Алпамыш - Фазил Юлдаш

Оборванный, избитый, связанный, стоит Байсары, голову опустив, перед шахом калмыцким, калмыками окруженный, несчастьем своим убитый. Вины своей он не знает и, хоть видит, что не оправдаться ему, — смотрит он в отчаяньи на шаха калмыцкого и такое слово униженно ему говорит:

— Пожелтел я весь, так скорбь моя сильна, —Дела этого мне сущность не видна:Шах, узнать позволь мне, в чем моя вина?Не по-шахски, шах, со мной себя ведешь:Скот мой отобрав, ты учинил грабеж.Столько палачей за мной, несчастным, шлешь, —Связанным и пешим по стране ведешь,Старика камчой по голове ты бьешь!Не подумал ты, что Байсары-узбек,Будучи пришельцем, — все же человек.Не хотел ты знать, что — истина, что — ложь,Слова в оправданье молвить не даешь,На мои седины в ярости плюешь.А моя вина неведома мне все ж.Далеко народ мой и моя страна,Неверна земля чужая, неверна!На чужбине жизнь — как страшный ад, черна…Беззащитен я и весь в твоих руках,Видно, смерть уже прийти должна моя.Только знать хочу я, в чем вина моя!..

Речь Байсары выслушаз, шах калмыцкий такое слово сказал:

— Девяносто я имел богатырей,Ни сильней никто не видел, ни храбрей, —Были все они опорою моей.Караджан-батыр мне всех дороже был.Я теперь лишился этих силачей!А по чьей вине лишился их, по чьей?Ты, узбек, причина всей беды моей,Ты да дочь твоя, вертлявая коза, —Вырвать бы твои лукавые глаза!Если девяносто тех богатырейВоспылали страстью к дочери твоей,Почему отдать ее не пожелал?Или не отец ты дочери своей?Алпамыш семь лет за ней не приезжал, —На твоей душе и грех бы не лежал.Витязей моих всех погубили вы!Караджана чем, скажи, купили вы?В бедствие повергли всю мою страну!Ты, узбек, теперь узнал свою вину.Голову имеешь на плечах одну,—Знай, что отрублю я голову твою, —Голову срубив, твой труп повешу я!..Пощадил тебя однажды я, узбек, —Может быть, опять тебя утешу я:Все-таки ты был почтенный человек.Далеко уславший дочь свою, Барчин,Своему скоту теперь не господин,Чем ты мне опасен, нищий и один?Мне тебя казнить, пожалуй, нет причин, —Можешь тут спокойно доживать свой век, —Казни у меня вторично ты избег!За мое добро отплатишь мне трудом:Весь твой скот моим отныне стал скотом,Пастухи твои останутся при нем,Ты над ними будешь старшим пастухом.Это говоря, кончаю речь на том.Думаю, доволен ты моим судом!

Услыхал такие слова Байсары, — успокоилось сердце его: хоть и лишился он скота, зато хоть жизнь сохранил. Приказал калмыцкий шах мирзам своим бумагу написать, Байсары к ней руку приложил, — мол, все ему известно и со всем он согласен. Шах печатью своей припечатал ту бумагу, — стал Байсары начальником над пастухами. Собрал Байсары весь раньше ему принадлежавший скот — обратно погнал его на Айва-коль…

Сурхаиль, старуха эта коварная, во все шахские дела вмешивалась всегда. Видит она такое дело, — решила по-своему все повернуть. Говорит Сурхаиль Тайча-хану:

— Осень подоспела — розам облететь,На увядших розах соловьям не петь.Я несправедливость не могу терпеть:То, что сделал ты, — несправедливо ведь!Весь узбекский скот ты, шах, себе берешь.Это — суд иль это есть простой грабеж?!Ты разбогател — тебе и горя нет,Мне без сыновей моих подспорья нет!На мои слова какой даешь ответ?Ты простил узбека, я-то как прощу?За детей убитых кун с кого взыщу?Так и знай, что кун я получить хочу.Скорбь моя кричит, — не я сама кричу.Шах ты иль не шах — неправду обличу,Хоть за Байсары предай меня мечу.Плох ты иль хорош — на деле изучу, —За добро твое добром я заплачу.Вот что я сказать намерена тебе:Жить хочу отныне на Мурад-Тюбе;Замок я в степи Чилбирской заложу, —Дерзкому узбеку путь я прегражу,Пользу я тебе большую сослужу.Алпамышу — кровный недруг я навек.Если бы дерзнул байсунский этот бекНа калмыцкий край вновь совершить набег, —Алпамыша я из рук не упущу, —Я его убью — и тем взыщу я кун!Смертью Алпамыша устрашу Байсун!

Выслушав слова Сурхаиль, калмыцкий шах так ей ответил:

— Полные упреков мне сказав слова,Ты, я признаю, была вполне права.Если хочешь замок ты построить там,В этом деле я тебе помощник сам.Все, что ни попросишь, безотказно дам:И кирпич тебе и камень разный дам,Всяких мастеров по каменным делам, —Я тебе их дам — ты ставь их по местам,Строй не то, что замок, — целый город, там!Раз добра мне хочешь — безотказно дам!Чтоб руководить людей мастеровых,Много амальдаров дам тебе своих.Ты — всему глава, ты — старшая меж них, —Ставлю я тебя сардаршею меж них.Денег, сколько нужно, безотказно дам,Из казны моей плачу по всем счетам.Не жалей на этот замок ничего:Знай, что чем скорей ты выстроишь его,Тем скорей вернешь ты сына своего.Караджан в Конграте не навек жилец:Слух дойдет об этом деле до него, —По своей стране соскучась, наконец,Он в один из дней вернется, наш беглец.Ведомо тебе да будет, Сурхаиль,Если он вернется, так тому и быть, —Все его проступки я готов забыть.С сердца твоего сотру печали пыль…

Услыхав слова шаха, очень обрадовалась Сурхаиль. Собрала она много рабочих-поденщиков, мастеров-строителей, поставила надсмотрщиками над ними ханских амальдаров. Взяла она также с собою сорок девушек — самых первых калмыцких красавиц, таких, что нельзя не заглядеться на них, а заглядевшись, — разума не лишиться.

Много снаряжается арб,В арбы нагружается скарб,Все, в чем на постройке нужда,Всякие орудья труда,Харча и питья — на года,Грузятся и деньги сюда,Мастера и люди труда.Караван — арба вслед арбе —Отправляется к Мурад-Тюбе,Арбы амальдары ведут.Сурхаиль — исчадье вреда,Важничает, чином горда;Все ей повинуется тут.Сорок с нею девушек, — всеПервые в стране по красе,Все они в шелку, в кармазе,Все они игриво-нежны,Все, как кипарисы, стройны, —Взглянешь — не в своем ты уме!Все они игрой на нагмеМастерицы душу пленять.Сурхаиль для козней своихПовезла красавиц таких.Обреченный тот человек,Кто вкусит их девичьих нег!..Едут они, едут себе, —Входит караван в Токайстан,Приближается к Мурад-Тюбе.Стали они тут на ночлег…

Невдалеке от Мурад-Тюбе, в Чилбирской степи, приказала Сурхаиль расчистить место для замка. Долго ли, недолго ли поденщики и мастера на постройке трудились, замок возвели, башни его стальными зубцами оковали, пороги золотом облицевали, ворота — краской золотой покрыли, все видные места жемчугами, рубинами изукрасили. Когда замок закончили, прибыл туда и сам шах калмыцкий. Мастеров и рабочих людей отпустили, — пир устроили. Арака крепкого, зелья сонного много с собой из столицы привезла Сурхаиль. Часто приезжать стал шах калмыцкий с воинами, обо всех делах со старухой советовался. «Если узбекский бек Алпамыш узнает, что с Байсары стало, обязательно приедет сюда, — тут-то мы и словим его». Так между собой порешили они. Сурхаиль что ни день на Мурад-Тюбе поднималась — в подзорную трубу свою направо-налево поглядывала, — не видать ли узбеков…

Байсары между тем при собственном скоте сиротой жил. Видит он однажды — караван какой-то проходит. Бросил он стада, навстречу караванщикам побежал, такие слова говорит их старшему, караван-баши.

— По свету ты ходишь, караван-баши!Все твои пути да будут хороши!Из какой страны ведешь свой караванИ в страну какую, караван-баши?Сердце на огне страданий сожжено:Чужеземцем стать мне было суждено…Путь куда ты держишь, караван-баши?Господом два глаза было мне дано,Сделал он из двух четыре мне давно,[28] —Сколько ни смотрю — со стороны роднойПомощи себе не вижу все равно.Говоря со мной, уйти ты не спеши, —Жалобу мою поведать разреши.

Выслушав слова Байсары, караван-баши так ему ответил: