке. Я ездила сегодня на аукцион и думаю, что слишком долго была на свежем воздухе.

— Чушь. Все это — реакция на происходящее. Смерть Джулии и все остальные сложности наконец доконали вас. Почему бы вам не выпить чего-нибудь горячего и не отправиться в постель? В одиночестве, конечно.

Почему это «конечно»? Почему ты так самонадеян, Энтони, и считаешь, что ты единственный мужчина, с которым я могу отправиться в постель, и, следовательно, раз тебя здесь нет, то я должна спать в одиночестве?

Элинор прервала свои гневные мысли. «Господи, — в замешательстве подумала она, — я сегодня просто психованная».

Она вздохнула и сказала вслух:

— Неплохая мысль.

— Это превосходная мысль. Это вдохновение. В конце концов, у меня всегда возникают превосходные и вдохновенные идеи. К тому же у меня еще есть дела с представителем «Сотбис» и я должен задержаться.

Он слегка повернулся и улыбнулся при виде гибких форм, лишь полуприкрытых одеялом на его огромной кровати.

Миранда ничего общего с «Сотбис» не имеет, но если уж она в городе, то он не упустит этот шанс. Разве колибри пролетит мимо цветка с медовым нектаром? Ведь, в конце концов, пока деревенщины нет поблизости, магазин будет в распоряжении Элинор. К тому же старикашка сказал, что если он обнаружит какую-нибудь живопись, то даст Тони знать. За деньги, конечно.

Не подозревая о его истинном отношении к ней, Элинор испытывала лишь облегчение. В данный момент ее совершенно не привлекала перспектива присутствия Тони Мондейна. Она сказала:

— Тони, я в порядке. Я ценю вашу заботу, правда. Но вам совершенно ни к чему ехать сюда из-за меня.

— А по какой еще причине я могу появиться в этом провинциальном городишке?

Элинор улыбнулась, услышав похотливые нотки в его голосе. «Ты приедешь, — подумала она, — потому что ты хочешь что-то получить, очень хочешь. И если предмет твоего вожделения я, то я не вижу в этом выгоду ни для себя, ни для тебя. Ты играл со мной в любовь и понял, что мне было приятно. Я могу признаться себе. Но я не думаю, что мне стоит продолжать игру».

Все, что она сказала вслух, было:

— В любом случае спасибо за то, что позвонили, Тони. Спокойной ночи. — Элинор повесила трубку и пошла прочь.

Он вернется. Хоть и не сегодня, но скоро. Потому что ему что-то нужно. Вероятно, магазин. Без сомнения — магазин. Джулия знала, что предприятие имеет потенциал. Но Джулия о нем не заботилась. А вот Тони это заботит.

Но на данный момент он должен понять одну вещь, важную для нее: магазин она ему не отдаст, так что если ему вновь вздумается заняться очковтирательством, то на здоровье. И удачи ему с Бентоном Бонфордом.

Длинный холл был тихим и темным. Слишком тихим и слишком темным, наполненным обманчивыми тенями. Великан и его могучий пес уехали. И, что хуже всего, Джулия тоже оставила ее, и сегодня сильнее, чем прежде, Элинор до боли нуждалась в звуке ее голоса, в ее улыбке. Она поднялась по лестнице, надела свой толстый немодный халат, шлепанцы и снова прошаркала в кухню.