Кольцо златовласой ведьмы - Екатерина Лесина

Кроме мамы, были там еще трое…

…и Тео слушала приговор с ужасом.

Убийство?! Изготовление ядов?!

Ведьмовство?!

Продажа души?!

Сделка с Дьяволом, в которой обвиняемая призналась…

Голос глашатая затирал шум толпы, всем и так ведомы были все подробности. А Тео, глядя издали на маму, сжимала кулаки. Неправда все это! Не проклинала мама Господа и Спасителя, не плевала она на образ Святой Девы! Не переворачивала крест вверх ногами, не приносила в жертву черных петухов. И в кошку не обращалась!

Только кто послушает Тео?

…гори, ведьма, гори…

Их всех возвели на помост, обложили вязанками хвороста, который щедро полили маслом. И занялось пламя легко, с двух концов. Белый дым потянулся в небо… кто-то закричал.

Наверное, это хорошо, что люди подались к самому помосту, желая разглядеть все, что происходило там. Они стали на пути Тео неодолимой стеной, и, сколько бы ни пыталась она протиснуться, это не получалось.

А на помосте кричали… громко.

Долго.

И запах оттуда шел такой, что Тео стошнило…

Она очнулась уже у дома Карлы, обнаружив, что сидит на земле и плачет навзрыд.

– Ну же, деточка, – Карла прижимала ее к своему животу, гладила по голове. – Такое случается… ты жива, она хотела, чтобы ты жила… скоро мы уедем, и никто никогда нас не найдет.

…Тео знала, кого следует винить в произошедшем.

Графа Арриго!

Он желал заполучить кольцо и книгу, избавиться от мамы, которая любила его всем своим сердцем. Предал! И Тео отомстит… если не ему, то брату, который тоже предал их… отрекся… позабыл…

– Забудь о мести, – сказала Карла. – Она ведет в ад.

Пусть бы горел в этом аду проклятый граф! А Тео бы посмотрела… она бы бросала дрова в костер и кричала бы: «Гори, предатель, гори!»

И позже, разглядывая наследство, доставшееся ей от матери – кольцо и книгу, – Тео ощущала в себе странную, доселе неведомую ей силу. Она словно знала, что пройдет время – и ей представится случай отомстить за все.

Надо лишь подождать.

Граф Арриго пребывал в бешенстве, с которым не имел сил справиться. Все – зря! Туфания мертва, но он не получил свободы. Напротив, с каждым днем он все острее испытывал непонятную, несвойственную ему прежде тоску. Он ходил по дому, не находя покоя ни на минуту, и все казалось ему, будто сердце вот-вот остановится. Паоло – вот кто держит его в этом мире.

Ради него Арриго должен жить.

И отыскать проклятое кольцо.

– Ты снова предал. – Он слышит голос, которого нет. И вновь, как и прежде, ловит краем глаза отражение в старом зеркале.

Ветер доносит до него аромат полевых цветов.

– Уйди.

– Ты все испортил. – Вздох, и ледяная ладонь ложится на его шею. – Как ты мог снова все испортить?

– Ты – ведьма…

– А ты – лжец.

Он больше не испытывает страха перед ней. Граф Арриго наливает себе вина, садится в кресло и закрывает глаза.

– Твоя душа горит в аду…

– Ждет твою. Мы снова будем вместе. Разве это не замечательно?

– Почему ты не желаешь отпустить меня?

– А почему ты… – Она гладит его волосы, как делала когда-то – давно, он уже забыл это щемящее ощущение нежности, которое охватывало его от ее прикосновений. – Почему ты не пожелал отпустить меня? Зачем являлся вновь и вновь, зная, что не сумеешь исполнить обещанное?

– Я думал, что люблю…

– А я знаю, что люблю. Даже сейчас.

Ее губы холодны.

– Ты не тронешь сына?

– Только о нем и беспокоишься?

Граф Арриго не ощущает ее дыхания, и чему тут удивляться – как такое возможно, чтобы призрак дышал?

– Ты не спрашиваешь, что стало с твоей дочерью? Она ведь тоже – твоей крови. Но ты отрекся…

– Где кольцо?

– Уже ничего не исправить. Они встретятся. Они всегда будут встречаться, сколько бы лет ни прошло, сколько бы лиг их ни отделяло друг от друга…

– Паоло знает правду.

– И Тео. Только правда у нас, любимый, разная.

На ее руках – ледяной свет луны.

– Это будет тянуться вечность. – Граф Арриго понимает ее мысли.

– И вечность когда-нибудь заканчивается, – утешает она.

Холод, проникающий в грудь, причиняет ему почти невыносимую боль.

– Потерпи, любимый.

Терпит.

Он слышит, как леденеет и останавливается собственное его сердце, как оно с хрустом разламывается пополам, как с легким звоном обрывается нить его жизни. Единственное, о чем сожалеет граф, – он не успел предупредить сына: нельзя связываться с ведьмами.

Серега квартиру покойного ювелира – смерть эта не вызывала ничего, кроме глухого раздражения, – все же обыскал. Впрочем, результат был вполне закономерным: тот, кто убрал ненужного свидетеля, позаботился и об иных источниках информации. Ноут был чист, записная книжка, если таковая и имелась некогда, исчезла, а вот картотека с фамилиями заказчиков и фотографиями изделий осталась цела. Почти цела – отсутствовали карточки за последние три месяца.

Не везет так не везет.

Выбравшись из квартиры, Серега позвонил-таки в полицию.

И дальше что?

Вернуться домой и допросить каждого? Папаша его не одобрит, ну и плевать. Хуже-то, что, как Серега предполагал, этот допрос будет лишен всяческого смысла. Те, кто живет в том доме, умеют врать.

Не возвращаться? Сделать ручкой и папаше, и родне?

В конце концов, это не трусость, а благоразумие. Только полный псих останется в доме, где орудует убийца. А Серега – не псих. Ему неохота, взяв в руки какую-нибудь безделицу – а если яд нанесли на украшения, то вполне могут повторить фокус с любой иной вещью, – отправиться на тот свет.

Или водички глотнуть не вовремя…

…или еще что-то.

Бегство в данном случае – единственный шанс выбраться из этого гадюшника целым и невредимым.

Вопрос лишь в том, как долго ему придется бегать. Кто бы ни стоял за всей игрой, но ставки в ней высоки. И пока Серега не найдет эту хитрозадую сволочь, отравившую Светку, не успокоится.

Размышления эти прервал звонок. Ну да, Лиза-Подлиза спешит донести до его ушей очередной приказ, обязательный к исполнению.

– Да, дорогая, – Серега постарался, чтобы голос его звучал максимально дружелюбно. Но вот… яд – женское оружие. Украшения… книга, опять же. Лизка имела доступ ко всем отцовским заначкам. Она была настолько близка к своему кумиру, насколько это вообще возможно.

Могла бы она убить?

Характер – нордический, акулье хладнокровие, она безжалостна ко всем врагам своего божества в человеческом обличье, которым являлся дражайший Антон Сергеевич. Откровенная ненависть к случайным пассиям – Серега однажды видел, с каким отвращением Лизавета составляла цветочную композицию для той модельки… имя модельки давно выветрилось, а вот выражение лица Елизаветы прочно врезалось в память.

И цветочки, опять же.

Белые гвоздики – глубокое отвращение.

Оранжевые лилии – ненависть.

Дурман – притворство.

Нарциссы – эгоизм.

Да, если бы Елизавета решилась на убийство, она выполнила бы задуманное просто, четко и без колебаний. И яд – как оружие – ей вполне подходит.

Но зачем?

– Сергей Антонович, вы меня не слушаете. – Она не позволила себе упрек, скорее, легкое раздражение этакой невнимательностью собеседника.

– Прости, дорогая.

Фамильярности Лизавета не терпела.

– Вынуждена сообщить вам о том, что в доме произошло несчастье.

Сердце его екнуло. Кто на этот раз?

– Родители вашей… невесты, – смешок, демонстрирующий, что именно Елизавета думает по поводу его невесты и ее родителей. – Скончались во сне. К сожалению, данное происшествие вызвало некоторый ненужный ажиотаж.

Викины родители?! Ну ладно, родная по крови ей только мать, женщина совершенно безумная – с точки зрения Сереги. Кому и чем она могла помешать?

Кольцо у Вики… ладно, кольцо у Сереги, пусть и взял он его на время. В отличие от папаши Серега не присваивает чужие вещи лишь потому, что в принципе способен это сделать.

– …и Антон Сергеевич просил напомнить вам о том, как важно не допустить возникновения слухов, порочащих репутацию семьи.

Действительно, разве взволнует папашу парочка смертей? Слухи – куда более серьезная проблема! Однако возникает закономерный вопрос: почему умерли люди, к Серегиной семье отношения не имеющие? Ладно, Светлана и Славка: в конце концов, отцовское наследство – неплохой куш, и к наследникам логично применить превентивные меры. Но эти двое…