Кудеяров стан - Юрий Александров

Загрузили горн. Заряна сама поднесла огонь к смольным завиткам бересты в горне, а потом не кровью кочетовой дарила бога, а положила, как тогда, при первой варке, венок водяных белых лилий.

Ну… и, конечно, удалась варка.

Значит, девушка по-прежнему осталась большим человеком на городище, хоть и не было уже мудрого Поляна, — ей одной ведомы и послушны на городище огонь и железо.

И, как раньше, уступали ей дорогу при встрече земляки, как раньше, только она одна из всех женщин могла смело говорить в кругу старших и, как раньше, слушали старики, что скажет мудрая дочь мудрейшего Поляна.

Почет и доверие не вскружили молодую голову. Только изредка решалась Заряна свою волю поставить выше воли старейшин, лишь тогда, когда это казалось ей необходимым для блага всего городища.

Было однажды: дошли до племени вести — врагами обложено передовое их городище, что стояло в верховьях реки километрах в шестидесяти отсюда.

Не сразу удалось поднять рати на выручку осажденным, не было властного Поляна, некому было сразу встать во главе разрозненных городищенских отрядов, спаять их в одну грозную силу.

Только через десять дней после того, как кочевники в кольцо заперли отдаленное славянское гнездо, подошло к нему на помощь славянское ополчение. Но было уже поздно: городище лежало в дымящихся развалинах, почти все жители были перебиты или уведены в степь — в рабство.

Немногие спасшиеся дети и женщины рассказали, что жажда заставила открыть ночью ворота и броситься в чисто поле в отчаянной попытке пробиться к лесам или дать уйти хоть немногим, пока сильные завяжут в смертной схватке жестоких врагов.

Крепко задумалась Заряна, узнав о страшной судьбе передового городища, а через несколько дней пришла к старикам.

«Дух Полянов сказал…» — и она передала загробное приказание умельца.

«Дух Полянов сказал…» И это почти не было обманом. Рассудительная девушка подумала: «Что сделал бы сейчас Полян? Как он бы поступил?» — и поступила по-поляновски.

Под её руководством северяне прорубили узкую, метра в два глубиной галерею в некрепком мергеле городищенского склона. Галерея эта начиналась у западного края площадки и заканчивалась ямой в нескольких метрах от источника. К яме сверху вели вырубленные в мергеле ступени. По щелям в камнях родниковая вода наполнила новый колодец. Потом на глубине около полуметра от поверхности склона всю галерею покрыли толстыми дубовыми плахами, сверху засыпали мергелевой щебенкой, землей, сухими листьями, тщательно уничтожили все следы работы, замаскировали сооружение, тяжелой плитой темного фосфорита покрыли узкий выход из галереи.

Теперь никто чужой не мог узнать о существовании тайника, который в случае осады спасет городище от самого беспощадного врага — от жажды.

Следы тайника до наших дней сохранились. Вон они чуть заметной лентой идут к источнику. Помните: дедушка говорил, что это подземный ход. Он почти не ошибся.

Вы не забыли, конечно, что каждый житель городища был членом одной из вервей. Заряна же, как и Полян, ни к одной верви не принадлежала. А вы не думайте, что жители городища всегда между собой жили как мирные голубки. Нет, конечно. Между вервями бывали ссоры-распри. И нередко старейшины, как прежде к Поляну, обращались к его дочери-ученице: «Рассуди. Как скажет, как велит дух Поляна?»

И удивительно ли? Ведь только она одна на городище могла в таких спорах быть совсем, совсем беспристрастной. Всему городищу своя и всем вервям чужая.

Пришло время — опять собрались в дальний путь славяне. Поднялись, ополчились со всех окрестных селений. День и ночь стучали молотки в Поляковой кузне. Ковали мечи, наконечники стрел и копий.

И не зарос ещё травой курган Поляков — ушло войско северянское, ушел и Горша, унося на груди слезы Зарянины, а в груди — беспокойное её сердце. На далекий богатый юг устремились северянские воины. Опять к Причерноморью, за славой, за добычей.

А на третьи сутки, уже в сумерки, горестно, тревожно закричала с высокой стены дозорная девушка-вековуха: «Огни на курганах! Пламя! Люди, сполох! Сполох!»

Да, загорелись огни на сторожевых курганах, что цепочкой тянулись по высокому безлесному водоразделу. Зловещие сигнальные огни.

Ближний из курганов был всего в четырех-пяти километрах от городища, и вершина его с высоким навесом на четырех длинных столбах хорошо видна была со старой стены.

«Идет враг! Сполох! К оружию, к отпору!»

Заплакали дети. Не одно сжалось в тревоге беспокойное материнское сердце. Жители поспешили в городище. На селище суматоха: женщины спешно собирают нехитрое имущество, тащат запасы пищи; девушки, хоть страхом ширятся голубые глаза, хоть тревожно колотится сердце в груди, торопливо свертывают незатейливые холщовые наряды, поспешно суют за ворот незамысловатые украшения — бронзовые браслеты, кольца, заветные бусы.

Матери, сгибаясь под тяжестью узлов с имуществом, бегут по узкому мосту в городище, несут на руках, тащат за руки испуганных детей. «Сполох! Враг идет!»

Пастухи погнали в дальние лесные чащи лошадей, коров, овец. Другие загнали на городище свиней — этих скоро не угонишь в леса, не упрячешь от врага в чащобе.

Вот к селищу прискакали два конных воина. Без седел, с длинными копьями, с тугими луками и полными оперенных стрел колчанами. Это дозорные с ближнего сторожевого кургана. Увидев пламя на среднем кургане, они спешно подожгли просмоленный сухой хворост на своем помосте и теперь поспешили к родному городищу. «Скорее! Скорее!»

Ещё громче заплакали дети, быстрее, суматошнее забегали женщины, торопясь в последние минуты унести с обреченного селища в городище что ещё возможно. Близко враг. Припади ухом к земле — и услышишь дробный топот многих сотен копыт.

Вспыхнули скирды соломы перед рвом — северяне сами их подожгли, чтобы не оставить врагу укрытие возле самого городища.

Вот снова показались двое конных — дозорные со среднего кургана, что в восьми километрах от городища. Рысью въехали они в приотворенные ещё ворота, и сразу северяне втянули мостик, захлопнули и надежными засовами заперли бревенчатые створки тяжелых ворот.

Прошло ещё несколько минут, и враг показался у самого рва. Захрипели кони, засверкали в багровом зареве пылающих стогов наконечники копий, заиграло пламя на медных и стальных шлемах, осветило длинные червонные щиты, бородатые смелые лица.

Грозный враг подошел к лесному славянскому городищу — славяне. Да, славяне. Обложило северянское гнездо закаленное в бранном труде войско приднепровское, полянское.

Бывало такое, не раз бывало на горе всей русской славянской земле, что шли поляне на северян, шли кривичи на древлян… Не было ещё в те неспокойные века прочного единства славянского, прочного мира между ними.

Всадники заполнили селище, соскочили с коней, обыскали небогатые жилища. Ничего нет ценного, только одну нашли круглую глубокую яму, вырубленную в мягком мергеле.

Была яма аккуратно выложена берестой и почти до верху наполнена пшеницей. Зерно, запасенное на зиму, пошло на щедрый корм утомленным вражьим коням.

Северяне, с оружием в руках стоящие на стене, ждали, что вот-вот запылают хижины. Так и бывало всякий раз: враг, обозленный, что не удалось врасплох захватить городище, всегда разрушал и жег селище.

Но прошла ночь, давно догорели соломенные скирды, а не пылали жилища за рвом. Забеспокоились старики — к худу.

Заутро увидели северяне — как пришел недруг, так и стоит станом на селище. Значит, не потерял надежды одолеть лесную крепость, полонить детей и женщин.

Никогда городище не было так надежно укреплено, как сейчас: ров углублен и расчищен, все склоны мыса старательно сглажены, на них ни бугорка, ни кустика; кроме крепкой стены, перед валом и вокруг всего городища тянулся высокий частокол из толстых дубовых кряжей; на стене и на частоколе у самого верха подвешены тяжелые бревна. Подойди враг, поставь лестницы — и на головы нападающих полетит смертельный груз.

На помосте стены кучки камней, глиняных ядер, заготовлена смола, есть немало стрел, легких метательных копий, достаточно запасено пищи и людям и животным, тайный ход к подземному колодцу спасет от жажды.

Но мало защитников. Северяне знали: на высокой стене да за частоколом один воин стоил десятерых в открытом поле внизу. И не одолеть бы городищенцев даже многолюдной кочевничьей орде.