Крейсер Ее Величества «Улисс» - Алистер Маклин

Появляясь стаей, «кондоры» всегда предвещали что-то недоброе. Не были исключением и эти незваные гости. Они пролетели над самым конвоем, зайдя с кормы, но заградительный огонь зенитной артиллерии транспортов и кораблей охранения был настолько плотен, что бомбежка была произведена ими с заметным отсутствием энтузиазма: «кондоры» бомбили с высоты двух тысяч метров. В чистом, морозном утреннем небе бомбы были видны чуть ли не с момента открытия бомбовых люков, и времени, чтобы уклониться от них, хватило с лихвой. Почти сразу же после этого «кондоры» отвернули и ушли на восток, хотя и удивленные теплом оказанного им приема, но целые и невредимые.

В данных обстоятельствах налет не сулил ничего хорошего. Осмотрительный «Чарли» обычно занимался воздушной разведкой, но в тех редких случаях, когда совершал нападение, делал это смело и решительно. Последний же налет был осуществлен неубедительно, тактика нападающих была до очевидности беспомощной. Возможно, конечно, это были недавно пришедшие в «Люфтваффе» новички, отличавшиеся робостью, — которой не было и в помине у их предшественников. Возможно также, им было строго-настрого запрещено рисковать дорогостоящими самолетами. Но, вероятнее всего, их безуспешное нападение представляло собой отвлекающий маневр, а основная опасность заключалась в чем-то ином. Визуальное наблюдение за морем и гидроакустическое наблюдение были усилены.

Прошло пять, десять, пятнадцать минут, но ничего не происходило. Ни радиометристы, ни гидроакустики по-прежнему ничего не могли обнаружить. В конце концов Тиндалл решил, что незачем держать измученных людей на боевых постах, и приказал дать отбой боевой тревоги.

Взамен была объявлена обычная походная готовность. Все работы по утренней приборке были отменены, и почти все подвахтенные — офицеры и матросы — прилегли, чтобы соснуть. Но некоторые бодрствовали. Брукс и Николлс занялись пациентами, Карпентер вернулся в штурманскую рубку, Маршалл и Питерс, артиллерийский офицер, возобновили прерванный тревогой обход огневых точек, Итертон нервничал и, еще не придя в себя после столкновения между Карслейком и Ральстоном, в котором была и его доля вины, лез из кожи вон, чтобы ее искупить. Съежившись от холода, он пристально наблюдал за морем из центра управления огнем.

Маршалл и Питерс, разговаривавшие со старшим электриком, в чьем заведовании находилась электротехническая мастерская No 2, услышали доносившийся с палубы настойчивый крик. Мастерская находилась перед кают-компанией в левой части прохода, огибавшего с кормы основание второй башни. В два прыжка оба выскочили из мастерской. Открыв дверь с проволочной сеткой, очутились на палубе и, перегнувшись через борт, сквозь снегопад стали смотреть вниз, куда возбужденно показывал морской пехотинец. Маршалл сразу же узнал его; это был Чартерно, единственный рядовой на корабле, которого знали в лицо все офицеры; во время стоянок в порту он выполнял обязанности бармена.

— В чем дело, Чартерно? — спросил он. — Что ты там увидел? Да живее же!

— Вон там, сэр, подводная лодка!

— Что? Что такое? Подводная лодка?

Поглядев искоса, Маршалл увидел преподобного Уинтропа, корабельного священника, который протискивался между ним и Чартерисом.

— Где? Где она? Покажите ее мне! Да покажите же!

— Прямо по носу, преподобный отец. Теперь я ее вижу. Правда, смахивает она, скорее, на любого дьявола, чем на субмарину. Прошу меня простить, преподобный отец, — поспешно прибавил Маршалл. Заметив в глазах священника воинственный, отнюдь не христианский блеск, он подавил смешок и принялся рассматривать странный приземистый предмет, который находился теперь почти на траверзе корабля.

Беспокойные,внимательные глазаИтертона, сидевшегов командно-дальномерном посту, заметили этот предмет еще раньше Чартериса. Он тоже принял его за немецкую подводную лодку, всплывшую во время пурги, и счел, что это — результат визита «кондоров». Мысль о том, что радаром или гидролокатором давно бы обнаружили ее, даже не пришла ему в голову. Нельзя терять ни минуты, пока она не скрылась. Недолго думая он схватил трубку телефона, соединенного с носовой батареей универсальных пушек.

— На батарее! Говорит командно-дальномерный пост, — настойчиво прокричал он. — Подводная лодка! Шестьдесят градусов левого борта. Дистанция сто ярдов, цель перемещается к корме. Повторяю, шестьдесят левого борта.

Видите цель?.. Отставить шестьдесят; семьдесят левого борта, — кричал он что есть мочи. — Так, хорошо. Следите за целью.

— Цель на прицеле, сэр! — ответил ему в ухо телефон.

— Открыть беглый огонь!

— Сэр, но Кингстона нет. Он пошел...

— Отставить Кингстона! — завопил свирепо Итертон. Он знал, что Кингстон был командиром батареи. — Огонь, идиоты, сию же минуту! Беру ответственность на себя.

Швырнув трубку на место, он кинулся к наблюдательной щели. И вдруг до его сознания дошло... Мозг его точно-током пронизало, и он стремглав бросился к телефону.

— Отставить стрельбу! Не стрелять! — дико вопил он. — Не стрелять! О Боже мой! Боже мой!

В телефоннойтрубкепослышалосьсердитое стаккато сорокадвухмиллиметровых орудий. Выпав из его руки, трубка вдребезги разбилась о переборку. Было слишком поздно.

Было слишком поздно, потому что он совершил страшную ошибку: забыл распорядиться, чтобы сняли дульные пробки — крышки, которыми закрывают жерла пушек, когда орудия находятся в походном положении. А взрыватели у снарядов были контактного действия.

Первый снаряд взорвался в стволе, убив наповал наводчика и серьезно ранив телефониста. Три других, пробив тонкие стальные крышки, взорвались почти сразу один за другим на расстоянии каких-то нескольких футов от четверых человек, стоявших на полубаке.

Удивительное дело: разлетевшиеся с визгом в стороны стальные осколки не задели ни одного из них. Раскаленный металлический дождь обрушился в море.

Но взрывная волна ударила назад, а взрыв даже нескольких фунтов взрывчатки, происшедший на расстоянии вытянутой руки, смертелен, Священник умер мгновенно. Питере и Чартерис скончались спустя несколько секунд. Причина их смерти была одна — компрессивный перелом шейных позвонков. Взрывом, словно рукой гиганта, их сшибло с ног и швырнуло затылками о перегородку с такой силой, что их головы превратились в месиво.

Белая палуба потемнела от крови, но ее тут же замело снегом.

Маршаллу же невероятно повезло. Взрыв — впоследствии он рассказывал, что ему показалось, будто его ударило поршнем мощного авиационного двигателя, — бросил его в проем открытой двери позади него, при этом с башмаков, которыми он задел о комингс двери, у него сорвало каблуки. Сделав в воздухе сальто, он шлепнулся о палубу и, проехавшись по ней, ударился с размаху о вентиляционную шахту второй башни, задев спиной большие барашки, крепившие болты люка для осмотра. Стой он хотя бы на фут правее или левее, будь его ноги дюйма на два длиннее, ударься он о башню хоть на волосок выше или ниже, песенка лейтенанта Маршалла была бы спета. Но на роду у него было написано уцелеть в этот раз. И теперь Маршалл сидел в лазарете, весь забинтованный, с переломанными ребрами, отчего трудно было дышать, но в остальном, можно сказать, целый и невредимый.