Мир воров. История таверны «Распутный Единорог». Тени Санктуария. Сезон штормов - Роберт Асприн

Ганс, изнывающий от боли и опасающийся, что дерево вот-вот поддастся, хранил молчание. Странно, какой холодной может быть вода в сорокафутовом колодце с кирпичными стенами!

Усмехаясь, Борн вернулся и подобрал Сэванх, который никогда больше не увидит Его Глупое Высочество. Он засунул его себе за пояс. Воткнул меч в землю. Начал катить огромный камень, чтобы бросить его — на всякий случай — в колодец. Его конь заржал. Борн, меч которого был на расстоянии нескольких футов от него, застыл. Выпрямившись, он увидел приближение двух человек в шлемах. Оба были с обнаженными мечами. Один был воин. Другой — ПРИНЦ-ГУБЕРНАТОР!

— Спасибо, что ты позволил нам выслушать твои признания, изменник.

Борн очнулся. Подобрал свой меч. Не трус и не дурак, он обрушился на более опасного противника. Мгновение доспехи воина сдерживали клинок Борна. Затем он рухнул. Клинок вышел из тела, и цербер обернулся, как раз вовремя, чтобы отразить выпад Принца. Никогда не, бывший особенно крепким, Кадакитис на уроках научился тому, что ему нужно вкладывать все силы в удары, чтобы противники их замечали. Так он сейчас и поступил, причем так яростно и свирепо, что его клинок вырвал несколько звеньев из кольчуги Борна, и вонзил их в его тело. Тот жутко закричал. Ужасно пораженный, почувствовав боль, он решил, что ему лучше будет ретироваться. Споткнувшись, он побежал. Кадакитис не стал мешать ему.

Подобрав выпавший жезл власти. Принц ударил им себя по одетой в кожу ноге. Сердце его забилось непроизвольно часто, когда он опустился на колени у преданного человека, пришедшего вместе с ним. Он ничего не мог сделать. Падая, несчастный воин раскроил голову об осколок мраморной статуи. Боги поразили его. Кадакитис взглянув вслед Борну, исчезнувшему в темноте среди развалин.

Поднявшись, Принц-губернатор задумался. Наконец, подошел к колодцу. Опустившись на колени, он окликнул темноту:

— Я — Принц Кадакитис. Скипетр у меня. Возможно, мои слова бесполезны, и я обращаюсь к мертвому или умирающему. Но может быть и нет, в этом случае ты можешь оставаться здесь и медленно умирать, или быть вытащенным и умереть под пыткой, или… ты можешь согласиться помочь мне осуществить один небольшой замысел, который я только что обдумал. Итак, дело за тобой!

Никаких размышлений не требовалось, чтобы убедить Ганса в том, что он пойдет на все, означающее освобождение из колодца и встречу следующего дня рождения. Кто бы мог подумать, что красавчик-Принц придет сюда, и при оружии! Ганс обдумал услышанное предложение. И ответил. Дерево заскрипело.

— Ты должен обещать только одно, — крикнул Кадакитис. — Хранить молчание до тех пор, пока тебя не начнут пытать, помучься немного, затем все расскажи.

— Мучиться?.. Пытать?

— Ну же, ну, ты заслужил это. Тебе предстоит испытать лишь малую толику тех мук, которые ждут тебя. Нарушишь свое слово, вор — и ты тотчас же умрешь. Нет, ты будешь умирать долго. Да и никто не поверит тебе, в любом случае.

Ганс знал, что он влип в это дело по уши, как в переносном, так и в прямом смысле. Все это было выше его понимания. Вцепившись в трещавшее старое дерево, которое определенно с каждым мгновением становилось все более трухлявым, он дал согласие.

— Мне понадобится помощь, — окликнул Принц. — Держись.

Закатив глаза, Ганс скорчил рожу. Он держался. Он ждал. Не смея подтянуться и залезть на дерево. У него горели плечи. Вода, казалось, становилась холоднее, и холод поднимался по ногам. Он держался. До Санктуария было не больше лиги. Он надеялся, что Китти-Кэт поскачет галопом. Он держался. Хотя солнце и не думало всходить, и положение луны изменилось всего чуть-чуть, Ганс был уверен, что прошла неделя-другая. Холодные, темные, полные боли недели. Богатство! Состояние! Каджет ведь говорил ему, что месть — глупая роскошь, которую не могут позволить себе бедняки!

Наконец Его Мудрое Высочество вернулся с несколькими воинами ночной смены и длинной веревкой. Пока грязного, покрытого ссадинами Шедоуспана вытаскивали из колодца. Принц обмолвился о позыве природы и зашел за нагромождение больших камней. Он не стал задирать тунику. Он задержался с той стороны кучи. Взглянул вниз на мертвого предателя, и медленно удовлетворенно улыбнулся. Первый убитый его рукой! Затем его вырвало.

Мерцание смолистых факелов образовало пляшущие причудливые тени на каменных стенах, мрачных, как сама смерть. Они окружали просторное помещение, наполненное столами, цепями, иглами, щипцами, кандалами, веревками, гвоздями, оковами, молотками, деревянными клиньями, колодами и колами, кусачками, кляпами, приспособлениями для разрывания рта и вырывания языка, колесами; кроме того, там находились две жаровни и дыба. Большая часть этой очаровательной утвари была тут и там покрыта темными пятнами. На одном из столов лежал Ганс. Он был покрыт ссадинами и порезами и вдобавок контужен — и был привязан к столу, одетый только в набедренную повязку. Кроме него, присутствовали Принц Кадакитис, его супруга со сверкающими глазами, два суровых цербера, странно облаченный старый советник Принца и три Члена Совета Санктуария. И дворцовый кузнец. Крепкого телосложения, с черными ногтями, он выглядел достойной заменой заболевшему палачу.

Взяв молот, кузнец задумчиво посмотрел на него. Глаза госпожи супруги засверкали еще ярче. Как и глаза Зэлбара, цербера. Ганс обнаружил, что в его нынешней позе каждый глоток превращал его кадык в лезвие, угрожающее вспороть горло изнутри.

Положив молот, кузнец взял щипцы с длинными ручками.

— Так ли необходимо ему иметь эту тряпку на его сокровище. Ваше Высочество?

— Так мучить его нет необходимости, — спокойно произнес Кадакитис. Он посмотрел на свою жену, которая аж задрожала. — Пока. Попробуй менее жуткие способы. Сначала.

— По-моему он недостаточно длинный, — с надеждой сказал Зэлбар. Он стоял в дюймах шести от края стола, на котором лежал Ганс, и смотрел на кнут в руках кузнеца.

— Сделайте же с ним что — нибудь! — выпалила дама.

Кузнец удивил всех. Движение было быстрым, удар громким. Он убрал кнут от белой полосы на животе Ганса. Она порозовела, стала темнеть и вздуваться. Кузнец поднял брови, словно удивляясь самому себе. Снова ударил, по грудной клетке. Кнут щелкнул, словно обвисший парус, поймавший порыв ветра. Зазвенели цепи, а у Ганса расширились глаза и рот. Начал вздуваться второй рубец. Кузнец добавил еще один, пересекающий бедра. В дюйме от прелестей. Госпожа супруга задышала широко раскрытым ртом.

— Мне не нравится бить людей, — сказал кузнец. — В том числе и этого. Думаю, я лучше вырву ему руку из сустава и выверну ее.