Че Гевара. Книга 1. Боливийский Дедушка - Карина Шаинян

Броненосец! Предмет, который много лет искали его предки, из-за которого он разрушил жизнь Тани. Предмет, потерянный полвека назад где-то в Чако… Броненосец был связан с гринго!

Позже Ильич, оставаясь наедине с собой, часто корил себя за то, что не присмотрелся к этому человеку повнимательнее. Возможно, уже тогда можно было увидеть, как нити судьбы, ведущие к Чиморте, окутывают гринго прозрачным шевелящимся коконом. Может быть, удалось бы соединить в одну цепочку события, происходящие в разных концах света, понять их смысл и остановить оползень, грозящий снести все на своем пути. Не пришлось бы выбирать из двух зол и разрываться на части, едва соображая от страха совершить смертельную ошибку.

Но шаман видел только след броненосца. Отобрать! Срочно. Броненосец должен быть у Ильича, в этом предмете – смысл его жизни. Даже двух: жизни шамана и жизни студента-физика, перессорившегося со всеми преподавателями, заслужившего репутацию сумасшедшего и так и не защитившего свой диплом о веерной структуре реальности. Старики говорили, что с помощью броненосца можно навести морок, но Ильич был уверен, что предмет на время погружает человека в параллельную, несбывшуюся реальность.

Заблудившийся сам упростил ему задачу, сказав, что он русский. Разговорить его было нетрудно – вскоре Ильич знал имя, город… С городом повезло. Но, о духи предков, почему у этих русских такой сложный язык? Название улицы невозможно даже произнести. Да и толку от адреса, не заявишься же домой и не потребуешь вернуть предмет… И не прикажешь отдать, с такими вещами добровольно не расстаются, навязанное желание расколет разум, и неизвестно, что выйдет в итоге. Зато можно вложить пару простых мыслей. Приказать совершить пару простых действий, которые приведут к нужному результату, и подтолкнуть к выходу…

– Забудь обо всем и возвращайся домой, – сказал сгусток света и мудрости.

Земля бросилась Сергею в лицо. В последний момент он успел выставить руку. Взвыл, ударившись коленом о подвернувшуюся ветку, и сел на холодную землю, привалившись спиной к бревну и жадно хватая ртом воздух.

Темнота парка выцвела и посерела, и где-то над головой неуверенно посвистывали первые птицы. Костерок почти погас. В его тусклом свете едва виден был Рафаэль, сидящий напротив. Глаза его были прикрыты, он раскачивался и тихо гудел на одной ноте, ритмично помахивая опустевшей кружкой.

Дать бы тебе по морде, сволочь очкастая, вяло подумал Сергей. Он был слаб, как новорожденный щенок, страшно замерз, и его снова подташнивало. Но отблески мировой гармонии, еще лежавшие на душе, и воспоминания о черном шаре зла, мешающем дышать, остановили его. Сергей с трудом поднялся на ватные ноги и, спотыкаясь, побрел прочь. Где-то на другом краю земли, за далеким Балаклавским проспектом, в неведомом дворе его ждала машина – теплое кресло, печка и четыре колеса, вполне возможно, способные отвезти его домой.

Однако до машины еще надо было дойти. Речка Чертановка извивалась и петляла, то ныряя в овраг, то разливаясь болотом. Несколько раз Сергей переходил ее по шатким мостикам из бревен, однажды наткнулся на огромную, будто нефтепроводную, трубу на бетонных опорах, тяжко нависающую ржавым брюхом над зарослями сухого бурьяна, и какое-то время шел вдоль нее. Он уже уверился, что окончательно заблудился, когда впереди послышался шум большой улицы.

Только добравшись до своей машины, припаркованной во дворе старой пятиэтажки, и рухнув на водительское сиденье, Сергей понял, насколько устал. Мышцы ныли, будто после марафонского забега. Он был невообразимо грязен, в ботинках хлюпало, а от свитера несло рвотой и болотной водой. Постанывая и шипя, Сергей вытянул с заднего сиденья пакет с рабочей одеждой – толстовкой и джинсами, задубелыми от краски. Тяжко ворочаясь и ругаясь, он переоделся. Собрался с силами и отволок испоганенный свитер в мусорный контейнер неподалеку, вернулся в машину. Запахи масла и растворителя, исходящие от толстовки, успокаивали, привязывали к знакомой реальности, где в темноте не бродят гигантские звери, и сельва не заполоняет весь мир, и сквозь заросли не скалятся лица мертвецов. Сергей положил голову на руль, он успел подумать, что неплохо было бы попытаться нарисовать увиденное, и отключился.

ГЛАВА 11

ПЕСНЯ ДЛЯ ДУХОВ ОХОТЫ

Ятаки, октябрь, 2010 год

В поселке уже год как появилась мобильная связь, но для того, чтобы позвонить, нужно было забраться на дерево. Еще можно было выгрести на середину Парапети – там тоже ловилась сеть, если удерживать лодку точно напротив небольшой банановой рощи рядом с поселком. Но тогда Ильича обязательно бы кто-нибудь заметил, а звонок по мобильному был событием, которое обсуждали бы всей деревней, особенно звонок шамана. Ильичу же совершенно не хотелось рассказывать, с кем и о чем он разговаривал. Поэтому, оглядевшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, он начал карабкаться на огромный удушающий фикус, стоящий чуть отдельно на самом краю подступающих к селению джунглей. Лезть было легко – с тех пор как в деревне появились первые телефоны, к стволу дерева прибили множество дощечек, на ветви навесили веревочные петли, а лишние побеги регулярно подрезали.

Забравшись почти на самую вершину, Ильич надежно устроился в развилке ветвей и посмотрел вниз, чтобы убедиться, что его никто не услышит. Мрачно покачал головой: вдоль берега, бормоча и жалобно вскрикивая, шел учитель. Иногда он останавливался, с жаром объясняя что-то невидимому собеседнику, и шел дальше. Даже не зная немецкого, Ильич мог угадать, о чем идет речь: учитель снова и снова твердил, что невиновен.

Шаман пожал плечами: он сделал все, что мог. Нельзя силой увести человека в мир духов, не лишив его рассудка, а иного способа помочь учителю у Ильича не было. Только бы у Тани хватило хладнокровия и милосердия, чтобы не пытаться использовать его…

Ильич вздохнул и набрал длинный международный номер. В трубке трещало и скрипело, но сквозь шумы пробивались длинные гудки, а потом до шамана донесся далекий и сонный голос, раздраженно говорящий что-то на незнакомом языке.

– Привет, Хуанито, – прервал он поток явно ругательных слов. – Это Ильич. Как почему на испанском, совсем обалдел в этой России? Университет, Ла-Пас, помнишь? Ну, узнал, наконец-то. Скажи-ка мне, Хуанито, вы все еще выступаете на Арбате?

Москва, октябрь, 2010 год

Сергей довольно оглядел поднос, заставленный едой и кофе. Подумав, попросил еще один чизбургер. Дотащил поднос с шаткой грудой еды до столика, запихал в рот горсть картошки и принялся просматривать почту.