Осажденная крепость - Цянь Чжуншу

— Уверен, что все это затеи Цао Юаньлана.

— Все вы, учившиеся в Европе, горазды на выдумки. Помню, я ехал к ним на свадьбу и радовался, что не я жених — такая с самого утра стояла жара. Хотя в зале был кондиционер, толстяк Цао во фраке и стоячем воротничке весь обливался потом; я даже опасался — того и гляди растает, как свечка. Су тоже выглядела измученной — смотреть было жалко. Словом, не новобрачные, а… Ну, не то чтобы к смерти приговоренные, а словно преступники, пойманные с поличным, каких изображают на листках с призывом остерегаться воров, что в автобусах расклеены. Я подумал, что, наверное, и сам чувствовал бы себя не лучше под взглядом стольких людей. И еще я решил, что свадебные фотографии, на которых молодожены выглядят веселыми и довольными, делаются не в день свадьбы.

— Великое открытие! Ты лучше скажи, как Су в тот день вела себя с тобою.

— Я постарался, чтобы она меня не видела, разговаривал с одной Тан. — При этих словах сердце Фана упало, словно выброшенный из почтового вагона ящик, Фан даже испугался, не слышал ли Чжао стука падения. — Она была свидетельницей невесты. Увидев меня, спросила, не пришел ли я учинить драку, просила не шевелиться, когда молодых будут осыпать серпантином — еще подумают, что я хочу бросить гранату или плеснуть кислотой. Интересовалась моими планами; я сказал, что уезжаю, но о тебе не упоминал — вдруг ей это будет неприятно.

— Правильно сделал. Не надо меня поминать, не надо, — машинально повторял Хунцзянь, а сам чувствовал себя узником в темном каменном мешке: на миг вспыхнул огонь, он даже не успел рассмотреть ничего вокруг, и вновь воцарилась мгла. Он представил себя пассажиром в поезде: вот при свете станционного фонаря мелькнуло дорогое лицо, но не успел даже вскрикнуть, а перрон уже далеко позади, краткость встречи лишь подчеркнула всю бесконечность разлуки. Фан про себя выругал Чжао за несообразительность.

— Поговорить как следует нам не удалось — к ней прилип шафер, приятель Цао. По-моему, Тан Сяофу ему очень приглянулась.

И тут, словно острый шип, пронзила сердце Фана неуемная злоба против Тан. Сдерживая дрожь в голосе, он воскликнул:

— Меня эти люди не интересуют, прошу больше о них не рассказывать.

Чжао сначала опешил, потом понял, в чем дело, и положил приятелю руку на плечо:

— Посидели, и хватит, ветер все усиливается, нам завтра рано сходить на берег…

Он зевнул и направился в каюту, но с одной из соседних скамей его окликнула Сунь. Он удивился, что это она так поздно засиделась на палубе. Оказалось, девушка вышла подышать воздухом, отдохнуть от возни и капризов ехавшего в ее каюте ребенка. Чжао поинтересовался, не укачивает ли ее.

— Нет, не очень. А вам с господином Фаном, наверное, приходилось попадать в настоящие бури?

— Случалось. Только мы с господином Фаном ездили по разным маршрутам. — Тут Чжао толкнул приятеля в бок, потому что его молчание становилось уже невежливым. Чтобы хоть на время отвлечься от душевной муки, Фан начал припоминать разные подробности о своих плаваниях. Он рассказывал о летучих рыбах, и девушка слушала его как зачарованная. Потом она спросила, не видел ли он китов. Наивность вопроса показалась Чжао подозрительной.

— Видел, и очень много, — ответил Фан. — Однажды наш корабль чуть не застрял между зубами кита.

Глаза у Сунь стали круглыми, как нимбы святых на картинах Джотто, а Чжао еще больше насторожился и сказал:

— Хватит выдумывать, пошли в каюту.

Однако Фан принялся уверять девушку, что говорит сущую правду.

— Вы же знаете, есть люди, которые смотрят, слушают и спят с раскрытым ртом. Вот и этот кит спал после обеда, разинув пасть. Хорошо, что между зубами у него застряли огромные куски мяса, а то наш пароход могло бы затянуть в зев. А как же? Такие случаи и в книгах описаны!

— Господин Фан обманывает меня, правда? — обратилась девушка к Чжао. Тот презрительно хмыкнул:

— Ну, довольно, нам пора спать. Мисс Сунь, отец поручил мне опекать вас, так что извольте возвращаться в каюту, а то, чего доброго, простудитесь.

— Заботливый дядюшка! — ухмыльнулся Фан. Чжао украдкой дал ему сильного тумака по спине, а вслух заявил:

— Господин Фан — большой мастер пересказывать детские сказки.

Фан улегся на койку и тут же почувствовал, как боль снова сжала ему душу. Отгоняя ее, он заговорил:

— Однако крепко же ты стукнул меня, до сих пор чувствуется.

— А ты не завирайся! Впрочем, эта девица себе на уме. Пожалуй, взяв ее с нами, я поступил неосмотрительно. Она как твой кит с разинутой пастью, так и норовит проглотить кого-нибудь, кто попроще, — тебя, например.

Фан стал кататься по койке, смеясь над излишней бдительностью Чжао — сначала от души, потом через силу, только чтобы ни о чем не думать.

— По-моему, она слышала все, о чем мы говорили. Я же предупреждал, что не надо так громко. Посуди сам, разве девушка с университетским образованием может быть такой наивной? «Не правда ли, господин Фан обманывает меня». — Чжао, как ему показалось, очень похоже передразнил Сунь. — Если бы я не сказал, что ты сказки рассказываешь, она, уж поверь, попросила бы у тебя книгу, в которой обо всем этом рассказано.

— Ну и пусть попросила бы, я бы сказал, что при себе у меня нет.

— Ты не понимаешь, одалживать у мужчины книгу, потом возвращать ее — всем этим женщина прекрасно пользуется для завязывания отношений. Вот так зачастую и начинается флирт.

— Послушать тебя, так даже не по себе становится. Но по отношению к Сунь все это — чистейшая фантазия!

— Что же, посмотрим. — Синьмэй улыбался каким-то своим мыслям, глядя в потолок. — Ну что же, на сегодня хватит, я хочу спать.

Хунцзянь чувствовал, что сон для него будет сейчас столь же недостижим, как сама Тан Сяофу, и обреченно готовился к долгому одинокому путешествию через предстоящую ночь. Он пытался еще раз заговорить с соседом, но Чжао не ответил, и Фан, не ожидая уже ниоткуда спасения, отдал душу во власть тоски, тут же вгрызшейся в нее, как шелкопряд в грену.

Рано утром пароход остановился довольно далеко от входа в порт, и только к полудню появились два катера, чтобы перевезти пассажиров в гавань. Для пассажиров первого и второго классов предназначался совсем небольшой катер — его палуба была метра на полтора ниже борта парохода. Раскачиваемый волнами, он то и дело отходил в сторону, и между двумя судами образовалась жутковатая на вид щель, готовая поглотить смельчаков. Проклиная пароходную компанию, пассажиры тем не менее храбро прыгали на катер; обошлось без несчастных случаев, хотя многие потом чувствовали себя неважно, сидели хмурые и молчаливые.

На палубе была теснота. То и дело кто-нибудь из команды кричал: «Ложимся на левый борт, просим нескольких пассажиров перейти на правый!» И тут же: «Куда вы все бросились на правый, жить надоело, что ли?» Среди пассажиров расползались разные слухи. В частности, Чжао узнал, что гостиницы в городе якобы переполнены. Он сказал Фану, что если они будут дожидаться Ли и Гу, всем придется ночевать на улице, потому что третьим классом едет несколько сот человек. Было решено, что Чжао и Сунь с вещами сразу поедут искать гостиницу, а Фан останется на берегу ждать остальных попутчиков. Устроив для всех номера, Чжао вернется на пристань. Едва он и Сунь уехали, раздался сигнал воздушной тревоги. Фан забеспокоился — и за себя и за оставшихся на пароходе. Потом ему пришло в голову, что с пароходом итальянской компании вряд ли что случится — Италия как-никак в союзе с Японией. Значит, надо спасать в первую очередь себя. Однако никто не бежит с пристани сломя голову. Выяснилось, что дан был сигнал предварительного оповещения, налет не состоялся, и через час дали отбой. Стал швартоваться второй катер, до отказа набитый людьми. Фан и подоспевший Чжао издали увидели железный сундук господина Ли, возвышавшийся на носу суденышка; казалось, вопреки законам математики, что часть больше целого, настолько сундук этот подавлял своими размерами. С точки зрения физики невероятным было, что такую махину удалось снять с борта парохода. На лице господина Ли не было обычных черных очков, и его большие белесые глаза напоминали облупленные крутые яйца. Но вот очки извлечены из кармана и водворены на свое место — Ли снимал их, перепрыгивая с палубы катера. Оказавшись на пристани, он стал жаловаться на нервное потрясение, которое испытал во время воздушной тревоги. На сей раз получалось так, будто он пострадал из-за своего благородства, уступив Чжао и Фану свои билеты в первый класс. Тем пришлось рассыпаться в выражениях сочувствия и благодарности. Зато Гу Эрцянь был в отличном настроении. Он то и дело восклицал:

— Здорово нам повезло! Можно сказать, у смерти в гостях побывали! Уже и не верилось, что снова вас увидим. Я считаю, что весь пароход обязан своим спасением господину Ли; его счастливая звезда не допустила налета! Так мне подсказало предчувствие, а я верю в судьбу. «Не верь небу, верь судьбе», — говаривал Цзэн Вэньчжэн[106].