СМЕРШ «попаданцев». «Зачистка» истории - Александр Конторович

Вместе с Марией под громкую команду сержанта, мимо замершего по стойке «смирно» почетного караула (комендант я или нет, в конце концов), торжественно плывем к дверям мэрии и ждущему нас Дяде Саше. А точнее — главе Директории Калифорнийской генерал-командору дону Алехандро. С трудом удерживаюсь от смеха, вспомнив знаменитое присловье из книги Стругацких: «А почему бы благородному дону не помочь другому благородному дону…» — Мария замечает мое фырканье, но я успокаивающе пожимаю ее ладонь, и она лишь недоуменно пожимает плечиком. Ничего, потом как-нибудь объясню. Заметил ли мои гримасы Александр — не пойму, а вот стоящий рядом падре точно заметил и ободряюще мне улыбнулся. Заходим внутрь мэрии, и начинается сначала гражданская, а потом и церковная церемонии. Падре иногда недовольно поглядывает на Дядю Сашу. Конечно, ему бы хотелось, чтобы обряд в церкви происходил, как положено. Да и мое отношение к религии ни падре, ни Маша не одобряют. Но Маша, как и положено образцовой женщине этой эпохи, молчит, а падре… падре, хотя и не смирился с нашими странностями, но близок к этому. Впрочем, что-то я опять отвлекся, думая и чисто на автомате отвечая на вопросы. Так и вся церемония мимо прошла незаметно. Целуемся и торжественно идем назад, мимо забрасывающих нас зерном и мелкими монетками детей и взрослых. Больше всех радуются дети, одна девчушка даже ухитрилась довольно больно попасть мне точно в щеку отнюдь не легкой монеткой. Пришлось перетерпеть. Подмигнул смеющейся вовсю девчушке, чем вызвал у нее новую волну радости.

Доходим до стола, по традиции установленного на широком лугу так, что все, кто свободен и хочет принять участие в торжестве, могут за ним разместиться. Первый тост, как обычно: «За здоровье молодых». Опять целуемся, на этот раз под громкий счет. Этот обычай я возродил, чему сейчас совсем не рад. Ну не люблю я при людях целоваться. А приходится, черт побери. Ууу, дурная морда, сам с пьяных глаз на предыдущей свадьбе считать начал, теперь вот отдувайся… Хорошо, народ удовлетворился всего тремя нашими вставаниями, потом свадьба перетекла в обычное застолье, одинаковое у всех народов мира со времен изобретения алкоголя. Все понемногу забывают, зачем собрались, и начинают сбиваться в группки, обсуждая животрепещущие новости и рабочие проблемы. Ну и нормально. Немного успеваем поболтать с Машей. Она довольна всем. Еще лучше. Только долго поговорить не удается, отвлекает Динго. Ну да, где еще можно спокойно обсудить профиль крыла и запас прочности корпуса строящегося планера, как не на моей свадьбе. Обсуждение затягивается, хорошо, что Маша увлечена разговором с одной из подружек. Наконец — танцы. Небольшой оркестрик наигрывает «Калифорнийский вальс» (бывший в иной реальности «Венским»), и мы с Машей делаем несколько кругов по поляне под аплодисменты окруживших ее гостей. На следующий танец ее приглашает Дядя Саша. А меня отзывает «завхоз». Ну да, «кровавая гэбня», то есть спецслужба, и на отдыхе работает. Специфика службы, господа. Тем более, что попавший в сети «карась» весьма интересует наше начальство. Еще бы… двоюродный племянник моей Марии, по возрасту, особенно если считать по меркам нашего времени — мальчишка, но весьма и весьма перспективный, по имени Симон[27]. Тот, кто учился в советской школе, сразу поймет, а для остальных и не интересующихся историей придется напомнить, что Симон Хосе Антонио де ла Сантисима Тринидад Боливар де ла Консепсьоон и Понте Паласиос и Бланко (еще одно зубодробительное ФИО!) прославился настолько, что в честь него назвали целую страну — Боливию. Ну да, в моих родственниках (в этом времени, надо заметить, весьма и весьма важная вещь — родственные отношения) оказался будущий герой борьбы за освобождение Южной Америки от испанского колониализма. Вот и появились у наших мыслителей кое-какие соображения на этот счет. Например: «А стоит ли вообще эта игра свеч?» — то есть появились сомнения по поводу распространения клавишных инструментов среди парнокопытного скота. Если же без шуток — не лучше ли оставить колониям колониево? Зачем нам целый континент якобы независимых стран, в действительности опутанных английским и американским капиталом? Может быть, лучше они будут под рукой Испании, постепенно дающей им все больше и больше автономии, но в то же время затрудняющей проникновение в них влияния других стран? Выдвинутую мною идею обсуждали без меня, но какие-то выводы, похоже, сделали. Вот и сейчас, в непринужденной обстановке, слегка подвыпившего и потому разоткровенничавшегося Боливара полегоньку изучают Дядя Саша и Кобра с моей как «родственника» помощью. Мне, честно признаться, долго в разговоре участвовать не пришлось, Мария утащила танцевать какой-то очень интересный танец, как оказалось, баскский. Ну да, это семья баскская, хотя и переехала уже давно в Венесуэлу. Кстати, у Симона вроде родители недавно умерли? Спрашиваю в перерыве у Маши, она подтверждает, что он теперь в семье дяди живет. А тот сторонник, как сказали бы в наше время, «американского образа жизни» и Французской революции. Жаль, не приехал сюда, я бы ему рассказал о том, куда этот образ жизни ведет. Не прямо, конечно, но доходчиво. Благо примеры уже и в это время появились.

Свадьба проходит замечательно, как и три дня традиционного отдыха, предоставляемых молодоженам нашим начальством. А через три дня мы выезжаем в Дакоту. И с нами — Симон. Не знаю, что ему нарассказали и какие подписки он давал, но поехал он с нами с большим энтузиазмом. Ну, а в Каракас отправились два послания — письмо самого Симона и официальное извещение Научно-Экономического Совета о приеме его на учебу в Университет Калифорнийской Директории.

Правильно, нечего ему делать в Европах и Штатах, пусть у нас полезных знаний набирается. Может, вообще останется, а там, глядишь, станет и знаменитым именно как калифорниец. Харизма у него чувствуется, даже в четырнадцать лет видно — лидер прирожденный.

Хорошо летом в долине Дакоты. Ласково светит солнце, чирикают какие-то птички. Какие? А кто их знает. Для меня все они делятся на три разновидности — дикие несъедобные, дикие съедобные и домашние. Но это я отвлекся. А Симон, уже переименованный нами в Семена, тем временем расписывает мне преимущества «Либертэ, Эгалитэ, Фратернитэ». Точно, сплошь одно райское удовольствие и благорастворение в воздусях.

— Стоп, стоп, — по-испански я говорить все-таки научился. Причем с местным, баскско-колониальным акцентом. С кем поведешься, от того и наберешься. Так что разговариваем на испанском с примесью английского — это когда мне нужных слов не хватает. Иногда, правда, Сема подсказывает, а иногда долго совместно решаем, как перевести то или иное выражение на испанский. — Революция, мой друг, хороша только для тех, кто пользуется ее плодами, то есть для последующих поколений. А для самих участников — это грязь и кровь. Алая кровь, льющаяся потоками. — Для наглядности беру кувшин с красным вином и лью его в освободившийся от эля стакан. — Видишь, как легко льется? Вот так же во время революции… Про Вандею ты забыл? Не будем вспоминать того, что они поддерживали все же законную власть. Посмотрим, что послужило основной причиной мятежа. Той причиной, о которой редко кто знает. Продовольственные конфискации. Не знал? Да, об этом редко говорят. Но ведь революционеры тоже хотят есть. А революция — это, прежде всего, разрушение старого порядка, а вместе с ним — и старых торговых связей, денежного обращения, просто элементарного порядка. Когда нет власти, на ее место приходят кто? Революционеры? Их не так много и везде они быть не могут. Приходят, мон шер, бандиты. Впрочем, и те, и другие хотят есть. А денег нет… вот и начинаются грабежи и конфискации. На которые крестьяне отвечают сопротивлением. И становятся контрреволюционерами. Кроме того, контрреволюционерами часто становятся не только представителе старых правящих кругов, но и их родственники. Часто только по факту родства. И начинается террор… И не только якобинский, кстати. Термидорианцы тоже его начнут, рано или поздно. Готов поспорить на что угодно. Потому что от революции каждый ждет исполнения своих желаний. А они у всех разные. Да и какое равенство может быть между владеющими миллионами богачами у власти и ремесленниками из предместий? Подумай, Семен, подумай…

— Но коли так, то справедливое общество, по-твоему, недостижимо? — обескураженно спрашивает Боливар.

— Как идеал — только в Царстве Божием. А в нашем бренном мире возможно лишь некое приближение к нему, более или менее лучшее. Причем оно должно учитывать интересы максимально возможного количества людей, иметь возможность для изменения в соответствии с развитием общества и в то же время быть достаточно устойчивым, чтоб не свалиться в хаос революции, в анархию или в диктатуру меньшинства. И такое общество мы надеемся с Божьей помощью построить в нашей стране.