О красоте - Зэди Смит

- Придешь к заднему выходу через пять минут? У нас собрание, - сказал Леви, чей акцент спустился на несколько ступенек навстречу Л аШонде. - Позови Тома и всех, кто может отлучиться. Это по поводу Рождества.

- А что такое, детка? Что по поводу Рождества?

- Ты не знаешь? Нас хотят заставить работать в праздник.

- Правда? За сверхурочные?

- Ну, я не знаю…

- Если доплатят, я готова. Ты ведь знаешь, что я имею в виду.

Леви кивнул. У ЛаШонды все было с точностью до наоборот. С самого начала она исходила из того, что их экономические условия равны. Но нуждаться в деньгах можно по-разному, и Леви в них нуждался не так, как ЛаШонда.

- Я точно буду работать, по крайней мере, с утра. Я не могу прийти на собрание, но внеси меня в списки, ладно?

- Да, да… конечно, внесу.

- Если чуть-чуть доплатят, я готова, без вопросов - хоть Рождество наконец справлю по-человечески. А то каждый раз говорю себе, что надо бы заранее подсуетиться, и хоть бы хны - все в последний момент. И так, скажу я тебе, оно бьет по карману.

- Да, - задумчиво сказал Леви. - В это время года всем туго.

- Не говори. - ЛаШонда присвистнула. - За меня ведь делать некому - все сама, ну ты понимаешь. У тебя перерыв или как? Не хочешь со мной перепихнуться? Я уже собираюсь к метро.

Иногда Леви мысленно перемещался в другую вселенную, где он принимал приглашение ЛаШонды, отправлялся на склад и занимался там с ней любовью стоя. Вскоре после этого он переезжал с ней в Роксбери и заботился о ее детях, как о своих. И они жили долго и счастливо - две розы, выросшие на асфальте, как говорил Тупак{26}. Но в действительности он не знал, что делать с женщинами вроде ЛаШонды. Он хотел бы знать, но увы. Типичная девушка Леви походила на смешливых ла- тиноамериканочек из католической школы рядом с местом его учебы, и у этой девушки был невзыскательный вкус: сводил ее в кино да пообжимался с ней в веллингтонском парке - она и довольна. В минуты смелости и уверенности в себе Леви мог подцепить в бостонском ночном клубе одну из пятнадцатилетних лашондоподоб- ных прелестниц с фальшивым паспортом, которые полусерьезно крутили с ним недельку-другую и исчезали, смущенные его странной решимостью ничего не рассказывать о своей жизни и не показывать, где он живет.

- Нет, спасибо, ЛаШонда. У меня перерыв попозже.

- Что ж, детка. Буду по тебе скучать. Ты сегодня клево выглядишь - кожа и все такое.

Леви вежливо надул бицепс под наманикюренной рукой ЛаШонды.

- Черт! А другие мышцы? Да не стесняйся ты.

Он слегка приподнял рубашку.

- Детка, тут не шесть кубиков, а все тридцать шесть! Девушки небось глазами сверлят моего мальчика Леви. Черт! Да он совсем уже не мальчик.

- Ты же знаешь, ЛаШонда, я слежу за собой.

- Да, и кто-то следит за тобой. - ЛаШонда рассмеялась долгим смехом и потрепала его по щеке. - Ну ладно, детка, я пошла. До следующей недели, если больше не увидимся. Береги себя.

- Пока, ЛаШонда.

Леви прислонился к стойке с записями «Мадам Баттерфляй» и смотрел, как она уходит. Кто-то тронул его за плечо.

- М-м… извини, Леви… - Это был Том из отдела фольклора. - Мне сказали, что ты… что у нас что-то вроде собрания. Что ты, в общем, хочешь устроить…

Том был крут. Когда речь шла о музыке, они спорили так, как только могут спорить двое парней, но Леви отдавал себе отчет, что Том крут во многих других отношениях. В отношении этой безумной войны, в отношении покупателей, которым он не позволял мотать ему нервы; кроме того, Том был легок на подъем.

- О, дружище Том, как твое ничего? - воскликнул Леви и попытался сдвинуть с ним кулаки - его обычная ошибка. - Да, точно, у нас собрание. Я уже иду. Эта рождественская история - бред собачий.

- Абсолютная бредятина, - согласился Том, убирая с лица густую светлую челку. - Здорово, что ты… хочешь бороться и все такое.

Впрочем, иногда - вот как сейчас - Леви замечал в Томе какую-то нервозную почтительность, словно тот боялся, что Леви достанется приз, за которым Леви и не думал гнаться.

Тут же выяснилось, что пришли только белые ребята. Ни Глории и Джины, двух латиноамериканок, ни братана Джамала из «Музыки мира», ни иорданца Халеда из «Музыки на DVD» - были только Том, Кенди и приземистый, веснушчатый парень по имени Майк Клаусси, который работал на третьем этаже в отделе попсы и которого Леви почти не знал.

- А где все? - спросил Леви.

- Джина обещала прийти, но… начальник отдела повис у нее на хвосте, глаз не спускал с нее, так что… - объяснила Кенди.

- Но она обещала прийти?

Кенди пожала плечами, а затем взглянула на него с надеждой, как и прочие. Леви посетила уверенность, что пока он не заговорит, никто не заговорит, - то же странное чувство преследовало его и в школе. Он пользовался авторитетом, и это имело какое-то сложное и невысказанное отношение к цвету его кожи - слишком глубокое, чтобы он мог его измерить.

- В общем, есть черта, которую переходить нельзя, ниже которой нельзя опускаться. И эта черта - работа на Рождество. Вот так и никак иначе. - Леви размахивал руками сильнее, чем требовал его темперамент, потому что этого, кажется, ждали его слушатели. - Я считаю, что мы должны выразить протест. Действием. Получается, что, если ты не на полной ставке и отказываешься выйти на Рождество, ты можешь распроститься со своей работой. По-моему, это бред.

- А как это - выразить протест действием? - спросил Майк. Он был дерганый - много двигался, когда говорил. Интересно, подумал Леви, каково быть таким маленьким, розовым, нервным и смешным. Размышляя над этим, он, наверное, смотрел на Майка хмуро, поскольку паренек совсем разволновался, сунул руки в карманы и тут же снова их вытащил.

- Ну, например, устроить сидячую забастовку, - предложил Том. Он держал пачку табака German Drum с сигаретной бумагой и хотел свернуть самокрутку. Повернувшись к двери и согнув свой медвежий торс, он пытался уберечь этот замысел от ветра. Леви, на дух не переносивший табак, помогал Тому, стоя прямо перед ним и играя роль живого щита.

- Сидячую забастовку?

Том начал было объяснять, что это такое, но Леви, поняв, к чему он клонит, прервал его.

- Эй, я не стану сидеть на полу. Никакого пола не будет.

- Ты и не должен… это необязательно. Мы можем и выйти. Походить у магазина.

- Ага, только выйди - и ты дойдешь до биржи труда, - сказала Кенди, достав из кармана окурок Мальборо и прикурив от зажигалки Тома. - Бейли об этом позаботится.

- Ни одна зараза отсюда не двинется, - сказал Леви, беспощадно пародируя Бейли: резкие петушиные рывки его неуклюжей головы и скрюченную фигуру, превращавшую его в четвероногое животное, которое только что освоило прямохождение. - Ни одна зараза не выйдет из этого магазина, или ее вышвырнут из этого магазина, потому что из этого магазина ни одной заразе ходу нет и быть не может.

Компания невесело рассмеялась - пародия била не в бровь, а в глаз. С точки зрения работавших под его началом подростков почти пятидесятилетний Бейли был бесспорно жалок. Для человека старше двадцати шести они считали его должность унизительной, свидетельствующей об ограниченности личности. Кроме того, Бейли, по их сведениям, десять лет проработал в Tower Records[47], что совсем уже никуда не годилось. В довер- шенье зла он весь состоял из болезненных черт, и одного этого вполне хватало, чтобы превратить его в мишень для насмешек. Из-за гиперактивности щитовидки его глаза вылезали из орбит. Подбородок висел индюшачьей бородкой. В косматых кудрях встречались чужеродные объекты: какой-то пух непонятной природы и даже спички. Выпирающий, курдючный зад был неотличим от женского. Бейли отчаянно путал слова, что замечала даже команда невежественных юнцов, и его ободранные руки кровоточили вследствие жесточайшего псориаза, более скромные островки которого проявлялись также на его шее и лбу. Леви холодел при мысли, что Бог мог так сурово обойтись со своим творением. Несмотря на физические недостатки (а может быть, как раз из-за них) Бейли был ловеласом. Он хвостом ходил за ЛаШондой и прикасался к ней чаще, чем следовало. Однажды он даже осмелился обнять ее за талию и подвергся прилюдному унижению: ЛаШонда отчитала его на весь магазин («Говорить потише? Не дождешься! Я так заору - штукатурка посыплется, пол будет ходить ходуном!»). Но Бейли был неукротим - через два дня он снова за ней волочился. Передразнивание Бейли стало доброй традицией всего этажа. Его изображали и ЛаШонда, и Леви, и Джамал. Белые коллеги вели себя скромнее, боясь перейти черту, за которой пародия на шефа превратится в расистский выпад. Зато Леви и ЛаШонда чувствовали себя свободно и высмеивали каждую нелепость Бейли, как будто его уродство оскорбляло их красоту.

- К черту Бейли, - настаивал Леви. - Давайте выйдем из здания. Что скажешь, Майки, по рукам?

Майк скривил губы на сторону, как ныне действующий президент.