Лицей 2022. Шестой выпуск - Михаил Турбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ингаляции от горла.
— Где ты достал?
— В аптеке. Ты же сама написала рецепт.
— Помогает?
Она раскрыла балконную дверь, из-за которой слышался один и тот же бесконечный стук.
— Ты знаешь, медицина в Европе шагнула далеко вперёд. — Илья выпустил сладкий дым и передал закрутку Саше.
— Только в качестве предупреждения эпидемии, — сказал она и затянулась. — Сегодня мы идём в Лувр.
— Исключено. У меня ужасный насморк. Боюсь, если я чихну — то испорчу какой-нибудь шедевр.
Она прожевала дым и пустила его вниз с балкона.
— Он всё играет. Каждое утро стучит! Наверное, он играл и в тот день, когда мы заехали, просто мы заехали после обеда.
— Странно, что его ещё не прикончили.
— Может быть, он тут вместо будильника. Мне его даже жалко.
— Почему? Я наблюдал за ним, — сказал Илья. В стрекоте дождя он невольно считал влажные удары мяча и бряцанье баскетбольной корзины. — Он хорошо тренируется. И всегда попадает в кольцо.
— Не знаю, просто жалко. Он весь мокрый. Хотя я иногда путаюсь в своих чувствах. Может, я жалею себя? А к нему у меня только зависть. Он такой упорный и, как ты заметил, всегда попадает в цель. Я не способна на такое.
— Закинуть мяч в корзину не так уж сложно.
— Прекрати. Я говорю о своей никчемности. У меня нет ни цели, ни воли.
— Просто хватит себя жалеть! Этот парень хорошо бросает мяч, но он не звезда НБА. Он торчит здесь, потому что ему больше нечем заняться. И уж точно этот мелкий баскетболист ничем не лучше тебя.
Она обернулась и подозвала его мутными от слёз глазами.
— Сделай бросок, и ты обязательно попадёшь, — сказал Илья, обнимая её плечи.
Саша сняла с себя его объятия и прошлась по комнате. Она подошла к зеркалу и в какой-то растерянной задумчивости взглянула в отражение.
— Если ты не хочешь в Лувр, мы поедем на кладбище.
— Сразу на кладбище? Впредь обещаю сразу с тобой соглашаться.
Им пришлось брать такси, чтобы добраться до Пер-Лашез, а потом стоять под крышей цветочного киоска у ворот кладбища, чтобы не вымокнуть до костей. Саша купила жёлтые ирисы, и он гадал, на какую могилу она собралась их положить.
Когда дождь стих, они прошли в ворота и направились к центру кладбища. Он увидел, что по правую руку, на площади колумбария толпятся люди. Они обменивались рукопожатиями и быстрыми поцелуями, их лица были строги и вместе с тем улыбались твёрдо и приветливо. Публика прибывала. В тени аркады колыхались лепестки дамских шляпок и поблёскивали плечи чёрных пиджаков. У стен крематория, огромного желтоголового здания, похожего на мечеть с печной трубой вместо минарета, выстроилась очередь венков.
— Хоронят какую-то шишку, — сказал Илья, рассматривая процессию.
— Потому что много народу?
— Потому что никто не плачет. Это больше похоже не на похороны, а на светский приём. Не хватает только шампанского.
— А я б хотела, чтобы меня похоронили именно так. На Пер-Лашез, без соплей и с шампанским.
— Тогда не умирай, пока я не раздам долги за наш отпуск.
— И всё же мне кажется, что это красивое прощание.
— В смерти не может быть ничего красивого, если с головой у тебя всё нормально.
— Как ты меня достал.
— Мне просто странно. Я впервые вижу, чтоб на похоронах все улыбались.
— Тогда пойдём я покажу тебе могилу, которую все целуют.
— И кто там лежит?
— Поэт.
— Мог бы догадаться. Для него ты купила цветы?
— Может, я их купила для себя?
Саша положила ирисы на пятки летящему сфинксу на могиле Оскара Уайльда. Илья немедленно сочинил стихотворение: «Официант остался в прошлом, винодела не видать. Остаётся невозможность к привиденью ревновать». Потом они обошли с десяток могил, и на каждой он скучающе вздыхал, а она фотографировала надгробие.
— Сколько ещё твоих знакомых нам нужно повидать?
— Ты устал?
— Я хочу есть. Ты замечала, что на кладбищах всегда хочется есть?
— Это от травки. Пройдёт. Нам остался Пруст, Бальзак, Мольер, Лафонтен…
— Выбери кого-нибудь одного.
— Я выбираю не обедать.
— Давай хотя бы выпьем где-нибудь вина, а потом снова вернёмся к твоим покойникам.
— Я вдруг подумала…
— О чём?
— Помнишь, под какой ливень мы вчера попали?
— Это было романтично.
— Рядом стоял бездомный. У него не было зонта. Он промок до нитки, но ему как будто было всё равно.
Илья вспомнил бродягу, придавленного дождём, его жалкие, не смотрящие никуда глаза и бурые пальцы в обрывках газеты.
— Да, я тоже его заметил. К чему это ты?
— Мне кажется, я на него похожа.
— Ты немного симпатичнее.
— Я иногда стою, не в силах пошевелиться. И мне всё равно.
Илья молчал. Ему не хотелось больше шутить. Он приготовился к тяжёлому разговору, почесал холку и сказал как бы про себя:
— Ты не всегда будешь чувствовать эту слабость.
— Нет-нет, теперь я больше её не чувствую!
— Но ты сказала…
— Дома я только и делала, что спала. Как кошка. И кофе не брал. А тут… Знаешь, я увидела этого беднягу и подумала, что я такая же. Но что-то изменилось, когда мы прилетели в Париж.
— Утром ты говорила, что ни на что не способна.
— Минутная слабость. Я поняла, что не хочу быть похожей на старика под дождём. Будто кто-то включил свет и разбудил меня.
— Ты сама себя разбудила, — сказал Илья.
— Неважно. У меня появились силы, — Саша закивала, радуясь своему открытию. — Много сил!
— Вот и не трать их понапрасну, — сказал Илья.
— Обязательно потрачу! Сегодня же! — Глаза её зажглись нетерпением. — Пойдём! Ну?
Саша подхватила юбку и взбежала по лестнице, ведущей к античному мавзолею.
Весь новый день она была полна свежести, точно вскрылось секретное дно и под ним забил живительный ключ. Сегодня же они оказались в Лувре и на колесе обозрения, гуляли по парку Тюильри, истоптали Латинский квартал. Решимости в её шаге становилось всё больше, Саша была одержима превращением и праздновала победу над прошедшей тоской.
Так миновала неделя. Они уже не осматривали Париж, они жили в Париже. Здоровались с ветхой соседкой, пили вино на завтрак, не стеснялись раскрытых окон и штор: ему даже запомнилась фраза — когда он ходил голый и уставший по квартире в поисках своего бокала, Саша, обернувшаяся в простыню и нежно раскрасневшаяся, сказала: «Меня возбуждает твоя звериная голожопость». И даже когда у неё следом заболело горло, и Илья был, конечно, виновен, что оказался заразен, — даже в болезни она была счастлива и весела.
Они истоптали Монмартр так, что могли подсказывать дорогу туристам. Они изучили
