Погружение (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич

— Лиза знакомься, — сказала хозяйка, — это Маша, подружка Сережиного сослуживца Влада, молодой такой, лейтенант, был на юбилее.

— Мы в одной школе учились, — уточняю я, — здравствуйте, Лиза.

Лизу провозят к столу. Она поглядывает на меня с любопытством. Видно, что ей хочется пообщаться с новым человеком. И я не отказываюсь. Пока мужики обсуждают что-то по ремонту техники, мы болтаем. Но скорбная искра проскальзывает в ее взгляде время от времени.

— Лиза, извини за бестактность. Можешь рассказать, что с тобой случилось?

— История простая. Авария. Все целы, кроме меня. А у меня хлыстовая травма шейного отдела. Три года уже так. Обещали, что будет лучше. Примеры всякие приводили. В больнице лежу каждый год. Ничего не лучше. Руку вот еще начинает сводить. Муж нанимает массажистку время от времени, чтобы контрактуры не образовывались. Если честно, то когда про тебя услышала, то подумала, что Сережа нашел кого-то. Но тогда бы он к своим отвез. И все понятно. А сейчас смотрю на тебя, разговариваю и так хорошо рядом, что думаю — пусть бы такая была. Он же мужчина, ему так тяжело со мной.

— Так, Елизавета. Давай упаднические настроения на потом. Со мной хорошо, потому что энергия прет. Никому не отдавала, никого не лечила последнее время.

— А ты лечишь кого-то? Ты, вроде, художник?

— Одно другому не мешает. Разрешишь тебя посмотреть?

— Смотри, если хочешь, — вздохнула она.

Я отвожу ее от стола другую комнату. В полумраке хорошо видно ее свечение. Вот блок на уровне шеи. Разрыва спинного мозга нет. Если бы был, то все сложнее. И полное уныние. Потеря всякой воли к борьбе. Жду информацию по увиденному. Получаю разрешение и знания, что можно сделать. Беру в ладони ее голову. Череп невидимо подрагивает, я чувствую его неправильный дерганный ритм. Выравниваю под свой.

— Ой, как хорошо! Что ты там делаешь? — шепчет она.

— Немножко лечимся. Ты можешь попросить у мамы новогодний дождик и лейкопластырь лентой, если есть? А то если я спрошу, будет ненужное внимание. А нам сейчас лишние глаза не нужны.

— Давай спрошу.

Требуемое нашлось. Наталья Дмитриевна решила, что мы увлеклись чем-то своим и обрадовалась, что дочь отвлечется.

Я расстегнула ей платье сзади. Опустила с плеч. Волосы подняты в прическу. Ножницами отрезала кусок сантиметров десять от пластыря и наклеила продольно дождик с шагом через полсантиметра. Это мостик для поверхностного тока энергии в обход блока. Лучше серебро, но где его взять? В Китае использовали медные пластины, временно заменяя пораженный канал. Я наклеиваю над нужным сегментом пластырь.

Теперь нужно собраться. В животе завибрировало. Я пускаю силу в руки. Не мягким плавным свечением, а острым жалом. В ладонях жар, пальцы гудят. Соединяю большой и безымянный пальцы правой руки, а указательный и средний подношу к ямке под седьмым шейным позвонком, в простонародье именуемым холкой. Средний палец левой руки накладываю на ямку под затылком.

Чувствую, как энергия идет до середины шеи и упирается в темную пробку. Маленькие завихрения клубятся, оплавляя ее.

— Жарко, как от печки, — шепчет Лиза.

Я молчу. Внутренним взором вижу маленькую ниточку, которой удается пробиться выше. Надо еще. Напрягаюсь и плавлю темноту. Поверхностная защитная ци проходит по мостикам и помогает тянуть мою силу вверх. Пробка поддается. Темные рваные части раздвигаются в стороны. Энергия устремляется выше и соединяется с пальцем моей левой руки. Еще несколько минут я направляю ее так.

Постепенно возвращаюсь в себя. Начинаю слышать лизины ахи на вздохе, будто корку с болячки отрывают. Убираю руки. Вся мокрая. Волосы налипли на лоб.

Лиза часто дышит.

— Ты как? — спрашиваю ее.

— Будто в кипяток вошла. Ноги щиплет.

— Давай пошевели, — я нагнулась и сняла с нее тапки.

Пальцы шевельнулись. Отлично! Я сжала точку на стопе. Лииза дернула ногой к себе. Повторила тоже и со второй. Она заглядывает мне в лицо:

— Они шевелятся, Маша, — слезы по ее щекам.

— Ногу к себе, теперь от себя. Молодец. Нужно в сознании закрепить движение. Будем вставать.

Это удается с трудом. Но она стоит радостно-напряженно, шатается. Я отпустила ее, готовая подхватить в любой миг. Мышцы ослабли, но ей необходимо почувствовать себя, чтоб это стало реальностью. И не только для нее. Поэтому я сажаю ее в коляску и говорю:

— Сейчас подъедем к двери, встанешь и пойдешь. Надо закрепить осознание прямо сейчас. Ни о чем не думай, просто делай. Все эмоции потом.

В дверях слышим: «Девушки, сейчас чай пить будем». Я беру ее за руки: «Давай». И она, сжав зубы, встает. Делает шаг, другой. Все замерев, смотрят на нее.

— Забудь про коляску, Сергей Валентинович, подержи ее. Пока хватит нагрузки, — говорю из-за спины, — а мне надо полежать. Не будить, при пробуждении напоить сладким крепким чаем с шоколадкой.

В комнате движение и шум, но я его уже не разделяю на составляющие. Он теперь, как шум леса или водопада. Мне надо успеть дойти до кровати, а то пространство сузилось и потемнело. Дошла, больше ничего не помню.

Из ямы вынырнула уже затемно. В гостиной оживленный шепот. Я открыла глаза. Заглядывает Наталья Дмитриевна. Увидела меня и сразу через плечо кому-то: «Проснулась, ставь чайник», и приземистой тенью ко мне:

— Машенька, доченька, как ты? Свет включить или не надо? — трогает мне лоб и гладит по щеке.

— Включайте, Наталья Дмитриевна, я встаю. Если можно, чего-нибудь попить, а то силы как-то взяли и кончились, — я виновато улыбаюсь.

— Да, конечно, — она дергается пойти, но бросается ко мне на шею, обнимает и плачет, — Маша, Машенька.

Я глажу ее плечи и спину. В комнату заглядывают: «Все готово». Она поднимается, вытирая слезы. Встаю и я. Смотрюсь в зеркало, под глазами темные тени. Ничего, отъемся. За все надо платить. А силы восстановятся. Думала, на том уровне уже не вернутся после Олега, ан, ничего — еще больше стало.

У стола качнуло. Стул громыхнул. «Извините». Мне помогают сесть и ставят бокал с чаем, вазы с шоколадными конфетами и плитки шоколада нескольких видов. Ломаю кусочки от той, какая открытая. Мир светлеет. Можно перевести дух. Оглядываюсь. Все сморят на меня. Нахожу Лизу. Сидит на стуле у стены и счастливо улыбается.

— Лиза, как ты?

— Хожу. Слабая еще и ноги все время как иголками колет. Говорят, они отходят так.

— Умница. Надо еще ванны со скипидаром. Я расскажу потом, как делать.

— Пластырь еще купить? — вставляет Валентиныч, — сколько его носить и как менять?

— Не принципиально, но желательно неделю еще походить. А покушать есть что-нибудь?

Хозяйка поставила творог с изюмом, обильно сдобренный сметаной, и горку оладий. Съедаю все, что дали.

— А это как вот ты? — спрашивает хозяин под шиканье Натальи Дмитриевны.

— Считайте, специальный массаж.

— И ты дома тоже так?

— Иногда и так. Нужный человек в нужное время и в нужном месте.

— Вот, правильно, — поднял голову Сергей Валентинович, — это я ее привез ночевать.

— Можно, я опять спать пойду, — виновато говорю я, — надо восстанавливаться, а завтра все обговорим.

Анатолий Иванович не верил в совпадения. У любой магии есть скрытый, но вполне логичный механизм. Даже если его нельзя увидеть. Невидимые силы есть, это да. Но и магнитное поле есть, его тоже не видно. То есть, никакой магии нет, есть неизвестные резервы оперативных возможностей. И эти резервы безграничны. Кто первый воспользуется, тот и выиграл.

Он неоднократно был свидетелем, когда экстрасенс указывал с точностью до подъезда местонахождение скрывающихся людей. Правда, не всегда работает. Зависит от изначально предоставленных материалов. Лучше всего свежая фотография. Правда, не всегда такие поиски хорошо заканчивались. Для экстрасенсов. Приходилось ликвидировать, когда информация гарантированно не должна уйти. Ничего не поделать, такие правила.

Бывало, отмечали удачное окончание операции, а Анатолий Иванович знал, что тот, кто с ним сейчас в обнимку поет за столом, через три часа будет на речном дне или исчезнет в печи крематория. И они знали, но многие до конца не верили. На что надеялись? На такие условности, как разум, благодарность, преданность?