Фантазерка - Наталья Нестерова

Кстати, подружки мои, заявившись домой в соответствующем виде, без всяких пыток с ходу заявили родителям: «Это Катя придумала!» — я то есть. Понятное дело, их не наказали, только водиться со мной запретили.

На «передержку» меня определяют к тете Лизе. Мама о ней рассказывает:

– Чудный человек, доброты исключительной. В детстве мы были неразлучны, а потом пути разошлись.

– Главное, она Катьку нашу не знает, — бурчит папа.

Он злится, потому что портативный компьютер на время отпуска достается мне. С папой мы слегка подрались, но мама встала на мою сторону: в четыре руки и две глотки мы фазера победили.

– Лиза, — продолжает мама, — несколько задержалась в развитии. Возможно, виновата ее профессия и контингент, который ее окружает. Она в детском саду воспитательницей работает.

– Контингент играет такую большую роль? — удивляюсь я.

– Безусловно, — отвечает мама, которая студентам философию преподает.

– Бедный папочка! — всхлипываю я.

– Почему это я бедный? — настораживается он.

– Ты же сам говорил, что все дни с мышами и кроликами проводишь, опыты на них ставишь.

Мама прячет лицо, папа показывает мне кулак. Он бурчит, что такие перегрузки, как со мной, ни один трудовой кодекс не выдержит. И он, папа, заслужил отдых от параноидальной личности с замашками диктатора, то есть от меня, родной и единственной дочери.

На самом деле они любят меня безумно. Один раз я подслушала, как мама говорила, что все дети по сравнению со мной кажутся ей испеченными из скисшего теста. А папа обозвал их ипохондриками и меланхоликами. Я потом в словаре значение этих слов смотрела.

Когда я в детстве болела воспалением легких, папа лежал со мной в больнице, потому что у мамы грипп был. Сестрички на папу молились, уверяли, что такие отцы вымерли сразу после динозавров, мой уникальный остался. Мама у нас вообще упасть и не встать, какая красивая и умная. Когда я окончательно вырасту и разовьюсь, обязательно на маму буду похожа.

Звонок в дверь.

– Это Лиза за тобой пришла, — быстро говорит мама. — Приведи себя в порядок!

«Порядок» я заранее продумала. Разделяю волосы на прямой пробор и обильно удобряю гелем, чтобы череп облепили как приклеенные. Заплетаю две косицы с розовыми капроновыми лентами. На концах пышные бантики, как на фото мамы-первоклассницы. Одежки я у бабушки на антресолях нашла. Постирала и дырки, которые моль проела, зашила. Платье — улет! Само розовое, а воротник и рюшки — белые кружева. Рукав короткий фонариком, от талии пышная юбка до колена, пояс на спине в пышный бант завязывается. Бабуля говорит, что она в этом платье была прекрасна, как Мальвина. Хотя трудно поверить, что такой прикид по доброй воле можно надеть.

Когда я придурочной Мальвиной выползаю из своей комнаты, папа и мама издают всхлип и кашляют, чтобы замаскировать нервный хохот. А тете Лизе я нравлюсь. Наверное, ее подготовишек на утреннике напоминаю.

– Ах, какая красивая девочка! — нараспев восхищается тетя Лиза.

Она сюсюкается со мной, как с трехлетней. Я, потупив голову, лезу пальцем в нос.

– Хорошие девочки пальчиком в носу не ковыряются, — наставляет меня тетя Лиза и убирает мою руку от лица.

Плечи родителей дрожат от сдерживаемого смеха. Они быстренько нас выпроваживают. Представляю, как веселятся за дверью. 

Тетя Лиза мне сразу понравилась. У нее доброе открытое лицо — таких лохотронщики в два счета обдирают до нитки. Она говорит, что мы едем на дачу, где у нее живут два симпатичных котика.

В электричке я пытаюсь выяснить семейное положение тети Лизы. Она туманно вспоминает про «одного мужчину, с которым встречалась десять лет, но у него семья и дети». Ясно, морочил бедолаге голову, козел, а потом ручкой помахал.

– Но сейчас у меня есть поклонник, — смущенно признается тетя Лиза.

Я едва не падаю со скамейки, услышав пыльное от древности слово. Поклонник! Это тот, который поклоны перед ней бьет, что ли?

– Он завтра приедет со своим сынишкой. Я мальчика никогда не видела, волнуюсь ужасно. Вдруг я ему не понравлюсь?

– Вы не можете не понравиться, — честно льщу.

– Правда? — радостно восклицает она. — А сколько лет мне дашь? Мы с твоей мамой ровесницы, но все-таки?

Я благоразумно не упоминаю о том, что возраст женщины — величина переменная и, как заряд электрона, различен в каждое мгновение. Например, меня сейчас можно отправить в третий класс. А если я накрашусь, надену мини-юбку и мамины босоножки на платформах, то никто из приставал не догадается, что по нему статья за совращение несовершеннолетних плачет.

– Вы? С мамой? — притворно изумляюсь. — Не может быть! Тридцать шесть — ни за что! Я бы больше двадцати пяти вам не дала.

– Ой! — кокетливо отмахивается тетя Лиза. — Ты преувеличиваешь, то есть приуменьшаешь. Катя, а ты бы не могла при посторонних не звать меня тетей, а просто Лизой? И давай на «ты»!

– Запросто! — легко соглашаюсь я. — Хочешь, выдай меня за своего ребенка от первого брака с космонавтом, который сгорел в стратосфере?

– Что ты! — поражается Лиза. — Как можно!

С фантазией у нее туговато.

– Катенька, — делает мне замечание Лиза, — сдвинь коленочки. Так девочки не сидят, так мальчики сидят.

Черт! Ни ходить, ни сидеть в платьях я не умею, потому как с колыбели в джинсы одета. Народ на меня пялится. Старики с одобрением смотрят, а одна девчонка пальцем у виска покрутила. Правильно сделала.

На станции Лиза начинает доставать сумки из сумок — как матрешек, одну из другой, да еще каждая с хитрой «молнией»: если ее расстегнуть, сумка сразу вдвое больше станет. Сумки мы загружаем стратегическим продуктовым запасом. Однако прожорливый нынче поклонник пошел! Пока дотащили провизию до дома, взмокли.

Дачка у Лизы скромненькая. Деревянный домик с двумя комнатами, кухонькой и верандой. Участок тоже не разбежишься, соток шесть. Но все кругом чистенькое и аккуратное. На окнах веселенькие занавески, грядки под линейку размечены, сорняки пинцетом выщипаны, цветники благоухают.

– Хочешь душ принять до обеда? — предлагает Лиза.

– Лучше после.

Зря я, что ли, как дура парилась? Мне в этом прикиде надо до Лизы важную информацию донести. Украдкой достаю зеркало и пудреницу с белым тальком. Обрабатываю лицо, губы мажу бледно-голубыми тенями. Приползаю за стол.

– Окрошечки поешь, — ставит передо мной тарелку Лиза.

– Не могу, — вздыхаю я, — тошнит, токсикоз. Я ведь, по правде сказать, беременная.

Лиза падает на соседний стул и таращит на меня, смертельно белую, всю в розовом, с косичками-бантиками и рюшечками, испуганные глаза.