Имаго - Юрий Никитин

– Все равно, – сказал Майданов упрямо, – я не верю даже в то, что РНЕ сможет что-то сделать с этой мощью. Только напрасно бросает в топку жизни молодых людей… Вы со мной не согласны, Бравлин?

Я развел руками:

– Как ни странно, но… сможет. На волне такого подъема – сможет. Россия – что пружина… надавив на нее с такой силой… вы понимаете… Так что подъем национального духа вполне способен вышибить юсовцев с наших земель. Они ведь не смогут уничтожить местное население… под корень? Те же союзники забеспокоятся. Так что РНЕ вполне способна взять власть в такой ситуации. Другое дело, что на волне подъема национального духа не поднять экономику. А это значит, снова скатиться в страшную дыру нищеты и разрухи…

Лютовой сказал раздраженно:

– Что-то не то говорите! Разве Гитлер, придя к власти, не поднял экономику нищей и разоренной Германии до высот? Германия стала богатейшей страной Европы!

Я покачал головой:

– Не могу возразить. У меня просто нет слов, доводов, только ощущения… Но эти ощущения говорят, что сейчас это не сработает. По крайней мере, в России. Нужно что-то иное…

– Что?

Я сказал негромко:

– Экономист сказал бы – нечто неэкономическое.

Глава 12

Они еще оставались чаевничать, но мне завтра вставать рано, я распрощался, извинился, поразводил руками и отбыл. Но когда отпирал дверь в свою квартиру, на лестничной площадке показался Лютовой, сообщил с усмешкой:

– Болтология… А у меня завтра тоже нелегкий день. Бравлин, вы давно смотрелись в зеркало?

– Уже все обплевал, – отшутился я. – А что?

– Да у вас лицо… такое.

– Какое?

– Не такое, – сообщил он. – Словно вы знаете код Вселенной, но не решаетесь его сказать. Да и сами не решаетесь вмешаться… Хотя иногда у вас бывает вид человека с вервием…

– Вервием? – переспросил я. – Что это?.. Ах, простая веревка…

– Да был уже один с простым вервием, – ответил он туманно. – Вот и я временами жду, когда ты возьмешь вервие и начнешь гнать торговцев из храма, переворачивать столики менял…

Я отмахнулся.

– Это уже было сделано. Двумя самолетами по Торговому Центру. Все столики менял вверх тормашками, а сейфы с золотом до сих пор из руин вытаскивают… Нет, нам идти дальше. Иисус, когда изгонял всякую торговую дрянь из храма и переворачивал столики, все еще надеялся, что удастся как-то реформировать старую веру, облагородить, очистить, улучшить, исправить… ну, как вон Майданов призывает. Потом, правда, Иисус сказал вслед за водопроводчиком, что надо менять всю систему… Ну, а мы даже не будем пытаться что-то исправить и почистить – слишком все сгнило! Вдрызг весь старый мир с тем дряхлым римским храмом. В щебень. В распыл. А потом соберем новый мир так, что даже атомная решетка будет другая!

Я поймал себя на том, что стою с ключом в руке перед уже открытой квартирой и проповедую, а Лютовой смотрит с непонятным интересом победителя, что умело спровоцировал, вынудил раскрыться… Я поспешно умолк на полуслове, Лютовой увидел, что я врубился в ситуацию, сказал очень вежливо:

– Но если, по-вашему, не годится национальная основа, то… что?

Я посмотрел по сторонам, немножко нелепо такой разговор вести на лестничной площадке, но в нашей жизни других нелепостей куда больше, предложил:

– А давайте выделим ту сверхценность нашего времени, которую не считали ни сверхценностью, ни вообще ценностью все десятки тысяч лет человеческой истории? Или сотни тысяч. С того момента, как это слезло с дерева, человек знал, что гораздо важнее собственной жизни – жизнь потомства. Нет, это он знал даже раньше, гораздо раньше! Он знал, что важнее жизни – честь рода, клана, тэйпа, полка, сословия. Он отдавал жизнь за многие понятия, ибо жизнь – тьфу, а вот честь, милость павших предков, улыбка богов, место на Полях Большой Охоты… Пришло христианство, разделило человека на плоть и душу, и снова в цене только душа, а тело – тьфу, это ж всего лишь презренная плоть… Но вот настало время, когда отброшено все: честь, душа – все! Осталась только плоть, которой мы дорожим, которую ублажаем. Конечно, в недрах этого чудовищного разврата наверняка назревает нечто жутковатенькое, что разом вернет нас к аскетизму, но… почему бы не постараться успеть воспользоваться этим всеобщим помешательством, культом тела, плотских утех?

– Как?

Я сказал нахально:

– А показать зажравшемуся человечку, что можно будет жрать еще больше, трахаться вообще до бесконечности, а фигуры делать себе любые… и вообще-вообще! Человек сейчас захапал себе столько всего, что корчится от одной только мысли, что это когда-то кончится… А оно кончится. Не потому, что не хватит крылатых ракет защищаться от остального голодного мира, а потому что все – смертны.

– Ну?

Я пожал плечами, сказал как можно спокойнее, а то слишком быстро завожусь:

– Вы книжки читаете?

– Бывает, – ответил он равнодушно.

– Когда-то меня бесили многочисленные произведения, ну просто стадами перли одно время, просто косяки, бараньи отары – на тему, как некто попадает в автокатастрофу… или авиа, на производстве, и прочее-прочее, его спасают, но жизни осталось несколько минут, начнутся необратимые изменения, после чего он помрет окончательно. И вот является некий ученый и предлагает эликсир или что-то там такое с бессмертием. Наш пациент, которому осталось пять минут, а он молод и был здоров, колеблется… заметьте, обязательно колеблется! – но все-таки решается стать бессмертным.

Лютовой сказал заинтересованно:

– Ну-ну, не тяните! Что у вас за привычка то закуривать в это время, то чесаться, то задумчиво смотреть в окно?.. Вам принести пива? Только мигните.

– Да нет, – ответил я уже спокойнее, – пока ничего не надо. Так вот, вернемся к нашему барану. Будучи бессмертным, да еще молодым и здоровым, он начинает жить полноценной жизнью, но…

– Что «но», что «но»?

– Но тут во всех рассказах, повестях и романах он вдруг начинает ощущать, что бессмертие ему не нужно. Начинаются какие-то мутные рассуждения о том, что быть бессмертным нехорошо…

– Какие?

– Я же говорю, мутные. Ничего вразумительного. Все по-разному, но авторскую позицию я понял: лакомую гроздь винограда не достать, значит – надо охаять. Мол, зелен, на фиг мне такой. Лучше помереть от старческих болезней, когда уже полуидиотом лежишь и гадишь под себя, чем стать молодым и бессмертным… Впрочем, молодые тоже мрут еще как!

Лютовой хохотнул:

– Эти, которые такое писали, первыми ухватились бы за бессмертие!.. Они, по крайней мере, знают, что это такое. Но я все-таки не понял… вы предлагаете… что?

– Еще Гете сказал: «Развитие науки сильно задерживается из-за того, что занимаются вещами, не представляющими научной ценности…» Могу добавить, что если бы крупнейшие ученые мира занимались не проблемой создания особо влажной губной помады и прочих атрибутов общечеловеческих ценностей, а… хотя бы тем же бессмертием, то, самое малое, мы бы жили по паре сотен лет. А это важно, ибо сейчас человек пятьдесят лет только учится, а потом… потом помирает, едва успев приступить к настоящей работе. Я думаю о том, как бы не идти против течения, а… весь этот мощный поток повернуть, чуть-чуть повернуть, самую малость, но все же повернуть от тех равнин с бесплодными смоковницами и направить весь этот водопад на лопасти турбины!