Московские легенды. По заветной дороге российской истории - Владимир Муравьев

Видимо, императорские слова о всенародной пользе, которую принесли труды Магницкого, давали ему особый статус в обществе, и это послужило причиной того, что по смерти он был похоронен даже не в своей приходской церкви, а в престижном, основанном царем храме, что, безусловно, являлось знаком особого уважения и почета. Для сведения же будущих поколений на его надгробии было написано о великих заслугах школьного учителя:

„В вечную память (…) Леонтию Филипповичу Магницкому, первому в России математики учителю, здесь погребенному мужу (…) любви к ближнему нелицемерной, благочестия ревностного, жития чистого, смирения глубочайшего, великодушия постоянного, нрава тишайшего, разума зрелого, обхождения честного, праводушия любителю, в слугах отечеству усерднейшему попечителю, подчиненным отцу любезному, обид от неприятелей терпеливейшему, ко всем приятнейшему и всяких обид, страстей и злых дел силами чуждающемуся, в наставлениях, в рассуждении, совете друзей искуснейшему, правду как о духовных, так и гражданских делах опаснейшему хранителю, добродетельного житья истинному подражателю, всех добродетелей собранию; который путь сего временного и прискорбного жития начал 1669 года июня 9-го дня, наукам изучился дивным и неудобовероятным способом. Его Величеству Петру Первому“ для остроумия в науках учинился знаем в 1700 году и от Его Величества, по усмотрению нрава ко всем приятнейшего и к себе влекущего, пожалован, именован прозванием Магницкий и учинен российскому благородному юношеству учителем математики, в котором звании ревностно, верно, честно всеприлежно и беспорочно служа и пожив в мире 70 лет 4 месяца и 10 дней, 1739 года, октября 19-го дня, о полуночи в 1 часу, оставя добродетельным своим житием пример оставшим по нем благостно скончался».

При сносе Гребневской церкви в начале 1930-х годов (храм сносили не сразу, а по частям — с 1927 по 1935 год) были обнаружены надгробная плита Магницкого (находится в Историческом музее) и его захоронение: прах «первого в России математики учителя» покоился в старинном гробе — дубовой колоде, в изголовье лежали чернильница в виде лампадки и гусиное перо…

В самом начале Мясницкой, справа от подземного перехода, стоит один из корпусов ФСБ, к главному входу в него со стороны улицы ведет мощная гранитная лестница. На месте лестницы и входа и находилась церковь Гребневской иконы Божией Матери. Проходя мимо, вспомните, что где-то здесь, под асфальтом, покоится прах первого в России «математики учителя»…

Нет над ним «ни камня, ни креста», как поется в известной песне, справедливы и слова песни о том, что служил он «во славу русского флага». Было бы справедливо установить на этом месте его старинное надгробие или памятный знак.

Вернемся к акварели Ф. Я. Алексеева. По улице, возле ворот на территории церкви Гребневской иконы Божией Матери стоит одноэтажный дом причта, далее видно трехэтажное здание Университетской типографии. В 1780-е годы ее арендовал Н. И. Новиков, жил он в доме напротив.

1780-е годы были самыми плодотворными годами просветительской и издательской деятельности Н. И. Новикова. «Типографщик, издатель, книгопродавец, журналист, историк литературы, школьный попечитель, филантроп, Новиков во всех этих поприщах оставался одним и тем же — сеятелем просвещения», — так характеризовал Н. И. Новикова В. О. Ключевский и называл 1780-е годы в истории общественной и научной жизни Москвы — «новиковским десятилетием». В доме Новикова происходили заседания основанного им Дружеского ученого общества и собрания масонской ложи «Латоны», одним из руководителей которой он был. Здесь у Н. И. Новикова бывал Н. М. Карамзин.

Перед окнами типографии и новиковского дома расстилается, как изображено на картине Ф. Я. Алексеева, широкая Лубянская площадь: на ней стоит караульная полосатая будка, офицер обучает солдат строю, прогуливаются горожане. На заднем плане видны Китайгородская стена, Никольская башня, за ней — купол Владимирской церкви. Перед стеной зеленеют заросшие травой насыпанные при Петре I оплывшие бастионы…

С правой стороны картины Ф. Я. Алексеева изображена высокая глухая кирпичная ограда, за ней находится еще один хорошо известный москвичам XVIII века дом.

Этот дом с обширным двором в XVII веке был подворьем рязанского архиепископа. В начале XVIII века в нем жил после отмены Петром I патриаршества местоблюститель патриаршего престола рязанский митрополит Стефан Яворский, здесь были им написаны панегирики императору, в которых ученый монах сложными логическими доводами опровергал распространившееся в народе мнение, что Петр I не кто иной, как антихрист.

В XVIII веке подворье было выселено, и его помещения заняла Московская Тайная экспедиция — политический сыск, застенок и тюрьма.

Специальная Тайная канцелярия была основана Петром I для следствия и суда по политическим делам, существовала она и при его преемниках. Но в феврале 1762 года Петр III издал манифест «Об уничтожении Тайной розыскной канцелярии». «Всем известно, — говорилось в манифесте, — что к учреждению тайных розыскных канцелярий, сколько разных имен им ни было, побудили вселюбезнейшего нашего деда, государя императора Петра Великого, монарха великодушного и человеколюбивого, тогдашних времен обстоятельства и не исправленные в народе нравы. С того времени от часу меньше становилось надобности в помянутых канцеляриях; но как Тайная канцелярия всегда оставалась в своей силе, то злым, подлым и бездельным людям подавался способ или ложными затеями протягивать вдаль заслуженные ими казни и наказания, или же злостнейшими клеветами обносить своих начальников или неприятелей».

Екатерина II, взойдя на престол, в первый же год своего царствования восстановила Тайную канцелярию под названием Тайной экспедиции. Императрица вникала в процесс ведения следствия, в ее указе Сенату от 15 января 1763 года велено склонять преступников к признанию «милосердием и увещанием», но разрешались и пытки: «Когда при следствии какого дела неминуемо дойдет до пытки, в таком случае поступать с крайней осторожностью и рассмотрением, и паче всего при том наблюдать, дабы иногда с виновными и невинные истязания напрасно претерпеть не могли».

При Екатерине II Тайной экспедицией руководил С. И. Шешковский, о котором А. С. Пушкин записал такой рассказ современника: «Потемкин, встречаясь с Шешковским, обыкновенно говаривал ему: „Что, Степан Иванович, каково кнутобойничаешь?“ На что Шешковский отвечал всегда с низким поклоном: „Помаленьку, ваша светлость!“»

Дом на Лубянской площади, в котором до этого находилось Рязанское подворье (рязанского архиепископа), в 1774 году по высочайшему повелению заняла комиссия, ведшая следствие «о изменнике Пугачеве», и затем дом был определен под помещение для Московской Тайной экспедиции.

В «Новом путеводителе по Москве», изданном в 1833 году, о нем говорится: «Старожилы московские еще запомнят железные ворота сей Тайной, обращенные к Лубянской площади; караул стоял во внутренности двора. Страшно было, говорят, ходить мимо».

О том же, что в действительности творилось за железными воротами, приходилось довольствоваться лишь слухами и догадками: с тех, кто там побывал и вышел оттуда, брали подписку, что он будет молчать о том, что видел и слышал, о чем его спрашивали и что с ним делали.

В 1792 году в Московскую Тайную экспедицию был взят Н. И. Новиков. Говоря о двуличности Екатерины II, «Тартюфа в юбке и в короне», А. С. Пушкин писал: «Екатерина любила просвещение, а Новиков, распространивший первые лучи его, перешел из рук Шешковского в темницу, где и находился до самой ее смерти».

Павел I повелел выпустить узников, заключенных Екатериной II в тюрьмы Тайной экспедиции. Современник рассказывал об освобождении арестантов из Московской Тайной экспедиции: «Когда их выводили во двор, они и на людей не были похожи: кто кричит, кто неистовствует, кто падает замертво… На дворе с них снимали цепи и развозили кого куда, больше в сумасшедший дом». Александр I в 1801 году, снова, как его дед, уничтожил Тайную экспедицию. Дом на Лубянке перешел к городу, в нем помещались затем разные учреждения.

С годами о застенке на Лубянской площади стали забывать. Неожиданно он напомнил о себе сто лет спустя. В. А. Гиляровский в очерке «Лубянка» рассказывает: «В начале этого столетия возвращаюсь я по Мясницкой с Курского вокзала домой из продолжительной поездки — и вдруг вижу: дома нет, лишь груда камня и мусора. Работают каменщики, разрушают фундамент. Я соскочил с извозчика и прямо к ним. Оказывается — новый дом строить хотят.

— Теперь подземную тюрьму начали ломать, — пояснил мне десятник.

— А я ее видел, — говорю.

— Нет, вы видели подвальную, ее мы уже сломали, а под ней еще была, самая страшная: в одном ее отделении картошка и дрова лежали, а другая половина была наглухо замурована… Мы и сами не знали, что там помещение есть. Пролом сделали и наткнулись мы на дубовую, железом кованную дверь. Насилу сломали, а за дверью — скелет человеческий… Как сорвали дверь — как загремит, как цепи звякнули… Кости похоронили. Полиция приходила, а пристав и цепи унес куда-то.