Елена Прекрасная. Красота губит мир - Наталья Павлищева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Андромахи снова дрогнули губы:
– Ты совсем не такая, как я о тебе думала… Ты добрая и… красивая!
Лаодика взвилась:
– Я всегда говорила, что Елена добрая и хорошая! Только вы с Кассандрой и Гектором не верили!
Кассандрой… – поморщилась Елена. Эта сестра Париса мешала ей даже больше правильной Андромахи. Кассандра была неподкупна, она не поддавалась ни на какие улыбки и приветливые слова, на все один ответ: ты принесешь Трое беду! Даже после случая на скале мало что изменилось. Но Елена решила в такой хороший день не думать о полоумной дочери Приама, пусть себе…
Лаодика стала приходить все чаще, она сидела рядом с ткацким станком, за которым работала Елена, и вышивала. Ее большой живот был уже хорошо заметен. Геликаон радовался, по всем приметам должен родиться сын, а у женщины сердце обливалось кровью – она-то знала, чей это будет ребенок! И единственной, кто мог догадываться об этом, была Елена. Теперь их связывала тайна.
Нет, Лаодика не боялась, что Елена выдаст, но казалось, что теперь они сестры и обойтись друг без дружки не могут. Гекуба посматривала на дочь как-то странно, иногда Лаодике начинало казаться, что мать догадывается, но царица молчала.
К Лаодике Елена испытывала смешанное чувство, с одной стороны, та была единственной, кто принял саму Елену, но царевна была и живым укором. Женщине очень хотелось, чтобы Лаодика тоже сбежала, тогда вокруг перестали бы коситься на жену Париса, но этого не произошло, и теперь царевна получалась примером того, как, даже без памяти влюбившись, можно остаться с мужем. Только к чему? Разве лучше жена, которая родит от другого, разве она меньше достойна осуждения?
Первое время Елене очень хотелось открыто объявить о проступке Лаодики, но что-то заставило женщину промолчать. Жалела глупышку? И да, и нет. Восхищалась? Только не это! Елена считала глупостью ее поступок. Злорадствовала? Но чему, ведь молодая женщина жила воспоминаниями об одной-единственной встрече, как о самом главном дне своей жизни, не жалея ни о том, что он был, ни о том, что не сделала решительный шаг.
Однажды она тихо сказала Елене, поглаживая свой живот:
– Зато у меня есть вечное напоминание об этой короткой и горячей любви. Я буду любить его еще больше, чем любила его отца.
Та едва сдержалась, чтобы не спросить, мол, и также долго? Но вовремя прикусила язык. Еще один враг в Трое ей совершенно ни к чему. Да и Лаодика в отличие от многих других существо безвредное, так и льнет к плечу старшей подруги. Удивительно только, что Гекуба не возражает.
Однажды она осторожно поинтересовалась:
– А ты часто вспоминаешь прошлое?
Елена покачала головой:
– Тех, кто часто думает о прошлом, боги лишают будущего. Жить надо тем, что есть и что будет, к чему думать о том, что изменить уже нельзя?
– А вот я вспоминаю, – вздохнула Лаодика…
В тот день Лаодика принялась рассказывать, почему пролив назвали Геллеспонтом.
– Когда-то у Афаманта и Нефелы были двое детей – Гелла, что значит Солнечный лучик, и Фрикс – Дождик. Но Нефела, ее имя означает Облако, умерла, и мачеха, так часто бывает, – Лаодика подняла глаза от работы, чтобы удостовериться, что Елена с этим утверждением согласна, та лишь кивнула, мол, часто, – детей невзлюбила и принялась придумывать, как их тоже сжить со света.
Вспомнив сложные судьбы многочисленных отпрысков Приама, рожденных предыдущими женами, Елена подумала, задумывалась ли Лаодика, как относилась к старшим братьям и сестрам ее собственная мать? Гекуба и как мать-то не подарок, а уж мачеха… Наверное, легче быть даже ее невесткой, чем падчерицей.
– А однажды вокруг была страшная засуха, и мачеха сказала, что нужно принести детей в жертву. Тогда пойдет дождь, ведь это их умершая мать Нефела не желает проливать дождь. Но мать спасла своих детей, она привела с собой золоторунного барашка. Барашек был очень хорошенький и сильный, дети вскочили на его спину, и барашек понес их прочь от злой мачехи. Но вот добежал он до моря и бросился в бурные воды. Брат крепко держался за витые рога барашка, а сестра уцепилась за одежду брата. Барашек уже переплыл Эгейское море, но вот тут около Троады поднялись высокие волны! Одна такая сильно плеснула на золотого барашка, Гелла испугалась и выпустила край одежды, за которую держалась. Она утонула и с тех пор пролив называют Геллеспонтом – Путем Геллы.
Чуть помолчав, Лаодика горестно добавила:
– А брат даже не почувствовал гибели сестры, барашек унес его в другое море, оно там дальше, с тех пор все и гонялись за золотым руном. А как ты думаешь, это злая мачеха Ино наслала такие волны?
– Конечно, – кивнула Елена, подумав, что Лаодика совсем еще девочка, хотя уже больше года замужем. Нет, сама Елена в ее возрасте и даже много моложе не была такой глупенькой и наивной. Хорошо, что царевна не сбежала с Акамантом, она просто погибла бы от угрызений совести из-за того, что оставила в Трое мужа, поступила плохо, опозорив свою семью, опечалила мать и отца. Да и Акаманту тоже, что с ней делать, неясно, сын Тесея похож на отца, тоже не большой любитель сидеть дома, стал бы мотаться по свету, оставив юную супругу переживать свой поступок.
В очередной раз Лаодика пришла столь поникшая и горестная, что на нее было больно смотреть.
– Что случилось?!
Елена поймала себя на том, что относится к Лаодике, как к младшей сестренке, пожалуй, к Клитемнестре столь привязана не была, наоборот, они с сестрой терпеть друг дружку не могли. Даже к Пенелопе, с которой дружила, не испытывала таких чувств, как к этой жене-девочке.
– Геликаон… – Лаодика всхлипнула.
– Что?! Догадался?!
– Он знал… У Геликаона не может быть детей…
Елена обомлела:
– И что?!
Сквозь рыдания молодой женщины с трудом удалось разобрать, что муж ничего не имеет против рождения ребенка от другого, и даже от Акаманта!
– Так чего же ты ревешь?!
– Мне… перед ним стыдно-о-о… я столько времени лгала, а он знал об этом…
Немного успокоившись, Лаодика все же рассказала, что выяснение отношений получилось нечаянно, но Геликаон задал всего один вопрос: почему она не сбежала, как Елена, и хотела бы уйти, если бы отпустил сейчас?
– Ты… ушла бы? – осторожно заглянула в лицо Лаодике Елена. Почему-то показалось, что от ее ответа многое зависит в жизни.
– Нет, – помотала та головой.
– Почему, потому что Геликаон знает правду?
– Нет, просто я поняла, что люблю мужа… А Акамант был только… только короткой любовью.
– Ты сказала об этом Геликаону?
Лаодика закивала головой без слов.
– Тогда почему ты сейчас плачешь, ведь все хорошо? Муж согласен признать ребенка своим, он любит тебя, а ты его. Или не согласен?!
– Согласен. Он никому не скажет о своей беде и моем поступке.
– Тогда все хорошо. Ты родишь крепкого сына, и вы будете счастливы.
Лаодика родила сына, и Геликаон никому не сказал, чей это ребенок.
СТРАШНАЯ ЖЕРТВА
И снова берега Авлиды увидели множество кораблей, а горы и леса были взбудоражены множеством людей. Дожидаясь всех и поджидая попутный ветер, уже собравшиеся охотились. Одна из таких охот едва не стала катастрофой.
Агамемнон был доволен, он подстрелил очень резвую козочку, которая скакала по скалам так, словно это сама Артемида. Никому не удалось попасть в нее стрелой, а вот у царя Микен получилось, причем с первой попытки. По лагерю разнесся громогласный хохот микенского царя:
– Так не смогла бы и сама Артемида!
Сильный порыв ветра едва не погасил пламя костра, на котором жарилась та самая козочка. Всем стало не по себе, разве можно хвастать перед богами?!
– Чего вы испугались? Того, что я упомянул Артемиду? Богов бояться – в море не ходить!
От хохота царя стало не по себе даже его брату Менелаю, а прорицатель Калхас лишь покачал головой:
– Агамемнон, ты можешь вызвать гнев Артемиды, за который потом дорого заплатишь.
– Не каркай, как старый ворон перед бурей!
В ближайшие дни ничего страшного не случилось, хотя присматривались и приглядывались к любому знамению. Стан немного успокоился. Совсем скоро сменится ветер (вообще-то уже пора бы смениться), и можно отправляться к Трое.
Но прошла неделя, а ветер, не ослабевая, дул в сторону берега и не позволял кораблям ахейцев не только выйти в море, но и вообще отойти от берега. Снова вспомнилась обида, нанесенная Агамемноном Артемиде, начали поговаривать, что это и есть ее наказание.
Прорицатель Калхас сидел перед очагом мрачнее тучи, он едва повернул косматую голову в сторону братьев Артридов, пришедших за советом. Оба царя топтались у входа, не решаясь пройти без позволения хозяина пещеры. Тот недовольно кивнул:
– Проходите. – И без вопросов начал говорить сам. – Я тебя предупреждал, Агамемнон, что ты заплатишь дорогую цену за свои обидные слова против Артемиды.
– Ну, и чего хочет богиня? Я готов принести в жертву двух лучших коней из своей колесницы.
