Петля - Кодзи Судзуки

Матико встала. Каору, повернувшись к ней, сказал:

— Мам, поехали!

— Как?

— Привезем в Лос-Анджелес на самолете папин мотоцикл, а там в пустыню.

Матико долго кивала ему.

Путешествие на край земли

1

В зеркалах заднего вида отражалась ночная тьма. Восток постепенно прояснялся, но небо было все еще во власти ночи. Каору один направлялся навстречу еле видимому восходу. Полагаясь лишь на слабые зацепки, он возложил на себя миссию отыскать средство для обуздания вируса метастазного рака.

На погруженном во тьму шоссе, пересекавшем пустыню Мохаве, не было встречного потока фар, а через некоторое время Каору перестал смотреть и в зеркала заднего вида. Но вот появились первые проблески утреннего света, и он снова сосредоточился. Освободившись от власти ночи, небо постепенно готовилось встретить утро. Глаза Каору наслаждались красотой пейзажа. Желто-коричневое пространство изменилось под первыми лучами утреннего солнца, и тьма, оставшаяся позади, приобрела красноватый оттенок. По обеим сторонам шоссе, словно нарисованные на картине, протянулись горные цепи.

Каору глядел вокруг, сжимая рукоятки XLR, шестисоткубового мотоцикла-внедорожника, купленного его отцом десять лет назад. Он наслаждался пейзажем впереди, не тем, который отражался в зеркалах. Он только шесть часов гнал свой мотоцикл, и вот перед ним уже голая пустыня.

Вчера поздно вечером Каору получил оттранспортированный XLR. Закончив все приготовления для пробега по пустыне, он выехал из Лос-Анджелеса часов в десять. Сначала он думал отдохнуть в отеле и запланировал выезд на послезавтрашнее утро, но стоило возникнуть мысли о пустыне, расстилающейся на востоке, как он понял, что не может больше ни минуты оставаться на месте, и ночью рванул туда.

Он знал, что едет по пустыне Мохаве, но ночью путь по уходящему во тьму шоссе был, в общем-то, однообразным. Только теперь, когда солнце начало подниматься, он смог увидеть, как выглядит поверхность пустыни.

Каору считал, что правильно поступил, выехав вчера вечером, — он выиграл целый день. У него почти не осталось времени. Сегодня уже первое сентября. Если за эти два месяца он не сможет ничего найти, то подвергнет опасности не только жизнь Рэйко, но и жизнь ребенка в ее чреве.

Шесть часов прошли под вибрацию и шум мощного двухцилиндрового четырехтактного двигателя. Несмотря на асфальтовое полотно дороги, Каору продолжал ехать, не сбавляя газу, сохраняя идеальную для водителя форму. Обращаться с мотоциклом его научил отец. Если Каору залезал на мотоцикл враскоряку, отец, встав в непристойную позу, начинал ругаться: «Бонза, ты обнимаешь бак коленями, словно!..»

Постепенно он научился балансировать, управлять своим телом. Во время поездок под присмотром отца, когда тот уже был болен раком, его слова особенно сильно западали в душу, и Каору старался четко выполнять все его указания.

Возможно, именно поэтому, несмотря на несколько часов однообразной, изматывающей езды, Каору нисколько не устал. Сидя на мотоцикле, которым до этого много лет пользовался отец, он ощущал огромную уверенность.

Счетчик показывал, что он проехал уже более трехсот миль. XLR с топливным баком на тридцать литров мог ехать по трассе без дозаправки около трехсот пятидесяти миль. Пора было уже и подзаправиться. Каору испугался, что если он сейчас не остановится, то топливо может закончиться. Не исключено, что на ближайшие двести миль не окажется ни одной заправочной. В багажнике лежала канистра, но она была пуста. Да и отдохнуть не мешало бы — он ехал уже слишком долго.

Как появится следующий город, непременно остановлюсь и позавтракаю.

Не заволнуйся он, наверное, гнал бы отцовский мотоцикл, пока не кончится топливо. Останавливаться не хотелось. Возможность наблюдать, как ночь превращается в утро, позволяла Каору лично убедиться в факте вращения Земли. Остановка вырвет его из процесса вращения.

Из зеркала исчезли последние краски ночи, и, когда земля оказалась полностью во власти света, впереди замаячило что-то похожее на городишко. Несомненно, там должно быть какое-нибудь кафе и заправка.

Зарегистрировавшись в мотеле, Каору принял душ и лег на кровать. Ему хотелось спать, но тело все еще чувствовало вибрацию двигателя, каждая клетка организма тряслась и ныла. Хотя он уже лег, Каору все казалось, что он сидит на мотоцикле. Особенно сильно болели обхватывавшие бак бедра, Каору казалось, будто с них слезла кожа.

Сколько же времени я так ехал?

Каору стал считать, загибая пальцы.

Из Лос-Анджелеса шесть часов, затем ждал, пока откроется забегаловка, завтракал, заправлялся, еще три часа. Всего девять часов. Если еще столько же времени ехать на восток по Сороковой трассе, то можно будет доехать до Альбукерке.

Перед самым Альбукерке нужно свернуть налево и ехать на север по Двадцать пятой трассе. Каору собирался, проехав через Санта-Фе, попасть в Лос-Аламос и там зайти в дом, где в последнее время проживал Кеннет Росман. Конечной же его целью было место, где сходятся штаты Аризона, Нью-Мексико, Юта и Колорадо. Но до этого, решил он, нужно узнать последние новости о Кеннете Росмане и попытаться разгадать смысл его последних слов.

Каору потянул руку и пошарил в стоящей у кровати сумке. В кармашке должны лежать две фотографии. Достав их, Каору взглянул на лица изображенных на снимках людей. Не вставая, он приподнял голову и заговорил с теми, кто был мил его сердцу. Разумеется, люди на фотографиях ничего не ответили.

Перед тем как выехать из Японии, Каору пошел к отцу в больницу рассказать, что уезжает в Америку. Выслушав объяснения сына, Хидэюки с одобрением в голосе произнес:

— А, вот оно как...

Каору не стал ничего скрывать и рассказал ему о Рэйко. Узнав, что Рэйко носит в своем чреве его внука, Хидэюки с каким-то странным наслаждением рассмеялся:

— Ну вот, что с тобой поделаешь, Бонза?

К нему отчасти вернулся прежний тон. Он безо всякогостеснения стал расспрашивать о внешности Рэйко.

— Хоть хорошенькая?

— Это самая красивая женщина в моей жизни, — ответил Каору.

— И теперь ты загнан в угол, — несколько раз с грустью произнес Хидэюки, покачивая при этом туловищем. Но потом, уже бодрее, добавил: — Хочу дожить, чтобы внука увидеть.

Услышав это, Каору понял, что Рэйко не будет запретной темой.

Каору оторвался от фотографии Рэйко, не поворачиваясь, опустил ее в сумку. Сердце учащенно забилось. От одного только взгляда на снимок усиливалось чувство одиночества.