Золотая книга детектива - Дарья Донцова

И как бы скучно это ни звучало, в этом был смысл и главная сила – они есть, они вместе, они никогда не расстанутся, потому что это невозможно.

И точка.

А тут такие перемены!.. Да еще какие-то люстры и кавалеры из офиса!

Они вернулись в дом, и Тата опять принялась за куличи, а Лера, ничем ей не помогая, все смотрела и смотрела в окно.

Утром и произошло событие, взбудоражившее весь дом.

Из бабушкиной спальни пропал бриллиантовый прабабушкин крест.

Бабушка совершенно точно помнила, что вечером он был с ней – она никогда его не носила ввиду его исключительной тяжести, – но никогда и не расставалась. Крест висел на нефритовых четках, которые бабушка почти не выпускала из рук, и все помнили, что за столом четки и крест лежали рядом с бабушкиной тарелкой.

Перерыли все, даже ковры снимали – крест как в воду канул!

Все было забыто – Пасха, куличи, которые, накрытые кружевными салфеточками, бодро и торжественно сияли на буфете. Дети ползали под столами, двигали диваны, залезали под кресла. Им нравилось ползать и залезать, они думали, что это игра такая, а тучи все сгущались и сгущались, и Тата чувствовала, что гром вот-вот грянет.

Он и грянул.

Бабушка объявила, что крест у нее стащили как раз дети! – и нужен обыск.

Этого никто не ожидал.

Тёма со злыми слезами на глазах заорал, что если его в этом доме считают вором, он немедленно поступит в суворовское училище, и ноги его здесь не будет, и вообще, где папа?!

Даниил меланхолично пожал плечами и сказал, что его могут обыскивать сколько угодно – он не берет чужих вещей.

Девчонки, перепугавшись за Тёму, на всякий случай заревели тоже, а Тюпа спросил, что такое обыск.

Он ел морковку и смотрел телевизор, включенный на спортивном канале.

У матери был перепуганный и несчастный вид. Лера грызла ногти, а Шура держалась за виски – пребывала в ужасе.

– Бабушка, – сказала Тата твердо. – Мы не станем обыскивать детей. Наверное, мы просто плохо искали. Просто нужно поискать еще.

– Это очень дурной знак, – бабушка раздула ноздри. Голова у нее тряслась, она даже свои пахитоски не курила. – Особенно накануне Пасхи! Куда мог пропасть крест, да еще такой огромный, да еще с бриллиантами?! Если его стащили, ноги моей не будет в этом доме!

Тату вдруг осенила мысль, куда именно крест мог пропасть.

– Бабушка, а ты снотворное на ночь принимала?

– Ну конечно! А что такое?

– Ничего, – задумчиво сказала Тата. – Ничего. Лера, дай детям супу. Я… сейчас.

Она поднялась на второй этаж, обошла галерею, на которую выходили двери всех спален, и заглянула по очереди в каждую.

Потом спустилась вниз – дети сидели за столом, Лера громко и деловито командовала напряженным, звенящим голосом. Тата не пошла через столовую, а кругом, к той двери, которая выходила не на веранду, а в сад.

Этой дверью пользовались в основном летом, и еще ее муж любил выйти покурить именно на эту сторону дома. Но мужа не было, а возле двери стояли ботинки.

Одни-единственные ботинки.

Все было ясно.

– Мне нужно на чердак за пасхальной скатертью, – сказала Тата отрывисто, вернувшись в столовую. – Что бы там ни было, а Пасха на носу! Даня, пойдем, ты поможешь мне дверь открыть.

Меланхоличный Даниил покорно потащился за ней – дисциплина и послушание самое главное, – и совершенно несчастный Тёма проводил их глазами.

На чердаке было холодно и пахло сухими цветами и пылью. Огромный, темного дерева буфет, в котором Тата держала вещи «дальнего пользования» – елочные игрушки, пасхальные и новогодние скатерти, надувного тигра, с которым Тюпа летом любил плавать в бассейне, – стоял в самом дальнем углу.

Тата пошла к буфету, а Даниил остался на пороге.

Его меланхоличность как рукой сняло, он озирался даже, пожалуй, с интересом.

– Как тут у вас… красиво, – сказал он, когда Тата вытащила скатерть.

– Здесь много старых интересных вещей, – согласилась Тата. – Зачем ты взял крест, Даня? Ты же понимал, что бабушка его хватится! Причем очень быстро! Зачем?

Даниил попятился, стал отступать к двери и, пожалуй, сбежал бы, если бы Тата проворно не схватила его за руку.

– Тише, – сказала она и приложила палец к губам, – тише, тише!..

– Я не брал! – Рука у него была совершенно мокрой. – Я ничего не брал, правда!

– Даня, – Тата посмотрела в его перепуганные глаза. – Я знаю.

– Ты не можешь знать! Ты ничего не видела!

– Я не видела, но знаю. Вчера ты выходил на площадку, чтобы взять книжку, да? У нас на втором этаже книжные полки. Ты выходил и услышал, как твой отец говорит про Воронеж.

– Ты меня не видела!

– Не видела, – согласилась Тата. – Но я заходила к тебе в комнату. У тебя на подушке лежит детектив. А детективы у нас стоят только на галерее, куда выходят двери из спален.

– Ну и что? Подумаешь, детектив!

– Даня. Послушай меня. Ты взял книжку, услышал, что говорят взрослые, и решил сбежать, да? Для этого ты решил раздобыть денег. Ты дождался, пока все лягут, зашел к бабушке в комнату и взял у нее с ночного столика крест. Только ты не стал его прятать в доме. Ты знал, что в столовой мы с Лерой, ты нас слышал. Ты подождал, пока мы уйдем курить, спустился и вышел с другой стороны дома, где дверь в сад. Я слышала, как она открывалась.

– Я не брал!

– Возле той двери стоят твои ботинки. Они совершенно мокрые. Ты лазал в них по снегу и позабыл перетащить их к другой двери. Так?

Он тяжело дышал, и глаза у него были полуприкрыты, как у больной птицы.

– Я не поеду в интернат в Воронеж. – Он тяжело сглотнул. – Ни за что, никогда! Пусть он делает со мной все, что хочет! Пусть до смерти забьет, только я не поеду!

– Куда ты дел крест?

– Спрятал.

– Где?

Он посопел еще немного, а потом сказал с отчаянием:

– На яблоне! Там такая развилка и вроде дупло! Ты теперь меня выдашь, да?

Тата подумала немного.

– Нам надо спускаться, – сказала она. – Мы и так торчим тут слишком долго. И еще надо сообразить, как его вернуть, этот крест, чтоб никто не догадался!

– Ты меня не выдашь?!

– Приедет мой муж, и он точно придумает, как тебе помочь. Я обещаю, Даня. Ни в какой интернат в Воронеже ты не поедешь!

Он смотрел на Тату, не отрывая глаз.

– А… что можно придумать?

– Я не знаю. Но он всегда что-нибудь придумывает! Ты сейчас тихонько выйдешь из дому, заберешь крест из дупла и оставишь в кармане своей куртки. Я его оттуда возьму.

– Бабушка сказала, что она будет всех обыскивать!

– Не будет, – уверенно заявила Тата. – Мы успеем раньше.

Как заговорщики, они спустились вниз, где продолжались поиски и разбирательства, и Даня тихонько выскользнул в садовую дверь. Тата проводила его глазами.

Когда он вернулся и незаметно кивнул ей, она подмигнула Лере, которая вопросительно подняла брови, забрала Лялю и ушла с ней в мужнин кабинет.

А потом получилось вот как.

Потом из кабинета выскочила счастливая обласканная Ляля. На могучей шее, перевязанной розовой пасхальной ленточкой, у нее болтался бабушкин крест, вспыхивал четырьмя огромными бриллиантами.

Она подбежала к бабушке, взгромоздила на ее стул передние лапы – бабушка отшатнулась – и нежно лизнула ее в лицо.

– Батюшки-светы, крест! Крест нашелся!

И в эту же секунду со второго этажа скатился Тёма.

Он несся по лестнице и орал во все горло:

– Папа приехал!

– Как я рада, что ты приехал, Макс.

– Как я мог не приехать к тебе на Пасху?!

– Ты не отвечал на мои звонки.

В темноте он повернулся и серьезно посмотрел на нее.

– На самом деле ты не хотела меня слышать. Ты звонила просто так, потому что полагается звонить мужу, когда он в командировке. Я так не могу.

– Я так тоже не могу. – Тата ногтем чертила на его груди узоры, и там, где она чертила, шерстка вставала дыбом.

Ей это очень нравилось.

– Я думала, что ты меня разлюбил.

– Я дал тебе время отдохнуть от себя.

– Ты меня чуть было не упустил.

Он поморщился. Она не видела его лица, но точно знала, что он поморщился.

– Я не могу тебя упустить. Все это глупости, Тата. Я точно знаю, что есть единственная женщина, созданная для меня. И я для тебя единственный мужчина.

Она засмеялась и укусила его за живот.

– Да-а, единственный мужчина! А я, между прочим, на свидание ходила! Романтическое.

Он вдруг напрягся.

– Ты хочешь, чтобы я тебя ревновал?

– Ага.

– Ну тогда рассказывай.

– Если я тебе расскажу, – и Тата опять его укусила, просто так, от счастья, – ты перестанешь меня ревновать.

И тут же все рассказала – про Ордынку, про весну, про люстру. И про мимозы на Восьмое марта, и про приглашение на кофе.

– Да, – выслушав, сказал ее муж. – Плохо мое дело.

– Плохо, – согласилась Тата. Полежала молча и добавила жалобно: – Я так тебя люблю, Макс. Это просто ужас.

– И я тебя люблю так, что просто ужас.

– Ты не уезжай больше так далеко и так надолго.

– Не буду, – пообещал он, и они неожиданно много раз быстро поцеловались. – Не буду.