Фальшивая принцесса (СИ) - София Балашова

Покончив со сборами, девушки спустились в трапезную. Проходя мимо снующих по коридорам каттегатцам, Ангелина то и дело ловила на себе их взгляды. Конечно, с момента её прибытия в замок конунга она не раз становилась предметом обсуждения и мишенью для взглядов самого разнообразного толка, но на этот раз всё было иначе. Если раньше на неё смотрели с ненавистью или — если это был кто-то чересчур осведомлённый о жизни Генриетты — с насмешкой, то теперь в глазах окружающих читалась и некая настороженность.

Это было подобно тому, как небо, готовое вот-вот пролиться дождём, наполняет свинцом тучи, которые угрожающе нависают над головами людей, заставляя тех гадать, чем обернётся для них этот каприз природы. Окажется ли это освежающим землю и растения даром? Или же на этот раз природа обрушит на них, со всей силы свойственной ей безумию, своё буйство, уничтожив посевы и затопив поля?

Именно таким взглядом встречали и провожали в это утро Ангелину. В их глазах она была сейчас непредсказуемой стихией, и все, затаив дыхание, ожидали хода принцессы Норфолка.

Осознавая всю значимость своих дальнейших действий, девушка решительно шагала в сопровождении повеселевшей Гудхильд. Всё в ней — её походка, её движения, её взгляд — осталось неизменным. Она так же, как и обычно, раскланивалась по пути со знакомыми ей ярлами и слугами, время от времени перекидывалась редкими замечаниями со своей служанкой. С прежней невозмутимостью она вошла в полную народа трапезную и, поприветствовав собравшихся там ярлов и — отдельно — самого Харальда, разместилась на своём месте. Никак не обозначая своего смущения от нахождения под перекрёстным огнём полным настороженности взглядов, она, по обыкновению, позволила Гудхильд наполнить её тарелку и бокал. Взяв в руки железную ложку, Ангелина принялась есть — к счастью, этикет в этом мире, по-видимому, ещё не настолько прочно вошёл в обиход местных патрициев, а потому она вполне могла себе позволить не дожидаться, когда монарх начнёт трапезу.

Затихшие при её появлении каттегатцы вновь активизировались, и всё помещение огромной комнаты опять утонуло в отражающихся от холодных каменных стен гуле голосов и бренчании столовых приборов.

— Как твоё самочувствие, Генриетта? — Отпив из кубка, буднично произнёс Харальд. — Нет недомогания?

— Недомогания? — Голос девушки слегка вздрогнул от пульсирующего внутри неё напряжения. Глубоко вздохнув, она приказала себе успокоиться.

— После горячих источников некоторые мучаются жаром и кашлем, — насмешливо отозвалась сидящая по другую сторону от правителя Каттегата Ратель.

— О, нет, — Ангелина нервно улыбнулась, — похоже, мне повезло.

— Это хорошо, — военная довольно вгрызлась в жирный кусок мяса, — потому как Харальд любит там… развлекаться.

— Кин Ратель, побойтесь родителя нашего, Единое Божество! — Из-за спины каттегатки показался длинный тонкий нос занудной настоятельницы каттегатской церкви Единого мра Асвейг. Облизнув свои толстые, испачканные жиром пальцы, она бросила на проигнорировавшую её замечание Ратель полный высокомерного превосходства взгляд и обратилась к Ангелине. — Ваше Высочество, мне радостно знать, что вы пребываете в здравии после этих… купаний, но я — нижайше прошу меня простить мою резкость — слегка разочарована тем, что вы так ещё и не воспользовались моим приглашением. Я, конечно же, понимаю — у людей наподобие вас не так уж мало дел… но я надеялась, что вы заглянете хотя бы на молитву перед приездом Его Величества!

Ангелина запила прожёванную лепёшку разбавленным вином, стараясь не закатить глаза. Мра Асвейг обладала удивительной способностью навсегда засесть в печёнке человека всего за одну единственную встречу — наведывавшись к ней на третий день после её прибытия, настоятельница умудрилась привить к себе стойкую идиосинкразию уже после первой прочитанной ею лекции о величии Божества, а к концу вечера у Ангелины осталось только одно желание: узнать, где и как можно податься в служение Великому Душителю, бывшему здесь аналогом Дьявола.

Ко всему прочему, в силу того, что источник мра Асвейг был некромантским, её неизменно окружал настойчивый аромат разложения, что для не привыкших к подобному людей, к числу которых, собственно, и принадлежала Ангелина, являлось крайне неприятным обстоятельством. Потому девушка не горела страстью составлять, пусть даже и совсем не надолго, компанию надоедливой настоятельнице, предпочитая вместо этого проводить свой досуг подальше от церкви.

— Я бы с радостью присоединилась к вам вчера, мра Асвейг, — Ангелина натянуто улыбнулась, — но, видите ли, я здесь человек новый и ещё не знаю пока обо всех ваших порядках. Поэтому, я решила, что будет лучше дождаться Его Величество, и прийти уже с ним.

Настоятельница понимающе кивнула и, сделав глоток вина, проговорила:

— Уважение к чужим порядкам — это, несомненно, добродетель, угодная Божеству. И, по моему скромному мнению, именно по наличествованию этой черты мы можем отличить человека развитого, просвещённого от тёмного дикаря. Бесспорно, — подняв полный указательный палец вверх, продолжила она, — нам, как людям, познавшим истину, надлежит с должным снисхождением и — не побоюсь этого слова — пониманием, смотреть на тех, кто всё ещё блуждает во мраке бездуховности и неверия. Но не будете же вы отрицать очевидное: дикари, хоть они и такие же дети Единого, всё-таки остаются дикарями. Им по-прежнему присущи невежество, отсутствие манер, излишнее, на мой скромный вкус, свободомыслие, презрение к всему святому… Разве не имеем мы право, в силу того, насколько устои этих созданий Божества далеки от уважаемых у людей праведных, противопоставлять наши добродетели ихним? Не имея целью своей — как можно! — оскорбить их, а только лишь для того, чтобы иметь возможности провести чёткую грань между обществом развитым и варварским, члены которого ещё покамест не открыли свои сердца для Божества — единственного, кто и дарует нам нашу мудрость, и исключительно, — голос Асвейг на этом моменте возрос на пару октав, — ис-клю-чи-те-льно благодаря которому мы имеем право причислить себя к числу просвещённых.

Ангелина молча допила остатки вина, и, повернувшись к стоящей неподалёку от неё Гудхильд, дала той знак наполнить её бокал снова. Наученная горьким опытом, она знала, что вступать в разговор сейчас — это только подкидывать новых дров в огонь красноречия настоятельницы. Урок этот, судя по всему, хорошо усвоили и остальные — даже конунг и тот, казалось, изо всех старался молчать, дабы не провоцировать Асвейг на продолжение.

К несчастью для них, настоятельница каттегатской церкви Единого была барышней не робкого десятка. Будучи выросшей в монастыре и большую часть своей жизни проведя на своей должности, она не могла похвастаться ничем, кроме таланта часами разглагольствовать на тему Божества и величия церкви Единого. Монологи были неизменно огромными — порой казалось, что женщина намеренно каждый раз ставит перед собой цель