Мой друг Иисус Христос - Ларс Хусум

Карен пристально посмотрела ей в глаза:

– Вы должны были навестить его.

Но бабушку поразил страх, и у этого страха было имя.

– А как же Лайф?

– А что с ним?

– Он ужасно разозлился, что Николай переехал в Тарм. Николай рассказывал, как они столкнулись вскоре после его приезда?

Карен кивнула.

– Лайф считает, что я зря не рассказала ему о том, что Николай объявился у нас в городе. Если бы я сказала ему, он, конечно, узнал бы его. И вот мне пришлось оставшуюся неделю спать на кухне.

– Спать на кухне?!

– Когда Лайф обижается на меня, он хочет, чтобы я спала на кухонной скамейке, потому что не желает меня видеть. Но это не так ужасно, как может показаться. Лайф никогда не позволит мне общаться с Николаем.

Карен не желала слушать дальше эти мрачные рассказы, а потому прервала бабушку:

– Вы сами делаете выбор.

Бабушка с ужасом взглянула на Карен:

– Я не могу. Он мой муж.

Карен не терпящим возражений тоном изрекла:

– Давайте-ка я расскажу вам, что такое настоящий муж. Настоящий муж – повод для гордости. Он не внушает жене страха. Настоящий муж любит своих детей. Он не бьет дочь ремнем. – Бабушка тихо заплакала, но Карен не думала останавливаться: – Настоящий муж прощает своих детей, когда они совершают глупые поступки. Не отрекается от дочери. Любит внуков. Не издевается над своей внучкой и не обзывает ее шлюхой. Вот мой Кай – настоящий муж. Прекрасный, замечательный муж, которого я очень люблю. Так вы все еще собираетесь настаивать на том, что Лайф настоящий муж?

Бабушка покачала головой.

– И что же мы будем с этим делать?

После этой встречи они виделись еще шесть раз, в каждый из которых Карен занималась уговорами. Она познакомила бабушку с Каем, который действительно оказался чудесным. Они разговаривали о давних временах, когда бабушка еще ни с кем не встречалась. Как-то Кай назвал Карен наседкой и поцеловал в щеку, а бабушка сказала, что ее не целовали уже лет десять. Кроме того, Карен познакомила ее с Йенсом и заставила ее рассказать ему все о своей жизни с дедушкой. Правда, потом Карен пришлось самой успокаивать Йенса, который собрался «навестить» дедушку отнюдь не только со словесными предупреждениями. Йенс всегда сердился, когда узнавал, что с пожилыми дамами обходятся непочтительно. На его собственную мать пять лет назад было совершено нападение. Бабушка искренне удивилась столь сильной реакции на свои слова, но в то же время задумалась. И во время шестой встречи с Карен бабушка сама осторожно спросила:

– Карен, ты поможешь мне? Я хочу уйти от Лайфа.

Карен нежно обняла ее:

– Конечно.

На следующий день бабушка позвонила Карен, как только дедушка отправился на ежедневную двухчасовую прогулку. Карен с Каем и Йенсом тут же примчались, поспешно покидали бабушкины вещи в машину и уехали. Бабушку перевезли ко мне, и впервые за долгое время она преисполнилась надежды. Дедушка заявил о ее исчезновении на следующий день. Йенс приехал к нему и рассказал, что она ушла и не хочет иметь с ним ничего общего. Дед, конечно, был вне себя от ярости и унижения, но что он мог сделать? Он понятия не имел, где ее искать, и никто не мог ему помочь.

Карен убедила бабушку, что лучше ничего не говорить мне, пока я не вернусь, и с тревогой ожидала моего возвращения на Поппельвай. Она накрыла стол и испекла большой торт. И вот мы, уставшие, вваливаемся в дверь. Я не могу поверить своим глазам. Спрашиваю Карен:

– Так ты поэтому так заговорщицки выглядела?

Она гордо кивает. Я вполуха слушаю, как Марианна спешит поприветствовать бабушку. Наконец подхожу к ней и я, протягиваю руку:

– Ты переехала ко мне?

– Да. Я надеюсь, ты не против. Карен сказала, что мне можно, – говорит она с волнением и слегка застенчиво, но в то же время с радостью пожимает мне руку.

– Конечно.

Я держусь так, словно мне все равно.

Взгляд Марианны говорит о том, что мне не должно быть все равно. Я и сам понимаю. Но как мне реагировать? Радоваться? Но, черт, я ведь зол на бабушку. Злиться? Но я рад, что она тут. Целая куча противоречивых чувств. Я пододвигаю бабушке кресло и говорю:

– Ну что ж, попробуем торт?

Йеппе от возбуждения плюется крошками:

– Отличный торт!

Бабушка радостно кивает и садится за стол вместе с нами. Какая же странная у меня жизнь!

Я ощущаю непонятную горечь, которая мешает мне и бабушке преодолеть возникшее между нами напряжение. Мы болтаем о каких-то пустяках, потому что больше ничего не идет в голову. Мы вежливы и обходительны, но не более, и это меня расстраивает. Мои друзья пытаются помочь. Их подкупает ее хрупкость. Бабушка маленькая и слабенькая. Ее хочется защитить. Велик, Карен, Марианна и особенно Йеппе разговаривают с нею и со мной о ней. Понимаю ли я, как много она вынесла? Какие лишения претерпела? Как одинока была ее жизнь с дедом? Нет, я не понимаю. В конце концов, она сама виновата. Чего они от меня ждут? Что я полюблю ее, потому что они говорят, что она замечательная? Потому что она моя родственница? Я люблю их всех, потому что они за меня горой, но при чем тут бабушка? Я не могу просто так взять и выплюнуть свою горечь, как по команде.

Марианна меня целует, а бабушка пытается что-то сказать

Велик и Марианна переехали ко мне. Они заехали к себе, а потом, захватив кое-какие вещи, вернулись. Им было скучно в одиночестве, мы все привыкли жить вместе. И к чему менять эту привычку? Мне вообще было отлично. Я хотел оставаться с ними как можно дольше. Единственное, что меня раздражало, это что все подружились с моей бабушкой, а я не мог. Я тихо сеял вокруг себя разочарование, но они не могли делать вид, что бабушка им не нравится. Не запрещать же им с ней общаться? Я не мог этого сделать.

Вот и наступил Новый год. Новогодний вечер отметили тихо и спокойно – просто устроили праздничный ужин в компании друзей, а потом пошли запускать салют.

Сегодня 8 января, я стою в коридоре и выпускаю пар изо рта – только что вернулся с пробежки. Без Йеппе бегать холодно и тоскливо. С тех пор, как Велик лишился Свища, Йеппе ни разу не ходил со мной. Из гостиной доносится их с Великом смех. Причем смеются они одинаково и над одними и теми же вещами. Они постоянно где-то шляются. Я немного ревновал, но понимал, что их отношения более естественны, чем наши с Йеппе. Это ничего не значит. Я ведь не лишился Йеппе. Просто стал делить его с Великом. Теперь Йеппе не заставлял меня выходить на улицу в холод и слякоть, но, к счастью, мне уже и самому этого хотелось. И речь шла не просто о сексе, а о влюбленности, причем не только с моей стороны. Два дня назад Марианна поцеловала меня – не в щеку, это был настоящий поцелуй в губы. Мы в шутку боролись, и я прижал ее к полу. Я, крупный и тяжелый, придавил ее к полу всем своим весом. Она стонала, пытаясь выбраться из-под меня, а я исподтишка улыбался. Мое лицо находилось всего в десяти сантиметрах от нее, и я очень хотел ее поцеловать, но так и не решился. В конце концов ее губы коснулись моих, но зачинщиком был не я. Это она меня поцеловала. Я почти ослеп. Когда зрение вернулось, я увидел, что она смущена. Она как будто пожалела о том, что сделала, и я ее отпустил. Она тут же убежала, и я дал ей время все обдумать.

Через несколько часов я заглянул к ней в комнату – она лежала и читала.

– Хочешь поговорить о том, что произошло?

Она покачала головой.

– Почему ты меня поцеловала?

Она молчала, пытаясь сосредоточиться на книге.

– Марианна, тебе придется сказать хоть что-то.

Я сел на край кровати. Я даже не успел к ней прикоснуться, как она попросила меня уйти. При этом она не взглянула на меня.

– Почему? Я же тебе нравлюсь.

– Ты совсем дурак? Я влюблена в тебя, но не надо прикасаться. Пока что я не могу положиться на тебя.

Я остался сидеть на кровати, не трогая Марианну, и чувствовал, что мой узел рассасывается. Он никогда еще не был настолько рыхлым, и я осознал, что вот-вот он совсем исчезнет. С этого дня я ежедневно пробегал по пять километров.

Итак, я только что вернулся после пробежки и стою в коридоре, выпуская изо рта пар. Подходит бабушка, почти беззвучно, и шепчет:

– Ты похож на свою мать, – как будто это опасно сказать вслух.

По ее интонации нельзя понять, хочет ли она меня этим уязвить. Поэтому я никак не реагирую, а лишь с недоумением смотрю на нее какое-то время, но она больше ничего не говорит, и тогда я бормочу:

– Пойду в душ. Я весь вспотел.

Бабушка остается в коридоре.

Я стою под душем, как вдруг в дверь стучится Йеппе:

– Николай, твоя бабушка плачет.

Я поспешно закрываю кран, вытираюсь, одеваюсь и иду к ней. Все-таки это моя бабушка, пожилая женщина, и она плачет. Естественно, я обязан ее утешить. Она сидит в маленькой комнате. Я прикрываю дверь, усаживаюсь напротив. Тщетно пытаюсь подыскать нужные слова, как вдруг начинает бабушка, сама: