Зачарованные смертью - Светлана Алексиевич

Что с нами произошло? Куда мы делись?

Я думал, что он принес статью или свои фотографии, а он зашел поговорить. Студент. Рассказал, что ходил на митинги демократов. Потом был на собраниях национал-патриотов. Познакомился с фашистами. Теперь - к нам, в редакцию:

- Что делать?

Вечный русский вопрос. Вечный русский юноша.

- Мне обязательно кто-нибудь даст винтовку, - сказал, прощаясь. - Мой ум протестует - не могу убивать. Но они не простят.

- Кто они?

- Еще не знаю...

Сегодня разговаривал с убийцей. Красивая молодая женщина. Убила мужа... топором. Были моменты, когда я смотрел на нее, слушал, и она мне нравилась. Я ловил себя на мысли, что она мне нравится. Проникался ее словами, чувствами, я как бы с ней проживал ее жизнь. И не находил в себе ни отвращения, ни негодования.

По дороге в редакцию думал о том, что у нас грань между преступным миром и нормальным миром размыта.

Что-то главное ускользнуло из моих мыслей. Надо сразу записывать, не откладывать...

Приказ Сталина в 42-м году предписывал солдатам в случае угрозы плена самоубийство.

Подвиг Гастелло, Александра Матросова? Сгореть вместе с самолетом, превратившись в горящую бомбу, и, упав на мишень, закрыть своим телом чужой дот... Что это, если не самоубийство?

Я только и слышу со всех сторон: жизнь - борьба. Сильный побеждает слабого. Естественный закон. Слабые никому не нужны.

Это - фашизм... Это - свастика...

Кто-то сказал о нашем народе - народ-большевик.

Вчера опять в нашей газете заметка о том, как подожгли усадьбу арендатора... Люди успели спастись... Сгорели животные...

- Мы ничего не имели, но мы были счастливы, - уверена моя мама.

Почему для счастья нам нужен винегрет и вши? А если искра или хотя бы сахар без талонов? Тогда - что?

Раньше о смысле жизни говорили больше когда нельзя было. Теперь не говорят,

- Надо искать положительных героев, - сказал на планерке редактор. Хватит плевать в прошлое...

Герой?! Он готов себя отдать во имя идеи. Если он готов отдать себя, свою жизнь, то что он способен с другим человеком сотворить?

Вчера опять с В.Н. пили водку. Он вернулся из Америки.

- Все ничего, - говорил. - Но когда я попал в детский магазин игрушек, мне стало плохо. Поют, играют, сверкают... Я понял, откуда я приехал.

Напились.

Уехал бы далеко-далеко, где нет ни белых, ни красных, ни красно-коричневых...

А не прав ли Ницше, уверенный, что "вера" была во все времена, как у Лютера, только мантией, предлогом, завесой, за которой инстинкты разыгрывали свою игру?

Странно трогать вещи и думать, что они будут, а тебя не будет. Это письменный стол, даже пластмассовая авторучка...

Хочу поехать в свою деревню. Это трудно поддается объяснению... Ты был мальчик, а она - девочка... Ты дергал ее за косичку. Проходит много лет, и тебе так хочется видеть эту девочку.

А у нее пятеро детей и муж - пьяница.

Из разговоров с В.Н. С человеком, у которого сотни миллионов в кармане.

Соседи пишут на него анонимки в милицию и кэгэбэ (а это наверняка уже по привычке): откуда, мол, у него эти миллионы? У нас нет, а у него есть, мы же вот только-только все были равны.

Коммунизм не построили, но коммунистическое сознание воспитали...

Не будет у нас дела! Не дадут! И В.Н. это чувствует...

Утопия... Нельзя ее превращать в жизнь. Но мы все равно любим и будем любить не эту реальную жизнь, а ту... Жизнь, которая впереди...

Умер друг. Что осталось? Дети и жена, перессорившиеся из-за дачи и новеньких "Жигулей"?

Осталась тень...

В. Маяковский: "Единица - вздор, единица - ноль". Я его боюсь. Я вынес его книги из своего кабинета...

Певец насилия. Я способен это сказать... Я, который вырос на Маяковском... Он был мой любимый поэт...

Кусочками сдираю с себя старую кожу... Пытка...

Никакого желания идти на улицу, делать что-то. Лучше ничего не делать. Ни добра, ни зла. То, что сегодня - добро, завтра окажется - зло.

Думал о наших наивных и счастливых 60-х годах. Мы - потерянное поколение. Надеялись на что-то. Не получилось. Мы это уже не догоним...

Что делать? Ничего. Потому что "этот замысел превышает человеческие силы".

Отец В.Н. отбыл пятнадцать лет в колымских лагерях. Я устал, а он хочет жить. По утрам делает физзарядку, вечером бегает вдоль реки. Зимой - на лыжах. Старик хочет жить! Как же после всего, что с ним было, он хочет жить? Да еще с такой сверхъестественной силой хочет жить?!!

- Почему ты решила, что мы должны быть счастливы? - спросил я Н.

- Потому что я этого хочу, - ответила она.

Из газеты:

"...желание спрятаться в смерть, как в кокон, как в материнскую утробу (Фрейд), как в освобождение от мучительной необходимости решать проблему смысла своего человеческого существования".

Вчера опять у меня была мать, у которой единственный сын погиб в Афганистане. Той страны, которая их туда посылала, уже нет. Куда ей идти со своими бумажками? Со своими болезнями? Его орденами?..

Надежда похищена...

Я как будто все помню. Откуда? На коленях у матери... Передается это близко-близко, как будто видел...

Я сидел на аккордеоне... Бабушка посадила меня в корыто и крестила веником...

Дед Ефим водил травинкой по вывернутому плугом черепу и говорил: "Когда-то это человек был... Человек сгнил, а сапоги остались... Хорошие немецкие сапоги с подковами..."

Дед пас коров... И я зимой и летом встречал его в этих сапогах...

Люди любят фотографироваться. Любят, когда рисуют их портрет.

Человек сам для себя тайна. Загадка. Он больше всего интересен сам себе. Он хочет себя разгадать...

В детстве. В юности. Я думал, что никогда не умру. Хотя жил среди "царства смерти". Мы выкапывали из земли, собирали в лесу патроны, снаряды, гранаты. Стрелять я научился раньше, чем писать.

Помню мертвых. Немецкие и наши солдаты. Они лежали, стояли, прислонившись к окопу, сидели... Целые, разорванные на части или пополам... Мы ползали вокруг... Снимали часы... Искали что-нибудь поесть...

А зимой я катался на мертвом немце... Он застекленел от мороза... Мы садились на него верхом и неслись вниз... Как на салазках... Испугались весной, когда он растаял... И стал мягкий... Как живой...

Но я все равно думал, что никогда не умру...

У И. Бунина нашел мысль о том, какое громадное мест занимает смерть в и без того крохотном человеческом существовании.

У меня исчезла грань между животными и мною. Собакой. Лошадью.

Как страшно кричит раненый заяц...

Человек не может быть счастливым...

У Пушкина - "Пир во время чумы".

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья...

Замечаю: хожу в театр, ходу в кино. Ходу смотреть на смерть.

Есть ли кто-нибудь из нас, кто хоть бы раз в своей жизни не подумал о самоубийстве?