Багровые реки - Жан-Кристоф Гранже

— Вы сказали, что она вдова; когда умер ее муж?

— Не торопитесь, молодой человек, я как раз подхожу к этому! В восьмидесятом году, будучи в Герноне, Фабьенн носит фамилию своего супруга — значит, в это время у нее все благополучно. Но шесть месяцев спустя, в Сарзаке, она представляется вдовой. Следовательно, муж умер в период их пребывания в Герноне.

— В вашем досье ничего о нем не сказано? Его возраст? Его профессия?

— Лейтенант, это все же Министерство народного образования, а не детективное агентство!

Карим вздохнул.

— Вы правы. Продолжайте.

— Вскоре после приезда в Гернон она написала заявление о переводе. В любое место, лишь бы подальше от этого города. Как странно, правда? Ей сразу же предложили работу в Сарзаке. Ничего удивительного: на наши «чудные» места охотников нет!.. В Сарзаке она вновь взяла себе девичью фамилию. Видимо, решила оборвать все нити, связывающие ее с прошлым.

— Вы еще не рассказали о ее ребенке.

— Да, в самом деле, у нее был ребенок, девочка. Родилась в семьдесят втором году.

— Так и написано?

— Ну… да.

— И какое имя там указано?

— Жюдит Эро. Но в Сарзаке об этом никто не знал.

Каждое слово директрисы подтверждало гипотезу Карима. Он продолжал расспросы:

— Удалось ли вам поговорить с людьми, знавшими ее по Сарзаку?

— Да. Я разыскала бывшую директрису школы Матильду Сарман. Она хорошо помнит Фабьенн. По ее словам, та была довольно странной женщиной. Скрытная, нелюдимая. Очень красивая. И очень сильная физически. Высокая, метр восемьдесят. Широченные плечи. Она часто играла на фортепиано. Играла прекрасно, просто виртуозно. Я повторяю вам то, что услышала от Матильды…

— Фабьенн Паско жила в Сарзаке одна?

— Матильда говорит, что одна. Поселилась в какой-то глуши, километрах в десяти от города…

— И никто не знает, отчего она так внезапно покинула Сарзак?

— Нет, никто.

— И почему за два года до этого так же поспешно уехала из Гернона, тоже неизвестно?

— Нет. Может быть, следует обратиться туда… — Женщина нерешительно помолчала, затем все же осмелилась спросить: — Послушайте, лейтенант… Вы не могли бы объяснить мне, какое отношение имеет это расследование к взлому в моей школе?

— Я объясню позже. Вы сейчас едете домой?

— Я? Да… конечно…

— Захватите с собой все документы, касающиеся Фабьенн Паско, и ждите моего звонка.

— Но… Хорошо, я так и сделаю. Когда примерно вы позвоните?

— Еще сам не знаю. Скоро. И тогда все вам объясню.

Карим повесил трубку и снова изучающе взглянул на машины, припаркованные рядом с кабиной. «Ауди», «БМВ», «Мерседесы» — блестящие, современные, скоростные, но, увы, все с противоугонными устройствами! Он посмотрел на часы: уже больше девяти. Пора побеседовать со старым хищником. Лейтенант набрал номер прямого телефона Анри Крозье. Заслышав голос Карима, комиссар взревел:

— Будь ты проклят, сукин сын! ГДЕ ТЫ?

— Я продолжаю расследование.

— Надеюсь, по пути сюда?

— Нет. Мне нужно съездить еще в одно место. В горы.

— В горы?

— Да. В Гернон. Это маленький университетский городок возле Гренобля.

Наступила пауза. Затем Крозье медленно сказал:

— От всей души желаю тебе запастись убедительным объяснением, иначе…

— У меня оно уже есть, комиссар. Мой след ведет в этот город. Я думаю, что разыщу там наших осквернителей.

Крозье молчал. Казалось, апломб Карима лишил его дара речи. Воспользовавшись замешательством шефа, лейтенант пошел в наступление:

— Есть новости о машине?

Комиссар что-то промычал. Карим повысил голос:

— Так есть или нет?

— Мы нашли и машину и владельца.

— Каким образом?

— Разыскали свидетеля на Сто сорок третьем шоссе. Крестьянин. Возвращался ночью домой на своем тракторе. Около двух часов мимо него проехала белая «Лада». Он успел засечь только номер департамента. Мы проверили: машина действительно там зарегистрирована. Когда она проходила техосмотр, у нее были заводские, славянские покрышки. Это НАША машина. Скажем так, я уверен в этом процентов на восемьдесят.

Карим призадумался. Очень уж своевременно подоспела эта информация, даже подозрительно.

— Ас чего это вдруг у вас объявился свидетель?

Крозье усмехнулся.

— Потому что в Сарзаке творится черт-те что. Прибыли парни из центральной уголовки, которые скромностью никогда не отличались. Они тут разыгрывают спектакль в духе Карпантра, как будто у нас осквернили не одну могилу, а целое кладбище. — И Крозье злобно выматерился. — Ну и конечно, эти шавки журналисты тут как тут. В общем, мы по уши в дерьме, парень.

Карим сжал зубы.

— Назовите мне имя владельца и его город, быстро!

— Карим, так с начальством не разговаривают, я тебе…

— Имя, комиссар! Вы еще не поняли, что это МОЕ расследование? Что я один держу в руках все нити этого дела?

Крозье сделал паузу, без сомнения, стараясь взять себя в руки. Когда он наконец заговорил, его голос звучал вполне бесстрастно:

— Карим, за всю мою карьеру никто еще не говорил со мной таким тоном, как ты. Так вот, ты сию минуту отчитаешься о «твоем» гребаном расследовании. Иначе я сейчас же объявляю тебя в розыск, сучий ты потрох, и тогда пеняй на себя!

Его интонации ясно говорили, что лучше с ним не препираться. Карим в нескольких словах доложил о результатах своей поездки. Он рассказал историю Фабьенн и Жюдит Эро и о том, как мать дала ребенку вымышленное имя, описал их паническое бегство, несчастный случай на шоссе, стоивший девочке жизни. Крозье выслушал все это и недоверчиво хмыкнул:

— Ну прямо целый роман!

— Смерть — это и есть роман, комиссар.

— Н-да… Но, как бы то ни было, я не вижу связи между твоими россказнями и нашим ночным делом.

— Вот что я скажу вам, комиссар: Фабьенн Эро вовсе не была безумна. Ее преследовали не демоны, а люди, реальные люди. И я думаю, что именно эти люди прошлой ночью побывали в Сарзаке.

— Что?

Карим сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться.

— Я думаю, они хотели что-то проверить. Что-то, что им было уже известно раньше, но вдруг какое-то событие, случившееся в другом месте, пробудило в них сомнение.

— И где же ты собираешься их разыскивать, этих людей? А главное — кто они?

— Понятия не имею. Знаю лишь одно: демоны вернулись, комиссар.

— Ну, теперь уж ты сам бредишь!

— Может быть, но факты налицо: они обокрали школу Жана Жореса и проникли в склеп Жюда Итэро. Прошу вас, комиссар, назовите мне имя осквернителя и город, где он живет. Я хочу знать, не из Гернона ли он. Мне кажется, ключ к этой кошмарной тайне находится именно там.

— Ладно, записывай. Имя: Филипп Серти. Адрес: улица Мориса Блаша, дом семь.

Голос Карима задрожал от нетерпения:

— Город, комиссар! Какой город? Гернон?

Крозье, помолчав, ответил:

— Да, Гернон. Уж не знаю, каким чудом ты до этого додумался, но, черт меня подери, ты и вправду идешь по самому горячему следу.

VII

36

Фотографии немецких спортсменов внезапно ожили. Атлеты с подбритыми висками бежали по довоенному берлинскому стадиону. Стремительные. Могучие. Великолепные. Их бег был неровным, прерывистым, словно мелькание кадров старого фильма на скверной зернистой пленке с пляшущими точками и полосами. Он видел, как мчатся эти люди по гаревой дорожке. Слышал топот их ног и учащенное хриплое дыхание, не совпадавшее с ритмом бега.

Но что-то в этой картине смущало его. Лица спортсменов казались слишком темными, слишком суровыми. Надбровные дуги чрезмерно выдавались вперед. Что же скрывалось в этих темных провалах под густыми бровями? И вдруг, под истерический, громовой рев трибун, атлеты вздымали лица к свету, и Ньеман с ужасом видел пустые орбиты с вырванными глазами. Но это не мешало им ни видеть, ни бежать. Напротив, в глубине окровавленных глазниц что-то зашевелилось, оттуда донеслись какие-то чавкающие звуки, показались странные огоньки…

Ньеман вздрогнул и проснулся в холодном поту. Мерцающий светлый экран включенного компьютера слепил глаза, как лампа на допросе у следователя. Он встряхнулся, спрятал лицо в воротник и украдкой глянул на окружающих: слава богу, кажется, никто не заметил, что он дремал и вместо сладких снов видел кошмар, в котором появились персонажи фотографий, висевших в квартире Софи Кайлуа. То были кадры из фильма, снятого женщиной-режиссером нацистской Германии; он не запомнил ее имя.

Часы показывали двадцать один тридцать. Ньеман проспал всего сорок пять минут. Вернувшись со склада Филиппа Серти, он тотчас отослал свои находки — тетрадь, частицы металла и белую пыль — эксперту Патрику Астье в Гренобль, через Марка Коста, который ждал, когда в больницу доставят труп с ледника.