Невинность и порок - Барбара Картленд

— Значит, есть кто-то другой?

— Ответ на такой вопрос вполне очевиден, незачем его было даже задавать. Мы ведь ведем разговор о Селине! — Он поглядел на лорда свысока. — Когда будешь уходить, взгляни, сколько в холле карточек, присланных Селине. Не меньшее их количество, я уверен, скопилось в «Стефани» от тех, кто еще не знает, что мы покинули отель и переселились сюда.

Квентин услужливо распахнул дверь, чтобы гость мог уйти, но лорд Хоудридж все еще колебался.

— Постарайся рассуждать разумно, Тивертон. — Он вдруг перешел на просительный тон. — Разреши мне самому поговорить с Селиной.

— Тебе нечего ей сказать, — отверг его просьбу Квентин. — И я не позволю тебе тревожить ее! Могу только тебя предупредить, чтобы ты избежал неприятных моментов… Не пытайся говорить с ней на эту тему. Если бы Селина слышала то, что здесь говорилось, она была бы в шоке и почувствовала бы к тебе отвращение… по меньшей мере, если не сказать хуже…

Квентин набрал полную грудь воздуха и произнес речь, в которой каждое слово было подобно удару хлыста:

— Селина не вещь, выставленная на продажу. Я знаю, тебе по средствам купить на аукционе любую породистую лошадь, бриллиант, картину или дворец. Но здесь торг неуместен. Езжай к себе, Хоудридж, выспись как следует и более не трать времени на визиты сюда.

Квентин Тивертон проводил его через холл и вывел на парадное крыльцо.

Ожидающий возле кареты лакей тут же распахнул дверцу перед милордом. Хоудриджу ничего не оставалось, как сесть в экипаж и уехать.

Квентин Тивертон закрыл и запер дверь еще до того, как ночной гость скрылся внутри кареты.

Он пригасил газовые рожки в холле, и за этим занятием Селина застала его. Она появилась наверху, на площадке лестницы.

— Его светлость отбыли? — спросила она с легкой иронией, хотя на самом деле у нее было тревожно на душе. — Что он хотел?

Тивертон вскинул голову. Обычно он возвышался над ней. Теперь было наоборот — он смотрел на нее снизу вверх.

Селина уже переоделась в простенький легкий халат, который сшила когда-то сама.

Когда она была без элегантного вечернего наряда, а волосы ее не уложены в прическу, свободно струились и ниспадали светлыми локонами по плечам, — каким воплощением юности и чистоты казалась она!

Он ей ничего не ответил. Поэтому Селина спустилась на пару ступенек и переспросила:

— Чего он хотел?

Квентин отвернулся, прошел в салон и начал там гасить газовый свет.

— Болтал о каких-то пустяках, — небрежно бросил он через плечо. — Иди спать, Селина.

Она не уходила, ее пристальный взгляд словно жег ему затылок, спину…

— Он хотел поговорить с тобой… обо мне?

— С чего это вдруг ты решила?

Квентин Тивертон не хотел оборачиваться и все же сделал это. Она смотрела на него, и он не смел отвести взгляд в сторону.

— Он сказал мне сегодня днем нечто… что удивило меня, — призналась девушка.

— Что он сказал? — спросил Тивертон, и она ощутила такой гнев в его голосе, что это ее испугало.

Селина попыталась объясниться, стыдясь своих наивных предположений:

— Он не сказал ничего определенного, но мне показалось… что… он не собирается жениться на мне! Это не так! Я ошиблась?

— Нет, не ошиблась. Он на тебе не женится, — ответил Тивертон.

Некоторое время они молчали. Наконец она задала робкий вопрос:

— Он предложил тебе что-то другое?

— То, что я отказался с ним обсуждать, — резко, словно отрубил, сказал Тивертон. — Хоудридж исчез из твоей жизни. Забудем о нем. Здесь полно других мужчин, которые прямо вьются вокруг тебя. Каждый стремится с тобой потанцевать, тебя коснуться… — Квентин говорил с явной издевкой. — Но теперь у нас уже нет такой необходимости срочно искать тебе супруга, — добавил он деловым тоном.

— О, как я рада! — вырвалось у Селины. — Если мы не будем слишком расточительны, денег нам хватит надолго.

— Надолго никаких денег не хватит, таков закон природы, — рассудительно произнес Тивертон. — Но если мы будем тратить по соверену в день, то без завтрака и без обеда мы не останемся.

— Значит, хоть несколько дней ты… не будешь играть? — с радостным трепетом спросила Селина.

— Как бы я хотел ответить тебе «да», но… — Тивертон печально развел руками. — Игра для меня единственный способ добывать деньги. А у денег есть одно проклятое свойство — исчезать неизвестно куда и очень быстро.

Он заметил, как огорчилась Селина, и все же продолжал безжалостно и сурово:

— Скоро сезон в Баден-Бадене закончится, и все потянутся караваном в Париж.

— И нам тоже нужно туда ехать?

Париж для нее ассоциировался с мадам Девилин и мертвым маркизом. Ужаснее места не было на земле.

— Есть и другие города, но Париж предпочтительнее.

— А если нам вернуться в Англию? — задавая подобный вопрос, Селина вступала на зыбкую почву.

Тивертон ответил не сразу:

— Мне нельзя возвращаться домой, и, вероятно, я должен тебе объяснить почему.

— Если не хочешь, не надо мне ничего объяснять, — поторопилась сказать Селина.

— Нет уж, давай все выложим начистоту. Исповедь на заре наступающего дня, разве это не возвышает дух? — Квентин, может, шутил, а может, и в самом деле нуждался в самоочищении. — Только признайся, ты поверишь в то, что я скажу, поймешь, что я делаю все, чтобы нам обоим было хорошо?

— Зачем об этом спрашивать? Я доверилась тебе во всем и до конца. У меня нет желания как-то вторгаться в твою личную жизнь. Мне достаточно… быть вблизи от тебя.

Последний газовый светлячок, который еще не успел загасить Тивертон, теплился в матовом шаре. Трогательная, хрупкая — в ночных шлепанцах без каблуков — Селина казалась еще меньше ростом, крохотной, невесомой и неосязаемой, как лесной эльф, и красота ее была тоже волшебной, неземной…

— Я не хочу быть тебе помехой, — говорила Селина, а губы ее дрожали. — Я хочу только того, что хочешь ты… что бы ты ни пожелал…

— Существует огромная разница между тем, что я хочу, и тем, что я должен и могу сделать, — сказал Тивертон.

— Почему? — удивилась Селина.

— Потому что я обязан прежде всего подумать о тебе, — ответил он, — потому что вся твоя жизнь, твое будущее — все зависит от того, что происходит сейчас, в эти дни, и за каждый день я отвечаю… и перед самим собой, и уж наверняка перед господом богом. Я не прощу себе, если ты будешь несчастлива.

— Я счастлива… так счастлива… потому что с тобой! — воскликнула девушка.

Ее руки потянулись к нему; не отдавая себе отчета, что она делает, она обняла его, и — если б он сделал то же самое — она готова была бы простоять так хоть целую вечность.