Птица не упадет - Уилбур Смит

Он оттягивал момент, чуть поворачивая кресло и разглядывая кабинет. Трудно поверить, что он создан и обставлен женщиной. Эта женщина должна очень любить и хорошо знать мужа, чтобы предугадывать малейшие его желания и капризы.

Большинство книг переплетено в зеленую кожу, на корешках оттиснут золотой лист с гербом Шона. Исключение составляют три высоких, до потолка, стеллажа, на которых расставлены первые издания книг об Африке. Книгопродавец в Лондоне и еще один в Амстердаме получили от Шона карт-бланш на поиск этих сокровищ. Здесь были первые издания с автографами Стенли, Ливингстона, Корнуоллиса Харриса, Берчелла, Мунро и почти всех других африканских путешественников и охотников, когда-либо написавших и опубликовавших книги.

На темных панелях стен между полками — множество картин ранних африканских художников; работы Бейнса сверкают, как драгоценности, яркими красками, поражая наивным, почти детским изображением животных и пейзажей. Одна из этих картин помещена в раму из родезийского красного дерева с выгравированной надписью «Моему другу Дэвиду Ливингстону от Томаса Бейнса». Такие связи с историей и прошлым всегда согревали душу Шона, доставляли ему удовольствие, и он отдыхал, любуясь ими.

Глубокий ковер глушил шаги, но Шона предупредил о появлении жены легкий аромат духов, и он обернулся. Она стояла за креслом, все еще по-девичьи стройная и прямая.

— Я думал, ты пошла с Гарри и Яном.

Руфь снова улыбнулась; она казалась такой же молодой и прекрасной, как и много лет назад, когда они впервые встретились. Прохладный полумрак кабинета скрывал тонкие морщинки в углах ее глаз и на шее, свет блестел на серебряных прядях в ее темных волосах, забранных назад и перехваченных на шее лентой.

— Они меня ждут, но я улизнула на минутку, убедиться, что у тебя есть все необходимое.

Она улыбнулась ему, выбрала сигару из серебряного хьюмидора и начала готовить ее.

— Мне понадобится час или два, — ответил он, взглянув на груду почты.

— Честно говоря, тебе нужен помощник.

Она тщательно обрезала сигару. Он хмыкнул.

— Невозможно доверять нынешним молодым людям.

Она легко рассмеялась и вставила сигару ему в губы.

— Ты говоришь как древний пророк. — Она зажгла спичку и подождала, пока прогорит сера, прежде чем поднести огонь к сигаре. — Недоверие к молодежи — признак старости.

— Пока ты со мной, я буду вечно молод, — ответил он, все еще смущаясь после стольких лет, когда говорил ей комплименты, и Руфь почувствовала, как сжимается ее сердце: она знала, каких усилий ему это стоило.

Руфь наклонилась и поцеловала мужа в щеку. С силой и стремительностью, которые по-прежнему поражали ее, мускулистая рука обняла Руфь за талию, и Шон усадил ее к себе на колени.

— Знаешь, что бывает с современными барышнями?

Он улыбнулся, и его глаза злорадно сощурились.

— Шон! — возразила она с деланным ужасом. — Слуги! Гости!

Она вырвалась из его объятий, чувствуя на губах тепло и влагу поцелуя, щекотку усов, вкус сигары, и торопливо поправила платье и волосы.

— Какая я дура! — Она печально покачала головой. — Всегда так тебе доверяю.

И они улыбнулись друг другу, на мгновение забывшись в своей любви.

— Гости! — вдруг вспомнила она и прижала руку ко рту. — Можно я накрою чай в четыре? Мы будем пить его у озера. Сегодня прекрасный день.

Когда она ушла, Шон еще целую минуту смотрел ей вслед через пустые двери, выходящие в сад.

Потом вздохнул, довольный, и пододвинул к себе поднос с почтой.

Работал он быстро, но внимательно, писал карандашом на каждом письме инструкции и подписывал их буквой «Ш». «Нет, — решил он, — так недостаточно вежливо. Лучше „Ш. К.“».

«Пришлите мне данные о продажах за прошлый год и задержите отправление корабля до получения банковской гарантии. Ш. К.».

«Почему это прислали мне? Направьте Барнсу. Ш. К.».

«Согласен. Ш. К.».

«Аткинсону для замечаний, пожалуйста. Ш. К.». Темы писем были так же разнообразны, как и их авторы: писатели, финансисты, политики, просители, старые друзья, искатели удачи, нищие — здесь были все.

Он посмотрел на запечатанный конверт, не сразу узнав ни имя, ни случай, вызвавший появление этого письма. Марк Андерс, эскв., «Наталь моторс», Вест-стрит, Дурбан. Адрес написан размашистым почерком, не оставляющим сомнений в том, что это его собственная рука, и он вспомнил, что действительно посылал это письмо.

Кто-то сделал надпись поперек конверта: «Выбыл, не оставив адреса. Вернуть отправителю».

Шон перекатил сигару в угол рта и вскрыл конверт серебряным маленьким кинжалом для разрезания бумаг. На листке — герб бригады.

«Командир и офицеры „Натальских кавалерийских стрелков“ приглашают

Марка Андерса, эскв.,

на встречу бойцов бригады и обед, который состоится в Старой крепости…»

Шон вписал в пробел на листке имя парня, а внизу приписал: «Только попробуй не прийти. Ш. К.». Но письмо вернулось, и Шон нахмурился. Как всегда, даже малейшее препятствие его планам вызывало у него нетерпение и досаду. Он сердито швырнул письмо и конверт в корзину для бумаг и не попал: то и другое упало на ковер.

Сам удивляясь тому, как изменилось его настроение, он, работая с прочей корреспонденцией, продолжал сердиться, и его комментарии становились все более язвительными и гневными.

«Этот человек либо дурак, либо мошенник, либо и то и другое, и я ни при каких обстоятельствах не буду рекомендовать его на такое важное место, несмотря на его семейные связи! Ш. К.».

Спустя час, когда он закончил, кабинет был полон сигарного дыма. Шон откинулся на спинку кресла и потянулся, как старый лев, потом взглянул на стенные часы. Было без пяти четыре, когда он встал.

Досадное письмо вновь привлекло его внимание; он наклонился, поднял его, снова перечел и, держа плотный листок бумаги в руке, прихрамывая вышел на солнце и пошел по лужайке.

Бельведер был построен на искусственном острове посреди озера, и с газоном его соединял узкий мостик.

Здесь уже собрались гости и семья Шона, они сидели в тени под выпуклой крышей бельведера со сложным чугунным литьем, пестро раскрашенным. У островка собралась стая диких уток, они громко кричали, выпрашивая куски печенья и тортов.

Буря Кортни увидела идущего по лужайке отца, возбужденно пискнула и побежала по мостику, чтобы встретить его еще на траве. Он легко, словно ребенка, поднял ее и, когда поцеловал, Буря вдохнула его запах. Это был один из ее самых любимых запахов, как запах горячей сухой земли, или лошадей, или моря. От него пахло как от старой гладкой кожи.