Лютер - Иван Гобри

Еще через месяц, 9 февраля, умер Уриэль Гемминген, архиепископ Майнцский, примас Германии, курфюрст и глава имперской курфюрстской коллегии. Еще более завидный случай! Ну почему Уриэль не умер раньше Эрнста? В те времена епископы не имели права переходить из епархии в епархию, а потому молодому архиепископу Магдебургскому не приходилось надеяться на переезд из Магдебурга в Майнц. Впрочем, раз он уже занимает два престола, почему бы не добавить к ним третий? Политические мероприятия крупного размаха ничуть не страшили представителей дома Гогенцоллернов, как это доказал Фридрих, купивший себе курфюршество у Сигизмунда.

Вот и на сей раз все решили деньги. Дело в том, что после кончины очередного епископа епархия выплачивала Риму налог, величина которого прямо зависела от размеров епископства. За последние десять лет в Майнце хоронили уже третьего епископа, и среди прихожан явственно слышался недовольный ропот. Поэтому новость о том, что на престол претендует 24-летний кандидат, они восприняли скорее благосклонно, справедливо рассудив, что, не случись несчастья, под рейнскими мостами утечет немало воды, прежде чем им снова придется платить дань. (И действительно, Альбрехт Бранденбургский занимал пост епископа в течение 31 года.) Последние сомнения отпали, когда гонцы курфюрста Иоахима, прибывшие на заседание местного капитула, заявили: «Если вы изберете Альбрехта, платить вообще не придется. О налоге позаботится Бранденбургский дом». И через месяц после смерти Уриэля Альбрехт стал еще и епископом Майнцским.

Оставалось получить согласие Рима. Среди членов курии хватало людей достаточно серьезных и в то же время достаточно завистливых, чтобы с неодобрением отнестись к резкому политическому и церковному возвышению молодого человека, шедшему вразрез с традицией. Однако папа Лев X, год назад сменивший папу Юлия II, под предлогом уважения независимости соборного капитула одобрил это решение. Это объяснялось несколькими причинами. Первая из них носила политический характер: папа считал для себя весьма полезным заручиться благодарностью курфюрста Бранденбургского. Вторая причина лежала в области финансов: папы, чрезмерно увлекавшиеся военными предприятиями и покровительствовавшие искусствам, успели накопить почти неразрешимые денежные проблемы. Восемь лет назад папа Юлий II заложил первый камень в сооружение собора Святого Петра, которому предстояло завершиться лишь через 120 лет. Пока же возводились лишь первые опоры. Сам папа жил на неслыханно широкую ногу, расходуя по сто тысяч дукатов в год. Помимо того что он содержал личный штат прислуги в количестве 683 человек (сюда входили музыканты его оркестра и актеры его театра), он еще выплачивал щедрые субсидии целому легиону ученых-гуманистов, художников и композиторов.

Из Майнца ему дали знать, что готовы выплатить дань, но на определенных условиях. Таким образом, некоторую уверенность в том, что немцы не питают к нему ни раздражения, ни ненависти, он уже получил, и мог поздравить себя с важной политической и религиозной победой. Пойдя в своих рассуждениях дальше, он предположил, что, раз уж под руку попался кандидат, готовый без звука расстаться с денежками, следует поднять планку повыше. И он потребовал от Гогенцоллерна сверх 14 тысяч дукатов обычного налога еще десять тысяч в качестве добровольного пожертвования. На самом деле в эту сумму он оценил возможность для епископа занимать три кресла сразу.

Кандидат принял предложенные условия, однако деньгами он не располагал. И тогда он обратился за помощью к самому крупному немецкому банкиру Якобу Фуггеру, являвшемуся одновременно членом курии и ведавшему деловыми взаимоотношениями с германскими странами. Фуггер выдал 24 тысячи дукатов, но сейчас же составил план, как с помощью Рима вернуть себе потраченные средства, да еще и с процентами. Как раз накануне этих событий папа обратился ко всему христианскому миру с сообщением о выпуске новой индульгенции для сбора средств на сооружение собора Святого Петра. Каждый христианин, пожертвовавший на это богоугодное дело, заслужит особую благодарность. 31 марта папа издал буллу, согласно которой в епархиях Майнца, Магдебурга и Гальберштадта половина сборов будет направлена в Рим, а вторая половина пойдет архиепископу.

Таким образом, доверяя заботам Альбрехта Бранденбургского сбор пожертвований на территории своих епархий, Рим давал ему возможность проявить особое усердие и не только вернуть долг, но и заработать. В Риме вообще ничем не рисковали, поскольку деньги в виде налога здесь получили сразу. Куда уязвимее оказался расчет Фуггера. Акция по продаже индульгенций, от которой ожидали золотых гор, принесла всего 10 тысяч дукатов, из которых банкиру досталась половина.

И это при том, что новый архиепископ приложил все старания, чтобы не остаться внакладе. Для успешного проведения кампании на своих с братом территориях он пригласил доминиканца Иоганна Тецеля, недавно выпущенного из лейпцигской тюрьмы, куда монах угодил за участие в какой-то грязной истории. Этот человек обладал несомненным актерским дарованием. Прежде чем появиться в том или ином городе, он непременно предупреждал церковные и светские власти, которые готовили ему соответствующий прием. В толпе встречающих проповедника горожан обязательно присутствовал представитель епископа, члены городского правления, настоятели монастырей, священники, представители цеховых корпораций со своими знаменами, наконец, школьники и учителя. Все они несли в руках зажженные свечи. Тецель торжественно вышагивал по городским улицам, со всех сторон окруженный монахами своего ордена. За ним шествовала целая свита прислужников, а впереди ступал монах, державший на вытянутых ладонях алую с золотом подушечку, на которой покоилась папская булла. По всему городу звонили колокола. В главной церкви по этому случаю заранее воздвигали величественный яр-ко-красный крест. «Самого Господа Бога, явись он в город, не могли бы встретить с большей пышностью», — писал об этом событии современник.

И вот Тецель начинал свою проповедь. Все богатство его аргументации преследовало одну вполне определенную цель — заставить как можно большее количество флоринов упасть в запертый на висячий замок ящик, стоявший возле его ног. Он, правда, не скрывал, что индульгенция приносит пользу лишь тому, кто искренне раскаялся и исповедовался в своих грехах. Патетически заламывая руки, он восклицал: «Спешите оплакать свои грехи! Спешите к исповеди! Не скрывайте своих грехов от святых викариев и святого Владыки нашего папы!» Затем он переходил к прославлению такой добродетели, как щедрость: «Неужели вы забыли пример святого Лаврентия, который ради любви к Господу отдал все свои сокровища и самое тело свое предал огню?»